Сейчас Итянь чувствовал себя глуповато, ведь он-то ожидал большего. Он стыдливо гнал прочь порожденные воображением картинки: вот они быстро заходят в отделение полиции, вот объясняют полицейским, что произошло, а те немедленно берутся за расследование. Они осмотрят окрестные деревни, будут заходить с расспросами в дома, вывесят объявления с фотографией отца и его приметами. Сельчане, чьи лица слились в его воображении в одно, станут названивать в полицию. Со стыдом Итянь признался себе, что картинки эти он почерпнул из американских телесериалов про пропавших детей, которых ищет полиция. Благодаря этим мыльным операм у него сложилось впечатление, что полицейские выполняют работу ловко и умело и что рано или поздно дети непременно возвращаются в свои теплые постельки в доме, где их ждут.

В половине третьего в отделение все же явился полицейский. Он раздавил ногой сигаретный окурок и пробормотал, что ездил на срочный вызов в соседний городок. Волосы у него торчали во все стороны, а глаза были красные, больные. Он провел их в кабинет, где все стены были увешаны заметками и постановлениями, их было так много, что бумаги налезали друг на друга слоями. А вот столы, напротив, поражали пустотой и порядком. Единственным местом, где наблюдались признаки жизни, был дальний угол, здесь вокруг кофейного столика сгрудились кресла, а на столике валялись кости для маджонга и темнели кучки подсолнечной шелухи.

Цементные стены дышали холодом, и Итянь зябко поежился.

– Итак, чем могу помочь? – Полицейский жестом пригласил их присесть за стол в углу. Кожа у полицейского была грубая, веснушчатая, какая бывает у тех, кто всю жизнь провел на солнце. Даже в этом отделении полиции, которое едва ли толком выполняло свою работу, он выглядел не к месту.

– Мой отец пропал.

– В смысле?

Полицейский равнодушно поглядывал на них, откинувшись на спинку стула и сцепив на животе руки.

– Он ушел… – описывая случившееся, Итянь по-прежнему с трудом подбирал слова, – неделю назад он ушел из дома и не вернулся.

– Вы поссорились?

В какой-то степени ответить следовало утвердительно. Однако случилось это много лет назад, а полицейский, видимо, говорил о семейной ссоре.

– Нет, – встряла мать, – мы никогда не ссоримся.

– Значит, вы не ссорились и он просто ушел?

Полицейский говорил так, что Итянь почувствовал себя дураком. Он выжидающе посмотрел на мать в надежде, что на этот вопрос снова ответит она, но та съежилась и вжалась в стул.

– Никто за ним не приходил? – Полицейский подался вперед, обращаясь к матери.

– Нет, – наконец ответила она, – он просто взял и ушел.

– И не сказал, куда идет?

Она покачала головой.

– У мамы была одна идея, – сказал Итянь, – мы подумали, что он, возможно, пошел к казармам, где когда-то служил. Кроме деревни и казарм, он больше нигде не жил.

Полицейский хлопнул ладонями по столу, отчего единственный лежащий там листок бумаги подскочил.

– А, ну тогда все просто! Съездите в эти самые казармы. Уверен, там ваш отец вас и ждет.

– Вы с нами не поедете? И не поможете связаться с ними?

– Какой в этом смысл? В наши обязанности это не входит.

– Я полагал, полиция как раз это и делает…

– Слушайте, для нас нет никакого смысла вам помогать, разве что вы чего-то недоговариваете. А если исходить из того, что вы сообщили, он ушел по своей воле. Никаким насильственным действиям он не подвергался, так? И где тогда тут преступление? Может, он пошел старого друга навестить, а вам не сказал? Люди в его возрасте много чего забывают, это обычное дело. Возвращайтесь домой и подождите несколько дней, ладно? Он в любой момент объявиться может.

Полицейский зевнул. Мать снова показалась Итяню напуганной.

– Наверное, инспектор прав, – тихо проговорила она, – возможно, твой отец просто забыл мне сказать, куда идет.

– Да брось, Па все прекрасно помнил. – Итянь повернулся к полицейскому: – Вы и правда не собираетесь ничего предпринять?

