С домашним арестом было сложнее. В данный момент мало кто горел желанием провоцировать гнев родителей.
— Может, попросим Пьера Антона сходить на лесопилку и посмотреть самому? — предложил Ричард.
— Нам ни за что не удастся его уговорить, — сказала Майкен. — Он решит, что мы пытаемся его обмануть.
Тут у меня возникла идея.
— А что, если «Тэринг тирсдаг» напишет о нас и о куче смысла? Тогда в Пьере Антоне наверняка проснется любопытство и он придет туда сам.
— Ну и как заставить газету о нас написать? — усмехнулся Оле. — Полиция ведь держит все в секрете из-за наших имен и возраста.
— Мы просто сами позвоним им и притворимся возмущенными жителями, которые слышали о найденной оскверненной статуе Иисуса и так далее. — Говоря это, я усмехнулась.
— Не смей говорить «и так далее»! — закричала Герда, наверняка думая о Малютке Оскаре, который совершенно неподвижно лежал в клетке посреди кучи.
— А я не собираюсь звонить!
— А кто тогда?
Мы переглянулись. Понятия не имею, почему все в итоге уставились на меня, но, наверное, так всегда бывает, когда не можешь держать рот на замке.
Держать рот на замке. Молчать. Не говорить ___________.
Надо было проглотить язык.
В тот день я не провела дома в одиночестве ни минуты, на следующий тоже. Зато на третий день все сложилось идеально: брат был на футболе, мама отправилась за покупками. Как только она отъехала на велосипеде от дома, я бросилась к телефону на кухне и набрала номер.
— «Тэринг тирсдаг», — произнес резкий женский голос.
— Я бы хотела поговорить с главным редактором, — сказала я, в основном потому, что не знала, к кому еще обратиться. Трубку я накрыла свитером. Но этого было недостаточно.
— Как вас представить? — спросил женский голос с нескрываемым любопытством.
— Хедда Хульд Хансен. — Это было единственное имя, которое в спешке пришло на ум, хотя я сразу же об этом пожалела, так как предполагалось, что звонок будет анонимным. Ладно, это же не мое имя, а жены пастора, так что волноваться, наверное, не о чем. По крайней мере, меня сразу соединили с главным редактором.
— Сёборг слушает, — сказал он низким звучным голосом.
Голос меня успокоил. Он звучал вежливо и приятно, так что я постаралась быть как можно более убедительной.
— Это Хедда Хульд Хансен. Мне бы хотелось сохранить конфиденциальность, однако, считаю, «Тэринг тирсдаг» просто обязана заняться этим делом. — Я глубоко вздохнула, словно испытывая душевное волнение. — Вы наверняка слышали об этих ужасах, произошедших недавно в церкви. Сначала вандалы осквернили кладбище и украли два надгробия, а затем наш всеобщий «Иисус на Кресте» из розового дерева исчез из церкви, причем в воскресенье. — Я снова шумно вздохнула. — Но я уверена, вы еще не знаете, что это национальное достояние найдено. Вместе с детским гробиком, возможно с останками, змеей в формалине, неоново-желтым велосипедом и… — Я понизила голос: — Собакой с перерезанным горлом, а также мертвым хомячком, окровавленным указательным пальцем и массой всего другого. Включая пару зеленых босоножек. — Я не удержалась и упомянула их, хотя это было не очень разумно.
К счастью, главный редактор не обратил на это внимания.
— Это просто ужасно.
— Да, прямо волосы дыбом встают, правда? И все это на заброшенной лесопилке. Говорят, что все эти, как бы выразиться, предметы собрала компания детишек, чтобы найти смысл. Да, на самом деле на этой лесопилке находится нечто под названием «куча смысла»! — Я втянула воздух сквозь зубы, почти со свистом.
Главный редактор повторил, что история действительно ужасна, однако затем сказал, что сейчас, накануне Рождества, у него нет свободных людей. Но перед тем, как завершить разговор, он удостоверился, что заброшенная лесопилка, о которой говорила Хедда Хульд Хансен, находится на окраине Тэринга на Тэринг Марквай.
Мне показалось, главный редактор решил, что все это выдумка, но все же я надеялась, что пробудила его любопытство и он направит журналиста для выяснения подробностей. На всякий случай я позвонила Софи. Возможно, стоило проследить, не придет ли кто-нибудь на лесопилку.
