Он тяжело опустился на колени, затем произнес почти равнодушным тоном:

— Как тебе хочется, чтобы это было? Она поняла, что это произойдет вновь, и вскрикнула. В следующую секунду он уже лежал на ней, закрывая ей рот ладонью.

— Господи, — прошипел он. — Не так громко. Грубая ткань его джинсов царапала ее бедра. Он смотрел на нее скорее презрительно, чем сердито.

Она обезумела, когда поняла, чего он хочет. Слезы брызнули из ее глаз. Она продолжала извиваться всем телом, пытаясь высвободить ноги. Она даже укусила его за локоть, и он отдернул его с сердитым восклицанием.

— Хватит! — Он оттолкнул ее от себя, тряся головой. — Я долго пытался быть либеральным и понимающим, но теперь подаю в отставку.

Она была так поражена, что прекратила сопротивляться.

Он вскочил на ноги.

— Я заведен как черт, но я лучше запрусь в ванной комнате с экземпляром «Пентхауза», чем буду продолжать эти первобытные игры. Мне наплевать на все твои выверты, потому что я прекращаю издевательство над собой. Мне до чертиков надоело чувствовать себя каким-то папуасом, которому дадут лишь после того, как он пропляшет боевой танец. — Он навис над ней. — Если хочешь знать мое мнение, у тебя достаточно зарубок на спинке твоей кровати, чтобы поиметь немного больше чувственности, когда дело доходит до мужчин. — Уперев руки в бедра, он смотрел на нее. — Начиная с этого момента, я обещаю вести себя по собственному разумению и, как только мне окажут сопротивление, тут же пошлю все к дьяволу, невзирая на то что меня просили прежде не обращать на это внимания.

Пораженная, она молча глядела на него.

— Может быть, мне самому, ради разнообразия, хочется почувствовать чье-то желание! — воскликнул он. — Может быть, и мне бы понравилось быть привязанным к спинке кровати! Неужели я многого хочу?

Понимание приходило медленно. Она вспомнила, что действительно шепнула ему не останавливаться, что бы она при этом ни говорила. Она вспомнила о его уродливых отношениях с Вэлери, и, когда все это до нее дошло, облегчение было таким острым, что к горлу ее подступил какой-то комок.

Он тяжело сел на край кровати, заложив руки между сдвинутых колен и бездумно глядя на дверь гостиной.

— Возможно, это Божья кара. Когда мне было за двадцать, я принимал участие во многих кутежах с обязательной групповухой, так что мне теперь никак не удается вернуться на исходные рубежи.

Она натянула одеяло до подбородка.

— Дэн… ох… Могу я что-то сказать?

— Нет, если разговор пойдет о хлыстах и собачьих ошейниках. — Он помедлил. — Или о группах более двух человек.

Комок в ее горле поднялся еще выше. Она издала кашляющий звук:

— Нет.

— В таком случае хорошо. Давай. Она заговорила, обращаясь к его спине, тщательно подбирая слова:

— Ты не совсем правильно меня понял. Когда я просила тебя не прекращать… этого, даже если я стану возражать, я имела в виду поцелуи. Ты действительно… ммм… прекрасно целуешься. — Она сделала глубокий вздох, начиная понемногу справляться с собой. — Я… У меня была пара замыканий. Ну, не замыканий, это не то слово. Скорее это можно назвать аллергией. Как бы то ни было, когда я целуюсь с мужчиной, у меня порой возникает такая реакция.

Он повернулся к ней, наморщив лоб. Она умолкла. Его грудь смущала ее. Его великолепный бюст, отлитый в бронзе, сделал бы честь любой галерее искусств.

Она с трудом сделала глотательное движение.

— Я просто пыталась пояснить тебе, что, если у меня появится… эта реакция… ты мог бы отчасти…

— Не обращать на нее внимания?

— Верно. Но дальше было другое… Когда мы уже не целовались. Когда ты трогал меня… — Комок в ее горле исчез. — Я просила тебя остановиться уже по этому поводу.

Его глаза потемнели от сострадания:

— Фэб…

— Когда я говорю «стой», я именно это имею в виду. Всегда. — Она еще раз глубоко вздохнула. — Никаких кривотолков, никаких измышлений. Я не похожа на твою бывшую жену, и жажда насилия над собой — не моя игра. В моем понимании «стоп» и означает «стоп».

