В ходе опроса, проведенного в конце 2021 года, 80 % респондентов в Китае заявили, что доверяют СМИ как источнику достоверной информации. В США, Великобритании, Франции, Японии и Южной Кореи доверие к СМИ – менее 40 %. В России СМИ доверяют только 29 %, и лично я точно не в их числе. На протяжении лет уровень доверия не только к СМИ, но и к политикам, бизнесу, общественным организациям неуклонно снижается.
В лидерах этого снижения как раз наиболее развитые страны, аккумулирующие пресловутый «золотой миллиард». Уровень же доверия, и тут любой социолог это подтвердит, является наилучшим критерием для определения состояния общества. С утратой доверия сама система управления обществом перестаёт работать.
Иногда, впрочем, меня спрашивают: «А что, обществом нужно управлять?» Ну, если мы не хотим полного хаоса и понимаем, что представляет собой человеческая природа в том самом «биологическом зеркале», то, конечно, нужно.
Другое дело, что общество может управляться репрессивной государственной машиной, а может – своими собственными социальными институтами. В этом случае то же самое, по сути, репрессивное давление просто перераспределяется между множеством самостоятельных агентов внутри социальной структуры, что и не приводит к физическому насилию, но даёт, в общем, тот же эффект: все за всеми, так сказать, присматривают.
Конечно, странно было бы, с моей стороны, говорить, какая система управления лучше, а какая хуже. Но два факта, на мой взгляд, вполне очевидны: во-первых, «цифровая толпа» не способна выполнить функцию эффективного управления, а во-вторых, в мире, где все против всех, а путеводной звездой являются базовые инстинкты, каждый из нас – буквально – оказывается беззащитным перед флуктуациями тех самых агрессивных «цифровых толп».
Причём эта агрессивность – поскольку вся наша жизнь теперь как на ладони, под прицелом видеокамер – не остаётся внутри цифровой среды, а выплёскивается за её пределы в реальный – офлайновый – мир. Анонимная по сути цифровая толпа превратилась в «Большого брата», который следит за тобой денно и нощно.
«Можно было бы ожидать, что университеты, традиционно считающие себя бастионом свободной дискуссии, станут центрами противодействия новой нетерпимости, – задаётся вопросом британский философ, профессор Эксетерского университета Эдвард Скидельский, один из немногих на Западе, кто решился говорить о набирающих силу деструктивных тенденциях. – Однако вместо этого они возглавили движение по распространению и продвижению концепции „приятия“. Сегодня, например, большая часть британских университетов разделяет представления о гендерной идентичности, согласно которым „быть“ мужчиной или женщиной – значит „осознавать себя“ мужчиной или женщиной, вне зависимости от анатомии или от мнения других людей. Любой, кто рискнет подвергнуть сомнению – даже в рамках философской дискуссии – это довольно спорное с научной точки зрения мнение, автоматически становится трансфобом, а значит, по существу, уголовным преступником. Диссиденты из числа студентов и преподавателей становятся объектом служебных расследований и цензурирования и порой вынуждены покинуть учебное заведение.
Неудивительно, что многие предпочитают молчать. В университетах царит атмосфера страха и унижения. Один из профессоров, осмелившийся выступить с критикой господствующей идеологии, рассказывает, что друзья и коллеги начали сторониться его, опасаясь, что их репутация будет испорчена из-за знакомства с диссидентом. Другой учёный признавал, что его пугает сама возможность возникновения дискуссии. Конечно, „чёрный воронок“ пока ещё не приезжает ни за кем в предрассветный час. Пока нет. Но основной принцип тоталитаризма уже восторжествовал: сегодня в британских университетах гендерный волюнтаризм является догматом. Точно так же, как в советской системе образования был догматом диалектический материализм. […]
Тоталитаризм не умер. Его наследников – детей, внуков и правнуков – выдают общие фамильные черты: узость мышления и косноязычие. Вопрос только в том, сможет ли какое-либо из современных тоталитарных движений получить поддержку, достаточную для того, чтобы построить тоталитарный режим в полном смысле, с полноценным аппаратом принуждения».
Глава пятая. Атомизированность «новой власти»
Один человек собирается перейти мостик, то есть сблизиться с другим человеком, как вдруг тот, другой, предлагает ему сделать как раз то, что он уже собирается делать. И вот теперь первый не может сделать шаг, потому что это будет выглядеть, словно он подчиняется другому, – власть оказывается преградой на пути к сближению.
Ирвин Ялом
Любая критика безудержного цифрового потребления, бессмысленного и бесцельного времяпрепровождения в Сети, неизбежно сталкивается с негативной реакцией активных пользователей социальных медиа. Аргументы, которые они используют, основаны на классической логической ошибке – «приписывание утверждений», а именно, что «интернет – это плохо».
Неважно, кто говорит об опасности избыточного цифрового потребления – я, или профессор Ульмского университета, директор Психиатрической университетской клиники в Ульме Манфред Шпитцер (автор термина «цифровая деменция»), или доктор медицины, профессор Университета Спиру Харет в Бухаресте Мариус Замфир (автор термина «виртуальный аутизм»), или Джарон Ланье, которого я не буду вторично представлять, или, наконец, писатель, журналист, финалист Пулитцеровской премии Николас Карр.
Всё это не имеет ни малейшего значения: всех нас обвиняют в том, что мы против новых технологий, развития, прогресса и т. д. Разумеется, это не так, но никто из критиков не замечает логической ошибки в своей аргументации. С другой стороны, это и неудивительно, ведь зависимый никогда до конца не признаёт своей зависимости, а то и вовсе её отрицает.
Упомянутый мной Джарон Ланье в своей книге «10 аргументов удалить свои аккаунты в социальных сетях» спокойно и методично ставит диагноз «цифровой социальной реальности». Вот его аргументы, основанные на фактах: социальные сети подавляют свободу воли (1), умножают безумие нашего времени (2); превращают нас в тупых озлобленных типов[63] (3); создают фальшивые новости и фальшивых людей (4); из-за этого всё, о чём мы говорим, становится бессмысленным (5); они разрушают способность к сопереживанию (6), делают нас несчастными (7); покушаются на наше экономическое благополучие (8); они делают политику невозможной (9); они ненавидят и разрушают человеческую душу (10).
Цифровая зависимость – бич нашего времени, который приводит к печальным последствиям, прежде всего, в сфере мышления. Не исключено, что здесь срабатывает и печально знаменитое когнитивное искажение «эффект Даннинга – Крюгера»[64]: чем ниже интеллектуальный уровень аудитории, тем более простые и короткие сообщения она готова воспринимать, а это один из мощнейших факторов радикализации.
Надо сказать, что многие специалисты ищут ответ на вопрос, почему общество настолько быстро и радикально поляризуется. Например, ещё один американский активист Эли Паризер обратил внимание на, как он его назвал, «пузырьковый фильтр» (ещё его называют «идеологический фрейм», а также описывают как феномен «эхо-камеры»).
Первое наблюдение Э. Паризера было чисто эмпирическим – он увидел, что при одном и том же запросе в Google, который сделали на своих компьютерах два разных пользователя, поисковик предложил им разные подборки. Оба вводили «ВР», но один увидел в выдаче информацию об инвестиционных возможностях, связанных с компанией British Petroleum, а другой – статьи о разливе нефти в Мексиканском заливе, где та же компания представала в совершенно другом свете.
Эли Паризер предположил, что рекомендательные системы различных сетевых платформ – от поисковиков до социальных сетей – формируют своеобразные фильтры, ограждая конкретного пользователя от информации, которая лично ему может не понравиться, ну или просто покажется неинтересной.