В школе прошла рождественская вечеринка (на которую нас не пустили), затем настал вечер накануне сочельника (тут сердца наших родителей начали оттаивать), а потом сам сочельник (и мы смогли с облегчением констатировать, что получили не меньше подарков, чем в прошлом году, и не меньше, чем наши более послушные братья и сестры). Но настоящее Рождество наступило только за день до Нового года, когда в «Тэринг тирсдаг» написали о демонах, которые проложили путь в Тэринг.
Демонами были мы.
На третьей странице следовало подробное описание кучи смысла.
Поскольку нельзя было обнародовать имена, нас не упоминали конкретно, а просто говорилось, что подозревали учеников одного из старших классов школы Тэринга. Нельзя сказать, что мы совсем не гордились, хотя Пьер Антон так и не пришел к лесопилке. Четвертого января начались уроки, и мы разгуливали по засыпанному снегом школьному двору, расправив плечи и задрав нос, так что у параллельного класса и младших учеников не осталось сомнений: мы знаем что-то, чего не знают они. Некоторые пытались выведать у нас что-нибудь, но мы рассказали только о том, что нашли смысл.
Это Софи нас проинструктировала. Мы должны были говорить только про смысл, и больше ни-ни. Так мы и делали:
— Мы нашли смысл!
Так мы отвечали учителям, родителям, полиции и всем остальным, кто не переставал спрашивать: почему?
То же мы сказали и представителям ведущих СМИ, когда они появились.
XIX
Сначала появились местные газеты с западного побережья. Потом утренние. Затем представители различных региональных и столичных газет. Наконец, еженедельники и местный телеканал.
Мнения разделились.
Первые согласились с «Тэринг тирсдаг»: мы были неуправляемыми дикарями, место которым в исправительном учреждении. Вторые, к нашему большому удивлению, начали что-то бормотать об искусстве и смысле жизни, а последние больше склонялись к мнению первых. Вскоре дискуссия за и против стала невероятно оживленной.
За! Против! За × Против!
Мы были ошеломлены неистовостью, которая проступала в ярости и аргументах тех, кто был за и против, а также тем фактом, что люди со всей страны, особенно из столицы, — хотя прежде они никогда не проявляли никакого интереса к Тэрингу и его окрестностям — стали совершать сюда паломничество. Одно можно было сказать наверняка: благодаря этой ярости и аргументам за и против значение кучи смысла стало неотвратимо расти. Но что еще важнее: когда все это начали освещать в прессе и сюда устремились искусствоведы и многие другие шишки, а также парочка обывателей, полиции пришлось открыть лесопилку и разрешить посещения с двенадцати до четырех ежедневно.
Теперь ничто не могло помешать Пьеру Антону увидеть кучу смысла.
Но мы совсем не рассчитывали на то, что он не захочет.
«Никакого смысла не существует, и ничто не имеет значения. В вашей груде хлама тоже» — вот и все его слова. Он продолжал их повторять, что бы мы ни делали. Он был просто непоколебим. Каждый раз, когда мы пытались его уговорить или запугать, ответ был один: нет!
Это нас очень разочаровало.
Да, разочаровало так сильно, что мы почти пали духом, так как всё вместе — Малютка Оскар, невинность, Золушка, палец Ян-Йохана, малыш Эмиль, Даннеброг, синие волосы Рикке-Урсулы и все остальное из кучи смысла — напрочь утрачивало этот самый смысл. И то, что все больше и больше людей считали, что в этой куче действительно имеется смысл, нисколько не помогло, как и то, что нас больше не осуждали ни родители, ни учителя, ни полиция.
Мы не оставляли попыток.
По одному, в группах и целым классом (кроме Благочестивого Кая, который был приговорен к волонтерской работе в церкви и отбывал домашний арест на четыре недели дольше, чем все остальные). Мы ничего не могли поделать. Несмотря на то, что достигли чего-то, благодаря сначала шведским, затем норвежским и остальным скандинавским, а также большинству европейских, потом американским СМИ и даже одному представителю, по-видимому, мировой прессы, которые прибыли в Тэринг.