— Я понял и приношу извинения. Она знала, что разразится слезами, если он еще раз пожалеет ее.

— Насчет этой аллергии при поцелуях… — Он потер свой подбородок, и ей показалось, что в его глазах вспыхнули озорные искорки. — На случай, если мы решим как-нибудь поцеловаться еще. Вдруг у тебя опять появится эта реакция и ты скажешь: а ну-ка Дэнни, постой! Надо ли мне будет останавливаться?

Она опустила ресницы.

— Да. Я, кажется, уже поняла, что в любом деле нужна четкость.

Потянувшись к ней, он провел пальцами по ее щеке.

— Теперь у нас все в порядке?

— Да.

Она хотела подняться и подобрать свою одежду, но он коснулся ее с такой нежностью, что ей расхотелось двигаться. Она вновь почувствовала закипающий в нем жар и поняла, что он собирается поцеловать ее. Она больше его не боялась. Более того, что-то похожее на желание, кажется, загорелось и в ней — не всепожирающий огонь, но маленькое, уютное пламя.

— Тебе не нравится мое нижнее белье? — шепнула она.

— Нет. — Он слегка прикусил ее нижнюю губу. — Но мне нравится его содержание — целиком и полностью. Кончики его пальцев пробежали вдоль ее позвонков. Поцелуй был осторожным и длительным.

— Дэн?

— Умммм.

— Ты говорил, что не хочешь никакого… ну, ты знаешь… никаких выкрутасов.

Она почувствовала, как он напрягся, и почти утратила смелость, ибо он отодвинулся от нее.

Откинувшись на подушки, притиснутые к спинке кровати, и все еще кутаясь в одеяло, она выпалила скороговоркой:

— Это совсем не так лихо закручено, как ты думаешь. Действительно, это не так.

Он недоверчиво хмыкнул:

— Предупреждаю вас, леди, я становлюсь все консервативнее — с каждой минутой.

Отвага покинула ее.

— Забудем об этом.

— Мы уже так далеко зашли; к тому же тебе надо расслабиться.

— Я просто… Не имеет значения.

— Фэб, если то, что происходит сейчас между нами, будет прогрессировать, ставлю восемьдесят против одного, что мы станем близки в течение этой ночи. Тебе лучше поведать мне, что у тебя на уме. Иначе я буду опасаться, что ты в самый неподходящий момент или залаешь, как собака, или попросишь называть тебя Говардом.

Она неуверенно улыбнулась:

— У меня не такое богатое воображение. Я хотела спросить… Я имею в виду, не стал ли бы ты возражать, если бы мы… — Она запнулась, потом попыталась снова:

— Если бы мы притворялись, что я…

— Укротительница львов? Надсмотрщица в тюрьме?

— Девственница, — прошептала она и почувствовала, что ее щеки вспыхнули от смущения. Он с удивлением взглянул на нее:

— Девственница?

Она опустила глаза, униженная тем, что ей пришлось открыться.

— Забудь это. Забудь, что я что-либо говорила.

Давай просто сделаем это.

— Фэб, дорогая, что происходит? — Он провел указательным пальцем по ее губам.

— Ничего не происходит.

— Ты можешь сказать мне все. Я постараюсь понять. Я немало выслушал исповедей, особенно в спальнях. Тебе что — захотелось вернуться в прошлое?

— Что-то вроде этого, — пробормотала она.

— У меня не очень богатый опыт общения с девственницами. Фактически я не припоминаю, что у меня когда-либо была девственница. Тем не менее я предполагаю, что смогу что-нибудь придумать. — Затем его глаза сузились. — Я не должен притворяться, что тебе шестнадцать или что-то в этом роде? Эти шуточки меня не прельщают.

— Мне тридцать три, — шепнула она.

— Ты такая старушка?

Он уже подсмеивался над ней, и это ее немного задело.

— Почему бы и нет. Может быть, я из тех синих чулков, которые сторонятся мужчин. Или нечто вроде этого.

— Это уже интересно.

Большие пальцы его рук меж тем осторожно массировали ее тело в районе ключиц — над самой кромкой прижатого к груди одеяла.

— Я уже и не надеюсь теперь, чтобы женщина вроде тебя позволила мне еще раз взглянуть на то, что ты там прячешь.