Теперь мы демонстрируем его левому полю зрения (зрительный сигнал от которого пойдёт в правое полушарие, управляющее к тому же левой рукой) один из этих предметов и спрашиваем, что он увидел.
Поскольку информация поступила в правое – безречевое – полушарие мозга, пациент предсказуемо отвечает, что ничего не видел. Но что в этот момент делает его левая рука? Она ощупывает предметы перед собой и показывает нам именно то, что надо!
О'кей, мы спрашиваем у пациента – мол, если ты ничего не видел, зачем суёшь нам этот предмет? Он не знает, что ответить, и не понимает, что происходит. Ему кажется, что мы над ним фокусничаем и издеваемся.
Таким образом, стало понятно, насколько сильно два наших полушария отличаются друг от друга.
Думаю, что вы уже даже слышали что-то о «межполушарной асимметрии». В книжках по популярной психологии любят писать, что, мол, левое полушарие у нас «логическое» и «разумное», а правое – «творческое» и «креативное».
Это, конечно, сильное упрощение. Наше левое полушарие – языковое, а правое – фактологическое.
Впрочем, сделаем небольшую оговорку: как мы уже поняли, правое полушарие язык чуть-чуть понимает, но точно не настолько, чтобы им свободно пользоваться.
Так, например, если мы покажем правому мозгу человека слово «спичка», то оно сможет его прочесть и указать левой рукой на настоящую спичку. Но если в следующий момент мы покажем ему слово «дрова», а затем предложим ряд картинок, в том числе с горящими дровами, оно не сможет её выбрать.
То есть правое полушарие видит факты, но не может объединить их, усмотреть в них причинно-следственные отношения.
С левым полушарием другая проблема…
Если мы покажем всё тому же правому полушарию набор неких предметов, например, пластмассовую вилку, красный ластик, механический карандаш и т. д., то оно их опознает, хорошо запомнит и не будет ошибаться, если при повторном предъявлении предметов мы попытаемся его запутать.
А вот если мы проведём тот же эксперимент с левым полушарием, а затем совершим подмену, то левое полушарие ошибочно признает, что видело металлическую вилку (хотя она была пластмассовой), синий ластик (хотя он был красным), обычный карандаш (хотя он был механическим) и т. д.
То есть правое полушарие чётко запоминает, что оно видело, хотя даже не может назвать эти предметы. А вот левое – с лёгкостью их называет, но затем верит своим словам, а не глазам: да, вилка была, ластик был, карандаш был. Но они были другими! Левое полушарие это уже не волнует – слова правильные, и хорошо.
Что ж, Газзанига проводит следующий эксперимент… Он показывает пациенту с расщеплённым мозгом две картинки: куриную лапку левому полушарию, а снежный пейзаж – правому. После этого перед испытуемым выкладывают несколько других картинок, которые видят уже оба полушария, и спрашивают, какую он выберет.
Пациент замечает картинку с курицей и говорит: «Вот эту! Я видел куриную лапку». При этом его левая рука сама собой показывает на картинку с лопатой (согласитесь, адекватный выбор, если тебе показали кучу снега). Но пациент не осознаёт, что видел снежный пейзаж.
Как он объяснит свой выбор? Почему он указал на лопату?
Честным ответом было бы, наверное, сказать: «Я не знаю». Но левое полушарие решает эту задачу иначе: «Почему лопата?.. Понятно почему: чтобы легче убрать курятник!».
То есть левый мозг пациента с ходу придумывает любую небылицу, только бы не столкнуться с ситуацией неопределённости. Нужно приплести к делу лопату? Приплетём лопату! Главное – не признаваться в своём незнании[13].
В другом эксперименте правому мозгу пациента показали слово «банан», а левому – слово «красный». После этого исследуемому дали бумагу, набор цветных карандашей и попросили что-нибудь нарисовать левой рукой. Пациент нарисовал красный банан. С красным всё понятно. Но почему банан?
