— Остановитесь прямо здесь, леди. Я не хочу испытывать никаких страданий, особенно в канун Рождества, — твердо говорит Трина, прежде чем запеть первую строчку «Рудольфа, красноносого северного оленя», чтобы подбодрить меня — размахивая руками как сумасшедшая и одаривая меня еще одной улыбкой. — Согласно моему телегиду, сейчас по центральному идет «Счастливое время». Может быть, это повлияет даже на него.

— Заразит, а не повлияет, — мрачно поправляю я. — Он ненавидит Рождество. Это делает его еще большим засранцем.

— Это довольно трудно себе представить… Неужели нет другого способа спасти компанию твоего отца?

— Нет. Джонас Фарли в буквальном смысле обладает властью создать или сломать меня, — я выпиваю следующую рюмку и закрываю голову руками. — Если бы Натан не стоял у меня на пути, я могла бы заставить эту компанию работать, Трина. У меня было так много идей. Я была так близка… Когда интернет-журнал заработал, я почувствовала, что наконец-то оправдала веру моего отца в меня, — я останавливаюсь и перевожу дыхание. — Эта компания — гораздо больше, чем его наследие… Она олицетворяет меня, мою самооценку и будущее, и я отказываюсь позволить своему бывшему парню отобрать это у меня.

Глава 11

Джонас

Настоящее

— Тогда зачем нужно было присылать это гребаное электронное письмо? — кричу я на нее сквозь весь бар, хотя знаю, что она меня не слышит.

Это ее вина.

Она сама поставила себя в такое положение.

Но действительно ли я хочу сломить ее дух из-за этого?

Ее подруга ошибается. Мне нравилось, наше «тяни-толкай». То, что у нас было, являлось настоящим партнерством. Она была равной мне во всем, прямо посередине. Грейс была отважной и независимой. Когда я падал, она была достаточно сильна, чтобы подхватить меня, а это дерьмо не купишь в каталоге «Виктория Сикрет».

Я ударяю кулаком по барной стойке. Чувствую себя обиженным и обманутым, лишенным возможности жить долго и счастливо. Ей нужно извиниться за то, что она вела себя так бессердечно. Если она это сделает, я, возможно, позже перестану ее унижать.

Может быть, мне нужно извиниться, тоже.

— Чушь собачья, — шиплю я. — Я не сделал ничего плохого.

Тебе не нужно было вести себя с ней как последний придурок в течение последних двух лет и сейчас.

Я поворачиваюсь к Настоящему, которая примостилась на барном стуле рядом со мной — длинные ноги скрещены в стороне, будто она Первая леди, а не мисс Агент Провокатор, скромно потягивающая «Космополитен».

— Ты сейчас в моей чертовой голове? Последней оставшейся части, которую ты не раздавила своей убийственной шпилькой.

— Нет, мистер Фарли, — невинно отвечает она, изображая из себя Бэмби, отчего мне хочется приставить дробовик к ее заднице. — Я полагаю, то, что вы слышите — это пробуждение вашей совести после очень долгого сна.

— Ты что, издеваешься надо мной? Я похоронил свою совесть вместе с моим отцом… — я замираю как вкопанный, осознавая иронию ситуации. — О нет, нет, нет. Ни за что, черт возьми, — я качаю головой взад-вперед, как маньяк. — Эта часть меня мертва, ее больше нет. Я лучше сыграю на восемнадцати лунках с Папой Римским и Тираннозавром, чем…

— Я уверена, что это можно устроить, — мягко перебивает она, прежде чем вернуться к своему коктейлю.

Тем временем Грейс допивает свою третью рюмку. Эта девушка напьется в хлам… Она никогда не могла удержать в себе выпивку.

Неужели я действительно такая дрянь, что она должна утопиться в дешевой текиле, прежде чем встретиться со мной?

— Отвали! — реву я, метафорически захлопывая входную дверь перед носом у своей совести, а затем для пущей убедительности задвигаю пару засовов. — Я самый лучший секс, который у тебя когда-либо был, Грейси Паркер! Тебе следовало бы вприпрыжку подъехать к моему зданию, чтобы еще раз прокатиться на моем члене со спущенными до щиколоток трусиками и установленным на ноль показателем торможения. Держу пари, ты мокрая от одной мысли обо мне!

