Литмир - Электронная Библиотека

Мигрень держала меня в своих мрачных объятиях. Я лежала в постели. Я хотела, чтобы раскаленный прут наконец вынули из моей головы. Я считала овец. Я считала вдохи и выдохи. Я считала до ста и обратно. Я рассчитывала на себя. Смертельная боль в моей голове горела умброй и золотом, напоминала кинжал и была острой, как предательство. Я превратила ее в детектива Вассерман. Я придала ей плоть и своими руками содрала с нее кожу, дюйм за дюймом.

Средиземноморская креветка, melicertus kerathurus, или императорская креветка, отличается от своего маленького атлантического родственника. Обитая в прибрежных водах, средиземноморская креветка днем лежит в песке и бездействует, а ночью живет — ест, плавает и мечет икру. Это делает ее похожей на праздничных обитателей Капри, ярких молодых пляжников, которые так любят резвиться на пенных вечеринках. Атлантический litopenaeus setiferus живет на глубине и активен днем. Все виды креветок и ракообразных на самом деле отличаются друг от друга только названиями и служат исключительно кормом, но имеется один нюанс. Креветки питаются планктоном, мелкими растениями, морскими червями, мелкими рачками и падалью. На самом деле они оппортунисты. И есть ли в этом их вина?

Креветки — каннибалы. В водном мире это совершенно неудивительный факт: около девяноста процентов морских обитателей едят себе подобных. Да там вообще невозможно найти того, кто этого не делает. Осьминоги не просто едят других осьминогов — они могут пожирать самих себя, если это спасет остальное тело, они пожирают собственных детей, которые тысячами вылупляются каждую весну. Песчаная акула вообще квинтэссенция океанского каннибализма. Ее беременность длится около года, и еще в чреве самый сильный детеныш пожирает своих менее развитых братьев и сестер, а перед рождением вырастает длиной около метра. Родившись, он становится полноценным хищником. Песчаные акулы довольно послушные создания. Возможно, потому, что все свои проблемы решают еще до рождения.

Почти все млекопитающие при определенных обстоятельствах готовы пожрать своих собратьев, но только около полутора тысяч видов тяготеют к каннибализму естественным образом. Они, как правило, делятся на три группы: сексуальные каннибалы, внутриматочные каннибалы и третья группа, к которой относятся как животные, поедающие меньших или младших представителей своего вида, так и матери, поедающие свой приплод. Интереснее всего, конечно, сексуальные каннибалы — их так легко очеловечить. Какая женщина не мечтала после акта безудержной страсти повернуться к лежащему в изнеможении возлюбленному и оторвать ему голову. Кровать, несмотря на то что является символом покоя и мира, на самом деле место раздора. Покажите мне человека, мирно лежащего в постели, который хотя бы раз не мечтал о внезапной ужасной смерти того, кто лежит рядом, и я покажу вам лжеца. Самые близкие люди для нас — те, о чьей внезапной и моментальной кончине мы молимся по ночам.

Ненавистники всегда будут ненавидеть, хищники — охотиться. Ваш славный домашний котик — в одном генетическом шаге от льва, который с радостью убьет и съест любую выскочку из своего прайда. Морские коньки обожают лакомиться новорожденными детенышами собратьев. Расскажите это вон той крошке со вздернутым носиком, чудесной улыбкой и морскими коньками, нарисованными на ее резиновых сапожках. Луговые собачки и лемуры, возможно, самые милые каннибалы в мире. Их хочется затискать и съесть, такие они милые. Точно так же думают и более крупные их собратья.

Если отбросить каннибализм, средиземноморские креветки совсем не похожи на тех, что живут в Атлантике. Они слаще, пикантнее, глубже, многослойнее и насыщеннее. Вы идете в свой любимый приморский ресторан в Италии и заказываете тарелку спагетти con gamberi, pomodori e basilica, тягуче-сладкие креветки с остро благоухающим базиликом, пикантно-кисловатыми помидорами и ароматным чесноком. В этих креветках заключена вся сладость моря в конце долгого августовского дня. Вы берете тарелку и видите на ней креветки целиком, вместе с усатыми головами и бахромчатыми ногами. Это блюдо исключительной красоты.

Вы деликатно снимаете у креветки лапки и отбрасываете их на край тарелки. Если вы итальянец, то используете для этого нож и вилку. Затем точно так же снимаете панцирь. (Верьте людям, которые подарили миру Медичи и самые изысканные манеры держаться за столом. Хорошо воспитанные итальянцы владеют ножом и вилкой угрожающе искусно.) Вынув креветку из панциря, вы отрезаете от нее кусочек всего на один укус и аккуратно закручиваете его в длинный хвост спагетти, после чего отправляете этот свернутый пучок в рот. В этом случае изысканное и аккуратное обращение со сложными столовыми приборами просто необходимо. Затем вы отбрасываете все свои привычки и комплексы, подносите головку креветки к губам и всасываете. Именно голова дает полное представление о чистом средиземноморском терруаре, великолепной соленой сливочности, которая содержится только в панцире, он, роскошный и румяный, делает средиземноморскую креветку совершенно незабываемой.

