Вы можете заморить себя голодом или съесть мертвого товарища — и будете дальше жить с этим знанием. Или вы можете съесть его, чтобы отдать ему почести или показать свое торжество, в любом случае это станет для вас метафорой. Но на самом деле это лишь зарядка для интеллекта. Мы же, цивилизованные люди, не можем прожить без того, чтобы не съесть кого-то. Даже наш язык полон каннибализма. Мы не просто побеждаем в соревнованиях — мы уничтожаем своих противников, по сути, убиваем их, пожираем. Когда мы восторгаемся ребенком, то утверждаем, что так и съели бы его. Занимаясь сексом, мы покусываем наших партнеров, лижем их вульвы, заглатываем члены. Мы ликуем на этом пиршестве плоти.
И если ритуальный каннибализм — метафора, то мы все — каждый из нас — метафорический каннибал. А что такое евхаристия? Христиане пьют вино — Кровь Христову, кладут на язык просвирки — Тело Его и думают о том, что это и их кровь, и их тело. Каннибализм настолько глубоко укоренился в нашей культуре, что большинство из нас совершает сей священный акт как минимум раз в неделю. И вы можете с презрением смотреть на таких, как я. Людей, которые живут реальностью, с которой вы заигрываете только на словах. Но вы же ничем не отличаетесь от нас. Кровь — это жизнь, и за всю историю человечества появлялось множество тех, кого считали совершенно безбашенными героями, потому что они поедали людей.
Вы и я — мы одинаковы. Наверняка вы никогда не признаете это, но я уверена, что вы, читая мою книгу, думаете, а каков на вкус ваш любимый человек, если его вначале обжарить с грибами и шалотом, а потом деглазировать в небольшом количестве красного вина. Читаете и представляете, и даже знаете ответ на этот незаданный вопрос — восхитительным. Покатайте это слово во рту, распробуйте его, почувствуйте его зов.
Основная проблема c убийством Эндрю заключалась в том, чтобы понять, как не оставлять следов. Тут я не могла рассчитывать на непредумышленное убийство и некомпетентную сельскую полицию, чтобы обеспечить себе адекватное прикрытие. Не могла подсунуть ему яд, потому что собиралась съесть его. Не могла придумать способа заманить его в укромное место, не оставив цифровых следов, ведущих к моему компьютеру, или физических, ведущих прямиком к моей двери. Я не могла застрелить его, потому что, во-первых, это слишком грубо, а во-вторых, это привлечет внимание полицейских так же, как детишек привлекают первые звуки новогодней песенки. Самой же большой проблемой, на мой взгляд, было то, что я внезапно появилась в жизни Эндрю после десяти лет отсутствия. И если бы меня хоть как-то заметила полиция, любой нью-йоркский патрульный с мешком пончиков, дежурящий по району, тут же указал бы на меня, женщину, которую когда-то Эндрю отверг и которая теперь выскочила как черт из табакерки. Ровно в тот же момент, когда в моем мозгу промелькнула мысль о том, что Эндрю должен умереть, я поняла, что не хочу, чтобы меня поймали. А для этого нужно придумать такой план, который не оставит ни единого следа.
Первое, что я сделала, покинув дом Эндрю, это купила мобильник. Когда он попросил мой номер, я дала старый, еще домашнего телефона. Позже позвонила ему сама с нового мобильника и призналась, что от нашей внезапной встречи и множественных оргазмов я совсем потеряла голову. Эндрю тоже полыхал, а я еще подбросила дровишек, сказав, что завела специальный номер только для него.
Затем под предлогом того, что планирую съездить с ним в одно удивительное место, узнала его расписание. Он запросто рассказал мне все, включая затейливые подробности своих встреч с близняшками. Остальную информацию я собрала из его айфона и компьютера. Чужие пароли до безобразия просты. На его айфоне стоял месяц и день рождения детей (0714, день взятия Бастилии, если вдруг для вас важна историческая дата). Затем я быстро поняла, что он до сих пор для паролей использует тексты песен Дэвида Боуи. Всего с третьей попытки я разблокировала его компьютер, набрав «thinwhiteduke», со второй я вошла в его аккаунт на джимейле — «g0ldenyears», с пятой, набрав «G0ldwhopwhop», получила доступ к его банковскому счету. Вот что происходит, когда пятнадцать лет, стоя под душем, поешь одну и ту же песню. Неудивительно, что моя бывшая ассистентка сбежала от него.
