С бабушкой и прожила Эбигейл все свое детство, а затем и отрочество. А несколько дней назад и бабушка уехала в таком же кованом сундуке по тому самому конвейеру, только еще более скрипучему. Лента конвейера застревала, заедали шестеренки, и сундук двигался рывками в темное отверстие. Это скачкообразное перемещение почему-то до ужаса напугало Эби, тогда она закрыла лицо руками, чтобы не смотреть, но ее уши слышали сбивающийся скрип шестерней и стук, когда они вдруг на какой-то момент останавливались, а потом с ужасающим скрежетом все же проворачивались и тянули ленту дальше. Эби заткнула уши и так и стояла, не открывая глаз, пока кто-то осторожно не потянул ее за плечо и не показал на выход. Ящика на конвейере уже не было, лента замедляла ход, и наконец механизм со свистящим звуком остановился.

Сейчас в поезде Эбигейл вдруг вспомнился этот звук, вот только от воспоминаний нельзя было отгородиться ни зажмурившись, ни зажав уши. К глазам подступили слезы. Она ехала практически в неизвестность, совершенно одна, зная, что единственное, что может ее ожидать в Городе, это тяжелый изнурительный труд, унижения и голод.

Паровоз издал предупредительный гудок, со свистом затормозил и остановился на полустанке. На протяжении всего пути поезд почти не делал остановок: поселений было мало, и они находились на очень большом расстоянии друг от друга.

В вагон Эби вошла юная девушка, бледная, худая и очень высокая. Слишком высокая для девушки, поэтому немного нескладная. Ее красивое, но изможденное лицо обрамляли светлые слегка вьющиеся волосы до плеч. Одета она была в мешковатые широкие серые штаны и такой же бесформенный длинный балахон с капюшоном, словно не с ее плеча. Через грудь наискосок была перекинута холщовая сумка на очень длинном ремне. Девушка прошла по вагону как-то неловко, не женственно, напомнив Эби цаплю, и села с краю у прохода, чтобы быть подальше от окна. Эбигейл знала, что это не поможет. За долгое время своего унылого пути она перепробовала уже несколько мест. Везде одинаково сквозило и обдавало дымом.

Поезд тронулся. Худая девушка обхватила себя руками, пытаясь удержать тепло и защититься от гуляющих свободно по вагону потоков ветра. Эби, хоть она была не в лучшем положении, стало ее почему-то жалко. Повинуясь внезапному порыву, она вдруг встала и подошла к девушке.

– Можно сесть рядом? – спросила она, стуча зубами. – Может, нам удастся заслонить друг друга от ветра.

Девушка с благодарностью улыбнулась и кивнула. Улыбка преобразила ее лицо, сделав его еще прекраснее. Эбигейл пришла в голову совершенно неподходящая мысль о том, как хорошо, что эта девушка из мягкотелых и вряд ли когда-нибудь она заменит это ангельское лицо на медь или бронзу. Вагон стало заносить на повороте, его сильно тряхнуло, и Эби, чтобы не улететь в другой конец прохода, поскорее села рядом с девушкой.

Какое-то время они ехали молча. Ветер, разгуливая по вагону, закручивался внезапно в неописуемые вихри, не подчиняясь никаким законам природы. Теплее не становилось. Подумав немного, Эби предложила:

– Если ты не против, мы можем сесть ближе друг к другу, ну… вплотную. – Она замялась. Ей показалось странным и неловким, что она предлагает это незнакомке. «Наверное, у меня продуло голову и замерзли мозги», – подумала Эби с грустной иронией и вслух добавила:

– Ты не подумай ничего такого, просто мне кажется, так будет теплее. Но если тебе это не по душе, я пойму.

– Почему же? Я тоже думаю, что так мы сможем хоть немного согреться, – последовал ответ, и у Эбигейл глаза полезли на лоб. – Я и сам хотел это предложить, но постеснялся, что это будет выглядеть как-то не…

Это была не девушка! Это юноша с ангельским лицом! Вот почему такой высокий и не женственный. Это значит, что она только что предложила незнакомому мужчине прижаться друг к другу?!

От двусмысленной и неудобной ситуации у нее на какой-то момент пропал дар речи. Что теперь делать? Сказать, мол, ох, я не знала, что вы мужчина, и отказаться от прижиманий? Молча встать и уйти, и сидеть всю оставшуюся и, похоже, долгую еще дорогу и мерзнуть? Или плюнуть на предрассудки, прижаться к нему и попробовать согреть друг друга своим теплом?

«В конце концов, если я уже опозорилась, то какая теперь разница. Он-то не знает, что я предложила ему это, приняв за девушку», – решила Эбигейл и придвинулась ближе к светловолосому незнакомцу. Он тоже слегка подвинулся к ней, и Эби почувствовала, как будто стало немного теплее. А юноша вдруг очень осторожно приподнял руку и обнял ее. Робко, словно ожидая, что она сейчас вырвется и возмущенно отругает его. Честно говоря, первой мыслью девушки было сделать именно это. Но ей сразу стало ощутимо теплее, она словно почувствовала, как побежала кровь по венам и по телу разлилось тепло и еще что-то, неизведанное, непонятное. