Я решила обыскать комнату Марко. Перерыла его простыни, матрас, ящики стола, перетряхнула книги и гравюры на стене. И наконец-то, наконец под кроватью я обнаружила тайник под отходящей доской, где лежал его настоящий паспорт. Марко не был Марко. Его звали Давиде. И Давиде был еврейским мясником в Риме. Вот так интрига!
На самом деле это многое объясняло. Вот почему Марко испытывал буквально оргазмическое наслаждение, поглощая закуски из креветок, гамбери круди и мареммскую аквакотту, пасту со всякими моллюсками, ракушками и другими морскими гадами, которую подают в Тоскане. Почему в ресторанах он обязательно заказывал чингиале, спек, лардо, гуанчиале и панчетту — закуски из дикого кабана или свинины, но при этом в домашнем холодильнике у него никогда не было даже нарезки прошутто, квинтэссенции итальянской кухни из мяса обыкновенной свиньи. Почему частенько субботним утром, особенно если неделя удавалась слишком развратной, Марко куда-то исчезал. Причем так, что даже его бархатная длинноволосая глэм-компания понятия не имела, где он. Все это как раз и объясняло, почему он не хочет отвезти меня в Рим.
Этот Вечный город, без сомнения, величайший в мире, но до Нью-Йорка ему далеко. По сравнению с ним Рим совсем крошечный, здесь стоит только одному знакомому заметить Марко со мной, как вся община тут же узнает о тайной жизни их мальчика. О жизни, которую он тщательно скрывает. Хотя все, вся его семья, знала о том, что Марко живет в Сиене, они даже не представляли, чем он тут занимается. А если и подозревали нечто подобное, то смотрели на это как на временное явление, как на своеобразную подростковую инициацию, которая вот-вот закончится, и Марко наконец повзрослеет и начнет исполнять свои обязанности. Со всей ясностью я поняла, что он просто выждал, когда сможет взять на себя весь чертов семейный бизнес.
Как я вскоре узнала, быть шойхетом, кошерным мясником, — весьма серьезное занятие. Этому делу недостаточно просто научиться, нужно быть ортодоксальным евреем и вести безупречный образ жизни согласно традициям. Изучение шхиты, правил ритуального убоя и разделки скота, занимает много месяцев, если не лет, и это понятно — шойхет должен одним решительным ударом рассечь пищевод, трахею, яремную вену и сонную артерию животного, а потом тщательно очистить тушу от вен, жира и сухожилий, хорошо промыть в проточной воде и подержать в соли. Это довольно тяжелая, кропотливая, тонкая и кровавая работа, и я не могла представить, как Марко, с его идеально белой кожей, длинными волосами и накрашенными оленьими глазами, может совершать нечто подобное.
Что же мне делать теперь с этим знанием, когда я его заполучила? Никто из глэм-компании Марко даже не подозревал, что под стильным бархатным камзолом он скрывает свою семитскую сущность. Все его дружки были обыкновенными бытовыми расистами и антисемитами — весьма характерное явление для итальянской культуры, наследие фашизма. С того известного Manifesto della Razza, расового манифеста, который был опубликован в тысяча девятьсот тридцать восьмом году и который лишил гражданства всех итальянских евреев, не прошло и пятидесяти лет. Известен факт: для изменения сознания общества нужно, чтобы сменилось несколько поколений, а в Италии к тому времени не успело смениться даже одного.
Возможно, Марко и был бездельником, но он упорно трудился, чтобы скрыть свою реальную историю от друзей и от меня. Не то чтобы я как-то сильно переживала из-за этого, хотя, признаюсь, задавалась вопросом, почему Марко обрезан. Когда он впервые скинул свои трусы, я даже почувствовала некоторое разочарование. Никогда в жизни я еще не трахалась с мужчиной, у которого была крайняя плоть, поэтому мне страшно хотелось посмотреть, из-за чего весь сыр-бор. Иногда все же надеешься, что другие страны подарят немного экзотики. Конечно, Марко был не первым евреем в моей сексуальной жизни. Язвительно поджимающий губы Пеннистоун был просто усеян евреями, как и моя старшая школа в Коннектикуте. Даже человек, который впервые довел меня до оргазма языком, тоже был евреем. Однажды его чуть не выгнали из школы. Кто-то сообщил директору о целом мешке марихуаны в его шкафчике. Я слышала, что мать этого парня отвалила щедрое пожертвование в какой-то фонд, чтобы спасти сына, но от реабилитационного центра тот не отвертелся. И от школы его на это время отстранили. Но ничего подобного не произошло бы, если бы он держал язык за зубами и не трепался о траве и о наших с ним сексуальных упражнениях. Впрочем, я опять отвлеклась.