– А почему вы нарисовали банан?
– Эта рука слабее, ей проще нарисовать что-то вроде банана, – ответил пациент.
Ситуация аналогичная: человеку не хватает объективной информации, и он прячет своё незнание за выдумками, то есть, по сути дела, обманывает сам себя.
Подобные эксперименты на пациентах с расщеплённым мозгом были проведены сотни, если не тысячи, но принцип, я думаю, ясен и так: левое полушарие не терпит неопределённости, а поэтому, сталкиваясь с непонятными фактами, оно создаёт правдоподобное объяснение, в котором «всё встаёт на свои места».
Что ж, мы познакомились с нашим самоуверенным идиотом. Он есть у каждого. Можете его охранять, холить и лелеять. Но я бы предложил его убивать – каждый божий день по нескольку раз!
Устами младенца
Принято считать, что логика – это сильная сторона левого полушария. Почему это, мягко говоря, не совсем так, рассказал другой эксперимент исследовательской группы Майкла Газзанига.
Испытуемых располагали перед специальным экраном и они должны были угадать, какое из двух событий произойдёт следующим, а именно: где появится следующая вспышка света – над линией или под линией.
Аппарат был запрограммирован таким образом, чтобы 80 % вспышек появлялись выше линии, а 20 % ниже неё. В эксперименте в качестве подопытных принимали участие – внимание! – крысы, голуби, дети до четырёх лет и взрослые.
Как вы думаете: кто выиграл в этом заочном поединке? Не буду томить вас с ответом: крысы, голуби и дети до четырёх лет. Их бесхитростная стратегия была абсолютно разумной: если свет чаще появляется над линией, то и предсказывай его появление над линией. Чего мудрить-то?
В результате крысам и вовсе удавалось «выбить» 80 %-ный результат, показатели голубей и детей были лишь немногим хуже. Взрослые же демонстрировали самые плохие показатели – 67 % правильных ответов. Причём ничего не менялось, даже если им дополнительно объясняли, что появление точки над или под линией носит абсолютно случайный характер.
Как такое может быть? Всё очень просто: наше языковое – левое – полушарие ищет во всём закономерности, даже если никаких закономерностей там нет. Оно словно специально создано для того, чтобы находить не существующие в действительности «закономерности» и «смыслы», безрезультатно упорядочивая хаос. В результате – лишняя суета и ошибка на ошибке.
А почему же дети до четырёх лет справлялись с этим заданием лучше взрослых? Дело в том, что наш языковой интерпретатор должен ещё созреть до состояния, когда он начнёт строить все возможные и невозможные предположения о жизни. Пока же ребёнок только осваивает речь, он неспособен придумывать «закономерности».
Возможно, вам приходилось наблюдать ситуацию, когда кто-нибудь из взрослых пересказывает случившееся, а ребёнок вдруг начинает отчаянно протестовать.
– В магазине Коленьке понравился игрушечный слоник… – рассказывает мама.
– Не слоник!!! – страшно возмущается Коленька. – Бегемотик!
– Ну какая разница, дорогой? – успокаивает его мама.
– Большая! – продолжает верещать сын.
Да, для мамы, чьи языковые способности достигли максимума, всё равно – бегемотик, слоник, да хоть слонопотам: игрушка – она и есть игрушка. А ребёнок буквально физически не готов мириться с таким искажением фактов. Для него это нечто совершенно невообразимое. Как можно назвать бегемотика слоником?! Что это вообще такое?! Ужас! Это был бегемотик!
Но пройдут годы, и левое полушарие, став доминантным, будет готово и не на такие подмены: факты будут игнорироваться, ситуации тенденциозно интерпретироваться, а любые глупости – находить «железобетонные объяснения».
Такова «логика» нашего «разума».
Большая ложь
Правдивый человек в конце концов приходит к пониманию, что он всегда лжёт.
Фридрих Ницше
