– Конечно, и его похоронят.

– Ну а у кого нет сердца? – продолжал Петер. При этих словах Эзехиель посмотрел на него страшным взглядом.

– Что ты хочешь сказать этим? Ты, кажется, смеёшься надо мной. Или ты думаешь, что у меня нет сердца?

– О, сердце есть, но твёрдое как камень, – возразил Петер.

Эзехиель удивлённо взглянул на него, потом осмотрелся, не слушает ли их кто-нибудь, и тогда негромко сказал:

– Откуда ты это знаешь? Или и твоё сердце уже не бьётся?

– Да, оно уже не бьётся, по крайней мере в моей груди! – отвечал Петер Мунк. – Но скажи мне, так как теперь ты знаешь, о чём я думаю, что будет с нашими сердцами?

– Да что это тебя огорчает, товарищ? – спросил смеясь Эзехиель. – Живёшь ты на земле привольно, и достаточно этого. Вот то-то и хорошо в наших холодных сердцах, что при таких мыслях мы не чувствуем никакого страха.

– Пусть так, но всё же думаешь об этом, и хотя теперь я не чувствую никакого страха, но всё-таки отлично знаю, как сильно боялся ада, когда был ещё маленьким, невинным мальчиком.

– Ну, едва ли с нами там хорошо обойдутся, – сказал Эзехиель. – Я как-то спрашивал об этом у одного школьного учителя, и он сказал мне, что после смерти сердца взвешиваются, чтобы узнать, насколько они обременены грехами. Легкие сердца поднимаются вверх, а тяжёлые падают вниз. Я думаю, наши камни имеют порядочный вес.

– Конечно, – сказал Петер, – и мне часто делается неприятно, что моё сердце остаётся таким безучастным и равнодушным, когда я думаю о подобных вещах.

На этом они и покончили. Но на следующую ночь Петер раз пять или шесть слышал, как знакомый голос шептал ему на ухо: «Петер, достань себе сердце потеплее!» Он не чувствовал никакого раскаяния в том, что убил жену, но говоря прислуге, что она уехала, постоянно думал: «Куда же она могла исчезнуть?» Так он провёл шесть дней, постоянно слыша по ночам голоса и всё время думая о лесном духе и его страшной угрозе. На седьмое утро он вскочил с постели и воскликнул: «Ну хорошо! Посмотрим, могу ли я достать себе сердце потеплее! Ведь этот бесчувственный камень в моей груди делает жизнь скучной и пустой». Он быстро надел свой праздничный костюм, сел на лошадь и поехал в еловую рощу.

В еловой роще, в том месте, где деревья стояли чаще, он слез, привязал лошадь и быстрыми шагами отправился на вершину холма. Став там перед толстой елью, он произнёс своё заклинание.

Тогда вышел Стеклянный Человечек, но уже не приветливый и ласковый, как прежде, а мрачный и печальный. На нем был сюртучок из чёрного стекла, а на шляпе развевался длинный траурный флёр, и Петер хорошо знал, по кому этот траур.

– Чего ты хочешь от меня, Петер Мунк? – глухим голосом спросил он.

– У меня есть ещё одно желание, господин хозяин сокровищ, – отвечал Петер, опустив глаза.

– Могут ли желать каменные сердца? – сказал тот. – У тебя есть всё, что нужно для твоих дурных помыслов, и я едва ли исполню твоё желание.

– Но ведь вы обещали мне исполнить три желания, одно я ещё имею в запасе.

– Но я могу отвергнуть его, если оно глупо, – продолжал лесной дух. – Однако послушаем, чего ты хочешь.

– Выньте у меня этот мёртвый камень и дайте мне моё живое сердце, – сказал Петер.

– Разве я заключил с тобой эту сделку? – спросил Стеклянный Человечек. – Разве я Голландец Михель, раздающий богатства и холодные сердца? Иди к нему искать своё сердце!

– Увы, он никогда не отдаст мне его, – отвечал Петер.

– Мне жаль тебя, хотя ты и был негодным человеком, – сказал лесной дух после некоторого размышления. – Но так как твоё желание не глупо, то я, во всяком случае, не откажу тебе в своей помощи. Так слушай. Силой тебе не завладеть своим сердцем, а скорее хитростью, и, быть может, даже без особенного труда. Ведь Михель всегда только и был глупым Михелем, хотя он и считает себя необыкновенно умным. Так вот, ступай прямо к нему и сделай так, как я тебя научу.