На этот раз полицейский и взглядом его не удостоил. Сунул руку в карман и выудил оттуда пачку сигарет.

– Не хотите помогать, ну и ладно. В Хэфэе, в мэрии, у меня есть друг, который мне поможет. А еще ему наверняка будет интересно, как в сельской полиции относятся к обращениям от местных жителей. Просто я решил сперва прийти к вам, потому что в моем детстве, помнится, местные полицейские были очень отзывчивыми.

Итянь удивился собственной напористости. У него возникло странное ощущение, что если он сейчас поднажмет, не отступится, то исправит все свои ошибки, допущенные в отношениях с отцом. Полицейский сперва дерзко посмотрел на него, а потом выругался.

– Ладно, пишите заявление.

Он положил на стол анкету и принялся наполнять чернилами ручку так сердито, что темная жидкость расплескалась по поверхности стола и забрызгала ему руки.

– И чем нам поможет заявление? – спросил Итянь.

– Ваше имя? – Рука полицейского зависла над первым прямоугольником в анкете.

Итянь вздохнул и сдался. Он так ждал помощи от полиции, но теперь понимал, что это заявление просто уберут подальше, похоронят в каком-нибудь ящике. Он стал очередной жертвой бюрократии, которая лишь создает видимость работы.

– Национальный идентификационный номер?

Итянь зачитал номер из свидетельства о регистрации.

– Не регистрацию. Национальный идентификационный номер, – повторил полицейский.

– У меня такого нет. Только регистрация.

– Ну тогда ничем не могу помочь. – Полицейский с торжествующим видом отшвырнул ручку.

– Разве регистрации недостаточно? Какая разница?

– У вас что, идентификационного номера нету? В чем вообще дело?

Когда Итянь еще жил в этой стране, ничего подобного здесь не было.

– Запишите мой, вот. – Мать зашелестела документами – большую, стянутую резинкой пачку она принесла с собой. Но ее блестящую ламинированную карточку полицейский даже не взял. Он не сводил глаз с Итяня.

– Согласно Временной декларации 1984 года о документах, удостоверяющих личность, все граждане нашей страны обязаны иметь национальное идентификационное удостоверение. И если у вас такого нет, то это преступление. Я могу вас оштрафовать.

– Преступление? Вы о чем? – Мать вскочила. – Мы пришли заявить об исчезновении человека, мой муж пропал, а у вас хватает наглости обвинять нас в преступлении?

– Тетушка, успокойтесь. – А вот к Итяню полицейский обратился намного строже: – Все граждане обязаны иметь действующие удостоверения личности. Где вы жили, что с 1984 года обходились без него?

Итянь нарочно не упоминал, что живет в Америке. Единственное удостоверение личности, которым он пользовался последние годы, – это вид на жительство в США, который даже сейчас лежал в прозрачном кармашке бумажника, чтобы при необходимости можно было предъявить. Еще два года назад они с Мали и мечтать не смели, что получат этот документ. Америка не хотела видеть их среди своих граждан. Но затем случилась бойня на площади Тяньаньмэнь. Целый месяц они с Мали просиживали вечера перед их маленьким телевизором, и Итянь все думал, как место, которое он считал домом, превратилось в сероватую картинку внутри квадратного ящика, откуда вещает белокожая ведущая. Они с Мали высматривали знакомых в толпе студентов, съехавшихся со всей страны, чтобы принять участие в протестах, – ради того, чтобы добраться до Пекина, они набивались в железнодорожные вагоны, спали в проходах и висели в окнах. Итянь и Мали вместе с другими живущими в Америке китайцами устраивали на улицах собственные акции протеста, и даже Стивен однажды подошел к нему и сказал:

– Похоже, наша страна наконец меняется.

Наша.

В день, когда на площади появились танки, Мали, глядя на репортаж, заплакала, и Итянь взял ее за руку.

– Это ведь совсем рядом с моим домом, – сказала Мали.

– Будь я сейчас там – тоже вышел бы на площадь.

Итяню казалось, будто он избежал участи, которой не имел права избегать.