Трус и до смерти часто умирает;

Но смерть лишь раз изведывает храбрый.

Уильям Шекспир. Юлий Цезарь

Оглушительно громко, с перерывом в пару секунд прогремел гром. Грохот был невыносимый – и одновременно раздался стук в дверь. Так-так – поднимало голову сознание, окутанное пеленой сна. Кто-то стучит, или мне кажется? Скорее второе. Я спросонья открыл один глаз. Встал с постели и едва не споткнулся о пустую бутылку. "Да чтоб тебя!.." В дверь уже дубасили со всей дури, не жалея хлипкой фанеры. Крикнул:

– Иду, иду!

Желаемый крик вышел нечленораздельным мычанием. Будто язык онемел. Прокашлялся, повторил:

– Да иду я!

Стук затих. Басистое рычание донеслось из-за входной двери:

– Андрюха, ты в порядке? Какого чёрта не открываешь? Я же волнуюсь за тебя, говнюк ты мелкий!

Ах это Димка! Вот уж не ждал. Сегодня же воскресенье? Или понедельник? В голове стучала наковальня, высекая искры под веками. Что было вчера? Память отшибло начисто. Но случилось наверняка что-то скверное, раз я так нажрался.

Друг ждал на кухне. Слышал я из ванной, как закипает чайник…

Закрыл вентиль. Холодная вода привела в чувство. Стянул полотенце с округлого полотенцесушителя. Вытерся, бросая взгляд в квадратное зеркало. Бледный, мешки под глазами и эта щетина… Краше в гроб кладут, а мне ещё предстояла деловая встреча.

Тонкая струйка воды стекала в щербатую раковину, пока бритвенный станок нежно скользил по белой пене. Капель из крана, затихая, уносилась водостоком.

Кажется, Димыч очень взволнован… Кофе разлил по чашкам. Димыч сидел, глядя внимательно… Форточка приоткрыта чуть-чуть. И всё равно в квартире воздух спёртый.

– Андрюха, – начал он. Нахмурил лоб, положив локти на стол и упёршись ладонями в подбородок. В сером шерстяном свитере он выглядел полней обычного, напоминая ленивого медведя. – Какого лешего ты опять пьяный? У тебя ж встреча. Дело и деньги, мать твою. У тебя холодильник пустой, через пару дней месяц заканчивается. Чем платить будешь, Мильтов, а?

На последних словах он понизил голос на тон. Вышло рычание.

Если бы я не знал его, как облупленного, то, возможно бы, испугался. Димыч высокий, плотный и коренастый. Выглядит грозным, хотя добряк добряком и мухи не обидит, не то что я – взрывной, тощий и мелкий, эдакий пацанёнок… Как это меня порой бесит.

Кофе горячий и сладкий – такой, как я и люблю. Глотнул не спеша, наслаждаясь, чувствуя, как Димыч закипает. Улыбаться заставил себя через силу, а потом сказал:

– Вчера опять, Димыч… Я потерял контроль.

Гнев друга стих. Ярко-алые всполохи-искры в глазах угасли, будто и не было, сменяясь серыми с синевой искорками боли и грусти. Он взял меня за руку, утешая:

– Твою ж мать, – на выдохе, – Андрюха. Как же я тебе сочувствую.

– Переживу, – ответил бодро. Допил кофе и ушёл в зал, чтобы собраться.

Офисное здание ничем не примечательно. Возле дороги, серое и двенадцатиэтажное. Даже взгляду не за что зацепиться, кроме как за жёлтую вывеску прямо на карнизе: "Аренда офисов. Недорого".

Димычев джип остановился возле бордюра. Так что я даже куртку не набросил.

Подошёл к двери, открыл. Внутри, за регистрационным столом, сидел лысый охранник, читал журнал. По его напряжённой позе и сильному возбуждению я понял: читал порно, может – "Плейбой". Он поднял взгляд. На лице написалось недоумение. Скривил губы в ухмылке, приходя в себя от созерцания откровенных фотоснимков.

– Вы к кому? – выдавил из себя, так как не смог определить моего возраста.

– Фролова ожидает меня в полпервого, – бодро отчеканил каждое слово.

Всмотрелся ему в глаза, считывая эмоции. Недоумение, презрение и жёлто-фиолетовая нотка страха. Охранник слегка побледнел. С трудом отвёл взгляд, разглядывая свои широкие ладони. Он нутром почувствовал: я не так прост, как выгляжу. Теперь уже я улыбнулся, глядя, как он нажимает кнопку переговорного устройства.

– Ангелина Станиславовна, к вам посетитель!

