Однако несменяемость власти и семейная коррупция[36] в сочетании с отсутствием социальных лифтов, высокой безработицей (более 15 %) и усилением религиозности молодёжи, а также на фоне последствий мирового экономического кризиса (в начале 2010 года цены только на хлеб выросли в Тунисе на 50 %) привели к критической ситуации, почва для масштабных народных волнений была готова («низы не хотят»).
На непростую экономическую ситуацию наложился политический кризис, который заставил Бен Али сделать заявление о том, что он не будет баллотироваться на следующий президентский срок, где обычно побеждал с триумфальными и очевидно сфальсифицированными результатами выше 90 % («верхи не могут»). В народе поползли слухи, что на освободившийся президентский пост Бен Али планирует поставить свою супругу – Лейлу, которая, мягко говоря, не пользовалась большим доверием в обществе. Это стало дополнительным раздражающим фактором, спровоцировавшим дальнейшие волнения.
Однако, когда мы думаем о том, что произошло весной 2010 года в этом регионе, первая мысль – это, конечно, история простого 26-летнего зеленщика Мохаммеда Буазизи. Молодой человек совершил акт самосожжения в знак протеста против коррупции в своем родном городе Сиди-Бузид (численность – 40 тыс. человек, расположен в 265 км от столицы), и не сформируйся к тому моменту «революционная ситуация», акция Мохаммеда прошла бы незамеченной. Но она к этому моменту уже созрела, и по совершенно объективным причинам.
Видео с горящим Мохаммедом было загружено в Facebook[37], где его увидели тунисские диссиденты, находившиеся в Европе. Они направили материал в сочувствующие СМИ. Очень популярный в Тунисе канал «Аль-Джазира», демонстрируя его буквально по кругу и смакуя подробности, фактически подталкивал тунисцев к неповиновению.
Бен Али принял решение обратиться к народу. Как пишет Этан Цукерман в книге «Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху»: «Бен Али вышел в эфир и то умолял протестующих разойтись, то угрожал им расправой, если они не послушаются». То есть власть уже не только «не могла», она продемонстрировала свою слабость, и её счёт пошёл на часы.
Свержение Бен Али запустило эффект домино в странах, где сложилась примерно такая же политическая и социально-экономическая ситуация. Это привело к падению Хосни Мубарака в Египте и Муаммара Каддафи в Ливии.
Теперь к вопросу о конспирологии: несмотря на историческое значение «жасминовой революции», о том, что происходит в Тунисе, мир узнал впервые из New York Times, которая сообщила о Мохаммеде Буазизи, когда Бен Али уже бежал из страны. Четыре недели горело это пламя, а западные СМИ не уделяли ему никакого внимания.
Впрочем, тот же Этан Цукерман находит весьма понятное объяснение: протесты в Тунисе пришлись на время Рождества и Нового года, когда публика была в основном увлечена приготовлениями к праздникам. Добавьте к этому, что официальные СМИ в Тунисе ситуацию замалчивали, а местные оппозиционные сайты за пределами страны никому особенно не были интересны.
Спустя некоторое время Барак Обама сделает выговор директору Национальной разведки США Джеймсу Куперу – и за Тунис, и за потерю стратегического партнёра США на Ближнем Востоке – Хосни Мубарака. Председатель сенатской комиссии по разведывательному ведомству сенатор Дайэнн Файнштейн задала разведке и вовсе сакраментальный теперь уже вопрос к «старой власти»: «Неужели никто не смотрел, что там в интернете происходит?»
Конечно, когда свергли Мубарака, а США бомбили Ливию, пресса дала себе шанс отыграться – происходящее в прямом эфире наблюдал весь мир. Но это уже, так сказать, «послевкусие», вишенка на этом безумном торте. На более глобальном уровне приходится признать, что Сеть стала предельно дефрагментированной, а отдельные сетевые всполохи ни на что повлиять не могут. Они не способны не только вызвать серьёзных социальных изменений, но даже сделать какие-то события «общественно заметными»[38].