Лично мне было наплевать, что Марко еврей, но меня радовало, что я наконец нашла компромат на него. Его настоящее имя, его семейный бизнес, его тайну. А это уже немало. И есть множество способов ее использовать. Это делало мою походку более пружинистой, возвращало улыбку и добавляло возбуждения. Ведь сила — лучший афродизиак.
С этой информацией я не делала ничего целый год. Просто ждала своего часа. Визитку я бережно спрятала в книгу, которую — я это точно знала — Марко никогда не откроет («Цвет пурпурный» Элис Уолкер). Я ни слова не сказала ему. Я потратила кучу времени, чтобы раскопать этот драгоценный компромат. Оставалось всего шесть недель до приезда моих родителей, которым захотелось прокатиться по Европе, и не скажу, что я скакала от радости. Всю свою жизнь я смотрела, как мать буквально цепенеет, когда речь заходит о Париже. Хотя я предпочла бы окручивать мальчиков на Капри. Однако совместное путешествие по Европе было условием, которое я приняла, когда родители согласились оплатить мое пребывание в Сиене.
После окончания моих занятий мы с Марко отправились в безумный вояж на побережье Мареммы, где загорали на пляжах, устраивали пикники среди пиний, наслаждались тихим, ненавязчивым сексом в чужих домиках. Объездили всю Италию на поездах, притворяясь молодоженами, выходные проводили в Вероне, где смотрели «Мадам Баттерфляй» с Райной Кабаивански в Арена-ди-Верона. Хорошо помню ресторанчик, который был открыт еще до рождения великого Пуччини и великолепное ризотто с сыром капретто и крошечными кусочками козлятины, от которого шел такой непередаваемый аромат, что казалось, сам Иисус шагает здесь по воде. Из Вероны мы отправились на Ривьеру, где по узким тропинкам, держась за цепи, привинченные к скалам, прошли пешком через весь Чинкве-Терре, и Лигурийское море перекатывалось, точно кобальтовый шелк, где-то далеко под нашими ногами. Мы использовали эти шесть недель на всю катушку, и я ни разу не потревожила призрак запретного Рима.
В последний год своей учебы я вернулась в Пеннистоун, стала там художественным редактором местной газеты, написала несколько статей для берлингтонского еженедельника и сделала первый материал для «Феникса». Я часто думала о Марко, трахаясь с другими парнями, и решила, что после окончания колледжа снова поеду в Рим.
После того как мой самолет приземлился во Фьюмичино, я выждала некоторое время, чтобы смена часовых поясов охладила двигатели и вернула меня на землю. Я собиралась пробыть здесь десять дней, так что никакой причины торопиться у меня не было. Я бродила по Палатинскому холму, перед храмом Цезаря чувствовала, как кружится голова от синдрома Стендаля. Может, я и законченная железобетонная стерва, но меня сводит с ума древний воздух Рима, его камни и осознание того, что к ним прикасались Марк Антоний, Марк Порций Катон, Октавиан и сам Нерон. От Дома весталок, безмятежного и обезглавленного, по мне катилась дрожь. Отказаться от секса на тридцать лет — это одно, но быть девственницей, в руках которой сосредоточена власть, — совсем другое. Власть почти всегда компенсирует потери. Весталки хранили завещания всех влиятельных людей этого города, то есть всю информацию. Они имели право голоса и право собственности, но главное — были доверенными лицами всех сильных мира сего и при этом не служили никому. Далеко не все эти девственницы выходили замуж после окончания своего служения, и этот факт говорит сам за себя: зачем отказываться от власти, когда она у тебя есть и ты ее любишь?