– Мильтов? – спросил у меня.

Я киваю.

– Да, – подтвердил в интерком, затем переспросил: – Пригласить?

Кивнул, получив одобрение. Хмуро показал мне взглядом в сторону лифта.

Чернели матовые двери. Кнопка светилась жёлтым. Чёрно-белую напольную плитку выдраили на совесть. Гулко простучали мои начищенные туфли в тишине. Такое чувство, будто все вымерли. Но это не так: я почувствовал лёгкое дуновение эмоций людей, сидевших за закрытыми дверями… Вдох, выдох, снова вдох – начал настраивать себя. Я эмпат, и приглушить свой дар удалось с трудом.

Узкое зеркало в лифте упёрлось в пол. Мой серый костюм в жёлтом свете выглядел блеклым и на спине топорщился. Волосы уложил гелем на совесть: короткие, вьющиеся. Голубые глаза почти краснели в сетке полопавшихся сосудов. Взгляд жёсткий, усталый.

Лифт замер. Двери открылись, и я вышел в коридор, приехав точно по расписанию.

Белая дверь; вокруг сплошные стены, покрытые серой мраморной крошкой. Миниатюрные диванчики – такие стояли в приёмных дорогих частных поликлиник. И тишина. Неуютно, мрачно. Высокое окно в самом конце коридора выходило на теневую сторону. Свет здесь яркий, но всё равно меня не покидало ощущение, что нечто притаилось, скрываясь в углах, под днищем дивана и там, куда ни бросишь взгляд. Притаилось, наблюдая за мной, ожидая, когда я отвернусь, чтобы напасть. Я шел, боясь обернуться, напряжённый и неуверенный, не зная, что конкретно надо от меня Фроловой.

Дверь мне открыл охранник, верзила лет сорока, массивный и коротко стриженный. У него квадратное лицо, угрюмое и бесстрастное. Мы встретились взглядом, и я понял, что убивать ему не впервой. От такого типа надо держаться подальше – и лучше, как говорится, обходить за версту.

– Здравствуйте, Андрей. Прошу вас, садитесь.

Женщина, произнёсшая вежливую фразу, ничуть не напоминала ту особу, которую я вчера встретил в баре и которая неожиданно подошла ко мне, когда я топил в водке тягостное бремя прошлого.

– Здравствуйте, – откликнулся я и сел в кресло напротив письменного стола. Мельком бросил взгляд на охранника. Он стоял возле двери, сцепив руки на груди. "Да уж, атмосфера самая располагающая к разговору".

– Значит, важное дело, раз вы, Ангелина, пригласили меня в свой офис?

Её аура завибрировала. Я ощутил волнение, смешанное с ноткой страха. Присмотревшись внимательнее, различил тонкие морщинки и бисеринки пота на лбу, проступающие сквозь умело наложенный макияж. "А ей уже не двадцать и даже не двадцать пять, – мелькнула мысль, – а я-то думал…"

Из приоткрытого ящика стола она достала белую папку, пока я рассматривал кабинет: на стенах висели полотна в стиле поп-арт, а возле окон каким-то чудом затерялась парочка симпатичных натюрмортов. Совсем другое дело. Просто и со вкусом. Полки заставлены книгами и статуэтками. На стенах – награды и дипломы, а ещё я рассмотрел фотографии Ангелины и девчонки лет десяти, светленькой и голубоглазой.

– Это моя сестра Ольга, – сказала она, заметив, что я рассматриваю фотографии. – Мы не похожи, потому что отцы у нас разные. Вот о сестре я и хотела поговорить.

Её тон стал жестче, но нотка страха возросла.

Я обернулся, посмотрев на телохранителя. Свидетели нам ни к чему.

– Павел Анатольевич, выйдите в коридор, – произнесла Ангелина официальным тоном.

"Но…" – было написано у него на лице…

– Немедленно, – жёстко и властно, добавив себе баллы в своей характеристике, мысленно составляемой на её счет. Интересно. Охранник замер. Она сказала тоном, в котором звенела сталь: – Я ему доверяю. Репутация Андрея говорит сама за себя.

Интересно вдвойне. По-видимому, она нашла меня неслучайно.

Когда Павел Анатольевич вышел, она раскрыла папку.

С фотографий смотрели на меня дети. Их голые тела лежали на металлической поверхности стола. Бледные лица. Вытаращенные в ужасе глаза. Застывшие черты лица буквально впитали страх… Дрожь пробежала по моей спине, когда мозг сложил картинку воедино, сопоставив детали: волосы детей – совершенно седые.