Настоящее поднимает одну идеально изогнутую бровь, глядя в моем направлении.

— Что? Ты мне не веришь? Настоящее, детка, я мог бы заставить тебя кончить, даже не прикасаясь к твоему телу…

Настоящее хранят молчание, но в ее ядовитых темных глазах читается презрение.

— Это что, вызов? Не стесняйся запрыгивать на меня в любое время, — говорю я, указывая на свою промежность. — Потому что, похоже, Грейси Паркер чертовски этого не хочет… — я снова делаю паузу. Чувство, которое я давным-давно похоронил, распространяется по моему телу, как сорняк.

Это даже хуже, чем возвращение моей совести домой. Я не хочу ничего чувствовать к этой женщине. Между нами все кончено. Баста. В аплодисментах нет необходимости…

— Мы здесь закончили, — огрызаюсь я, направляясь к двери. — Отвези меня обратно в мой офис. У меня есть десять минут до прихода Грейс. Она предложила это, и я, черт возьми, принял предложение. Самое время уделить немного внимания моему члену, — я тянусь к латунной ручке, когда слышу легкое постукивание по плечу. — И еще кое-что…

Удар.

Я не заметил приближающегося кулака.

Но мой нос чертовски точно его почувствовал.

Я отшатываюсь в сторону и в конце концов врезаюсь в стену — в голове полно звезд и желтых птичек с оторванными крыльями.

Сначала меня поражает запах. Это острый, приторный привкус неизлечимой болезни — запах смерти. Он возвращает меня прямиком в канун Рождества много лет назад, с зеленоглазой медсестрой, планшетом для обмена сведений и бланком согласия в главной роли.

Решение покончить с жизнью матери было моим. К тому времени отец так глубоко засунул нос в задницу своего дилера, что даже не мог вспомнить ее имени. Либо так, либо он искал золото в киске своей седьмой жены. Мой брат был таким же. В тот вечер ни один из них не потрудился ответить мне по телефону.

Я самостоятельно подписал бланк в той больничной палате, и через час ее система жизнеобеспечения была отключена.

Дело сделано.

Счастливого мне Рождества.

— Ты никогда не догадаешься, мама, что… я нашла тот журнал с твоей любимой актрисой на обложке!

Я удивленно вскидываю голову, когда моя белокурая секретарша, которую скоро уволят, проносится мимо меня и исчезает в соседней комнате.

Заинтригованный, я следую за ней внутрь и наблюдаю, как она бросается в кресло рядом со съежившейся фигурой на кровати. Мой желудок сжимается, когда я рассматриваю все провода и приводы для шприцев, расположенные в виде мигающего, пищащего ореола.

Ава машет своим трофеем перед фигурой, и из-под белых простыней раздается тихое карканье.

— В статье перечислены все ее фильмы до единого.

Я наблюдаю, как она нетерпеливо листает страницы, посвященные части интервью.

— Мы можем поставить перед ними галочки по ходу дела… С чего начнем? «Австралия»? Или «Практическая магия»? Ты можешь выбирать, главное, чтобы в итоге получился фильм с Томом Крузом. О боже, что это еще за ирландец такой? Я так сильно люблю этот фильм!

— «Далеко-далеко», — бормочу я.

Из-под простыней раздается еще одно карканье, и Ава смеется. Однако неестественно. Не такой смех, как у Грейс в ту первую ночь, когда мы встретились. Этот напряженный, вымученный и полный боли. Он хочет быть радостным, но реальность проделывает дыры в поверхности и выпускает все веселье сквозь них наружу.

— Как у нас сегодня дела, миссис Джонсон?

Медсестра лет под пятьдесят заходит в палату позади меня. Она лучезарно улыбается кровати, где к карканью номер три присоединяется слабый поднятый большой палец.

— Рада это слышать. Меня зовут Сара, и я здесь, чтобы измерить ваши жизненные показатели. Во-первых, я хотела бы поговорить минутку-другую с вашей прекрасной дочерью. Можно?

— Конечно, — Ава встает со стула и осторожно кладет журнал на грудь матери. — Не вздумай красть инвалидную коляску и устраивать побег, пока меня не будет… Договорились?