Всё в рамках того же расследования о просчётах американской разведки по поводу Туниса и Египта отставной сотрудник ЦРУ Брюс Ридель заметил: «Не слишком ли мы сегодня зациклены на терроризме и Иране и недостаточно – на широкой смене поколений в регионе?» И это второй вопрос, на котором, мне кажется, важно остановиться.
Генералы, как известно, готовятся к прошлым войнам, и то, что ЦРУ во все глаза следит за Ираном, неудивительно. Дело даже не в ядерной программе, а в том, что ровно так же, как Запад прозевал «арабскую весну», он не заметил в своё время и приближения «персидской зимы» 1979 года, сделавшей Иран исламской республикой. И, как вы понимаете, обошлось без интернета, даже намёка на него тогда не было.
Мохаммед Реза Пехлеви – тридцать пятый шахиншах Ирана – правил страной с 1941 года. Человеком он был амбициозным и даже мечтательным, а власть его казалась абсолютной и вечной. Но ситуация стала ухудшаться в 1970-х годах, когда он, заручившись поддержкой США, решил примерить на себя роль «жандарма Персидского залива».
Дела у него в этот момент шли прекрасно – после кризиса 1973 года произошло четырёхкратное повышение цены на нефть. На этом фоне шах планировал ускоренную модернизацию страны, но попал в ловушку, как говорят, «ресурсного проклятия». В стране началась «безудержная инфляция, растущие как грибы трущобы, беспорядочные и непродуктивные расходы распространённой повсеместно коррупции». Недовольство «верхами» росло на всех уровнях власти и среди населения.
Одним из главных критиков шаха Реза Пехлеви был уважаемый в народе священнослужитель – аятолла Рухолла Хомейни. Будучи в изгнании с 1964 года, к 1965-му он обосновался и жил в соседнем Ираке.
Поздними вечерами, когда толпы паломников уже покидали мечеть имама Али в Эн-Нааджафе, Хомейни рассказывал желающим длинные лекции о просемитском заговоре Пехлеви. Аргументы изобретались, судя по всему, буквально на ходу – например, что шах заказал портрет вождя всех шиитов имама Али, где тот изображен голубоглазым блондином, потому что хочет, чтобы Ираном завладели американские христиане, и всё в этом духе[39].
К святилищу имама Али в Ираке иранцам было не так-то просто попасть – квота составляла всего тысячу двести человек в год. Но этого оказалось достаточно, чтобы буквально заполонить рынки Ирана кассетами с записями Хомейни под маркой «Соханрани мажаби», что значит – религиозная лекция.
Шах запретил бы и эти кассеты, но вот президент США Джимми Картер требовал от него начать демократические реформы, а не душить «свободу слова». Так что только за 1978 год на рынках Ирана было продано более ста тысяч кассет с лекциями Хомейни, а его обвинительные речи, полные конспирологии и призывов к свержению шаха, услышали миллионы иранцев.
В качестве «идеологически выверенного ответа» министр информации Дарюш Хомаюн опубликовал в старейшей газете Ирана «Эттелаат» программную статью, которая называлась «Чёрно-красный империализм». В ней он обвинил аятоллу во всех смертных грехах – в сговоре с Советским Союзом, сотрудничестве с британской разведкой и даже в гомосексуализме.
Реакция иранцев, которые как раз в этот момент очень сочувствовали аятолле из-за трагической гибели его старшего сына, была бурной. 9 января 1978 года на улицы вышло более четырёх тысяч студентов, которые требовали от правительства опровержения провокационной публикации. Но армия жестоко подавила это выступление, что, в свою очередь, запустило целую лавину протестов – за следующий год в них приняло участие 11 % иранцев.
Так что к январю 1979 года бежать из Ирана пришлось уже самому шаху, а вот Хомейни, напротив, триумфально вернулся на родину. Миллионы людей со слезами на глазах встречали на улицах своего духовного лидера. Через четыре месяца иранцы единодушно проголосуют на референдуме за объявление Ирана исламской республикой.