Я подумала о детективе Вассерман, и мне захотелось сбежать в Италию. Посидеть в кафе на лигурийском побережье. В каком-нибудь безымянном ресторанчике со скатертями в бело-голубую клетку, где можно заказать бутылку холодного чинкветерре и гигантскую тарелку средиземноморских креветок, обхватить губами их щетинистые, твердые головки и сосать, пока не высосу их досуха. Мне захотелось прогуляться по земле, где легкий бриз дует в лицо, солнце палит со смутной угрозой, а под ногами хрустит галька. Послушать, как итальянский язык шумит в ушах, точно прибой, почувствовать аромат самокруток и запах мужчин, которые пользуются биде чаще, чем душем. Мне захотелось свернуться калачиком на крахмальных простынях итальянского отеля и заплатить слишком много за чашечку эспрессо только потому, что мне приспичило посидеть за столиком на улице и чтобы меня обслуживали. Я хотела оказаться там, где с двух до четырех закрываются все двери, включая рестораны. Я хотела оказаться далеко-далеко от медного голоса детектива Вассерман и ее гадючьего ума. Я хотела быть свободной.

Но не могла. Если бы я заказала билет в Италию, уверена, детектив Вассерман хотела бы знать об этом. Я подумала, а не купить ли мне поддельный паспорт — конечно, не со своего компьютера, я не идиотка, — но наверняка получить поддельный паспорт в Венгрии, Польше или Албании значительно легче, чем в Штатах. У меня были деньги, но я не представляла, что для этого надо сделать. Я, убийца и социопат, никогда не имела дела с преступниками, пока меня не посадили в тюрьму. Куда мне пойти, чтобы купить паспорт? Как бы ни был привлекателен этот план, я не могла осуществить его.

Меня поймали, стреножили, заточили, хоть и не навсегда — пока не навсегда, — но я все равно чувствовала, как мою плоть сжимают невидимые путы. Их держала в своих руках, управляла ими детектив Вассерман. Эта довольная паучиха сидела, раскинув свои сети, и как бы я ни старалась, никак не могла разглядеть их.

Только чувствовала, как они затягиваются все туже. Через два дня после нашей с Эммой пьянки детектив Вассерман позвонила мне и назначила официальный визит в полицию Саффолка. Я подумала, какая чудовищная, должно быть, комната для допросов в полицейском участке Лонг-Айленда. Я даже не представляла, что эта Вассерман накопала на меня, но, по правде говоря, была заинтригована. Меня впечатляло ее упорство.

«Ешь то, что любишь», — говорили они, и я слушалась. Ведь это легко. Дело не только в том, что я любила Джованни, Эндрю, Джила и Марко, — дело еще и в том, что я потеряла их. И дело не только в том, что я любила их и потеряла, — дело еще и в том, что я их ненавидела. Они были не только моими любовниками, но и врагами. Это примерно все, на что можно рассчитывать в отношении человека, с которым нет общей ДНК.

Любая еда, особенно мясо, довольно сложная вещь. Даже вегетарианская очень замысловата — в конце концов, отсутствие чего-то говорит само за себя. Вегетарианское ханжество — это оживленная очередь призрачных коров, свиней, овец, кур и рыб. Вся жизнь, независимо от того, едим мы мясо или нет, и независимо от мяса, которое мы едим, настолько переполнена смертью и убийствами, что мы сами могли бы с таким же успехом попасть на скотобойню и погибнуть там. Наши тела — это склепы для бесчисленных тварей, которых мы съели, и мясная промышленность заботится о нашем соучастии своими актами забвения, завернутыми в целлофан. Подайте мне вон ту вырезку, эти бараньи отбивные, телячьи котлеты и еще куриные грудки. Плотно завернутые в целлофан, тщательно обескровленные, аккуратно расчлененные и продезинфицированные, они защищают нашу психику. Мы не слышали блеяние овец, мычание коров, не видели, как оглушают этих животных для забоя. Не чувствовали медного аромата крови, вытекающей после убоя, едкого запаха химической пены, от которой задыхаются куры свободного выгула, многосоставного зловония гор рыбьих потрохов. Мы едим мясо и ведем себя так, как будто все эти животные были мертвы всегда.

47
{"b":"881452","o":1}