И он научил Петера всему и дал ему крестик из чистого стекла.

– В жизни он тебе повредить не может и отпустит тебя, если ты будешь держать перед собой крестик и при этом читать молитву. А затем, получив то, что желаешь, приходи опять ко мне на это место.

Петер Мунк взял крестик, хорошо запомнил всё сказанное и отправился к жилищу Голландца Михеля. Он трижды прокричал его имя, и великан тотчас предстал пред ним.

– Ты убил свою жену? – спросил он со страшным смехом. – Так ей и надо, чтобы она не расточала твоего имущества на нищих. Но тебе придётся на некоторое время уехать из этой страны, потому что, если её не найдут, это наделает шума. Тебе, конечно, нужны деньги и ты пришёл за ними?

– Ты угадал, – отвечал Петер, – но только на этот раз очень много, так как до Америки далеко.

Михель пошёл вперёд и повёл Петера в свой дом. Там он отпер один ящик, где было множество денег, и достал оттуда целый свёрток золота. В то время как он отсчитывал на столе деньги, Петер сказал:

– Однако ты ловкая птица, Михель, и ловко надул меня, будто у меня в груди камень, а моё сердце у тебя!

– А разве это не так? – спросил с изумлением Михель. – Неужели ты чувствуешь своё сердце? Разве оно не холодно как лёд? Разве ты ощущаешь страх или печаль, разве ты можешь в чём-нибудь раскаиваться?

– Ты заставил моё сердце только остановиться, но оно, как и прежде, всё ещё в моей груди, точно так же как у Эзехиеля, который сказал мне, что ты нас надул. К тому же ты не такой человек, который мог бы так незаметно и без вреда вырвать из груди сердце. Ведь ты должен был бы уметь колдовать.

– Но я уверяю тебя, – раздражённо воскликнул Михель, – что и у тебя, и у Эзехиеля, и у всех богатых людей, обращавшихся ко мне, такие же холодные сердца, как твоё, а их настоящие сердца у меня здесь, в этой комнате!

– И как это у тебя язык поворачивается лгать! – засмеялся Петер. – Ты говори это кому-нибудь другому. Неужели ты думаешь, что во время своих путешествий я не видал десятки таких фокусов? Здесь, в этой комнате, все твои сердца слеплены из обычного воска. Что ты богат – с этим я согласен, но колдовать ты не можешь!

Тогда великан рассвирепел и распахнул дверь в соседнюю комнату.

– Войди сюда и читай все ярлыки, а вот там, гляди, сердце Петера Мунка! Видишь, как оно вздрагивает? Разве из воска можно сделать так?

– А всё-таки оно из воска, – отвечал Петер. – Настоящее сердце так не бьётся, а моё сердце всё ещё у меня в груди. Нет, колдовать ты не можешь!

– Но я тебе докажу это! – воскликнул раздосадованный Михель. – Ты сам почувствуешь, что это твоё сердце!

Он распахнул камзол Петера и, вынув из его груди камень, показал его. Затем он взял настоящее сердце, подул на него и осторожно вложил его на место. Петер тотчас же почувствовал, как оно бьётся, и опять был рад этому.

– Ну, что теперь? – спросил с улыбкой Михель.

– В самом деле, ты ведь прав, – отвечал Петер, осторожно вынимая из кармана крестик. – Я бы ни за что не поверил, что можно делать подобные вещи.

– То-то! Теперь ты видишь, что я могу колдовать! Но подойди, теперь я опять вложу тебе камень.

– Потише, господин Михель! – воскликнул Петер, отступая назад и держа перед собой крестик. – На сало ловят только мышей, и на этот раз ты остался в дураках!

В то же время Петер начал читать молитвы, какие только приходили ему на память.

Тогда Михель стал делаться всё меньше и меньше, потом упал и начал извиваться во все стороны, как червь. Он охал и стонал, и все сердца в комнате забились и застучали, как часы в мастерской часовщика. Петер испугался и, почувствовав ужас, пустился бежать из комнаты и из дома. От страха он взобрался на гору, хотя она была чрезвычайно крута. Ему было слышно, как Михель, вскочив с пола, поднял топот и шум и посылал ему вслед ужасные проклятия. Но Петер был уже наверху и бежал к еловой роще. Поднялась страшная буря, молнии, расщепляя деревья, падали направо и налево, но он благополучно добрался до владений Стеклянного Человечка.