Зная все это, я легко получила доступ ко всей информации, которую Эндрю хотел бы скрыть от своей подруги-психопатки. Я узнала его банковский баланс и ежемесячные платежи — как все-таки похудел жирный финансовый статус Эндрю! А все потому, что он ежемесячно выплачивал какие-то сногсшибательные алименты на близнецов, чтобы те продолжали жить так, как привыкли с рождения. Некоторые неверные финансовые решения, которые принял Эндрю, и общий экономический спад на Уолл-стрит тоже сделали свое дело. В общем, положение его было не очень стабильным. И хоть он и утверждал, что занимается сейчас частными инвестициями, мне стало совершенно ясно, что в офис он ходит, чтобы смотреть фильмы на «Нетфликс» и порнушку (оказалось, его заводят измены, но кого ж они не заводят!). Обедал он обычно подолгу, а на фондовом рынке играл от случая к случаю и довольно хаотично. Видимо, все еще отчаянно скучал по своему журналу, но кто из нас не возбуждался, вспоминая тучные времена президента Билла Клинтона, акциониста Дэмьена Херста и шеф-поваров девяностых, каждый из которых норовил поднять тарелку повыше, считая, что его листья фризе таким образом окажутся ближе к богу.
Эндрю, в его рубашках от Томаса Пинка и костюмах от Оливера Спенсера, держался на ниточке. Если честно, это вписывалось в мои планы как нельзя лучше, хотя и без них тоже выглядело неплохо. Я специально подгадала к выходным, когда его дети отправились с матерью за границу, кажется на Багамы. Все складывалось идеально, и единственное, что я должна была сделать, чтобы воплотить свой план, это безукоризненно рассчитать время. Для непрофессионального повара архиважно точно рассчитать время. И тогда в качестве награды он получит блаженство, разлитое на сытых лицах гостей, отведавших идеальный ужин, и совсем наоборот — если вдруг говядина по-веллингтонски окажется слишком сухой, а молодой картофель, поданный на гарнир, будет тверже мрамора. Можно сказать, время — все, знание — сила, а поваренная книга — друг человека. Я же управляюсь со временем с точностью швейцарских поездов, которые всегда следуют по расписанию.
Но не только пунктуальность моя сильная черта. Как кулинарный критик я привыкла быть незаметной. Несмотря на мой рост — шесть футов, или примерно метр восемьдесят, и огненно-рыжие волосы. Все это довольно узнаваемые приметы для человека, которому нужно оставаться неузнанным. Поэтому у меня появились собственные приемы, которые основаны на одном, по сути солипсистском, принципе: никому не хочется запоминать вас. Людям гораздо интереснее они сами, чем кто-либо еще. Так что нужно просто выглядеть так, чтобы их взгляд не цеплялся за вас. Для этого я завела себе целый шкаф ничем не примечательной, мешковатой, неказистой одежды, которая висит на мне так, будто я манекен из магазина Эйлин Фишер или Эдди Бауэра. Мне не нравятся вещи этих дизайнеров, но когда я надеваю их брюки и коричневые кардиганы, восемь из десяти взглядов соскальзывают с меня, будто я антипригарная сковорода, а оставшиеся два задерживаются всего на пару секунд, чтобы попытаться рассмотреть меня получше, но потом тоже соскальзывают. Для кулинарного критика это очень важно. А еще у меня есть парики.
К Эндрю я приехала в пятницу в полдень. На мне были брюки и мужское пальто, на голове — фетровая шляпа, из-под которой не выбивалось ни пряди волос. С стороны меня можно было принять за мужчину. Я проскользнула в особняк так, чтобы не заметили соседи. Курьера, который привез продукты, встретил сам Эндрю. Готовя ужин, я щедро насыпала ему в тарелки ксанакс и амбиен. К тому времени, как мы вместе отправились в душ, он уже так расслабился, что даже не мог возбудиться — о такой неувязочке надо было подумать заранее. Мне страшно хотелось трахнуться с Эндрю в последний раз. У него был просто восхитительный пенис.
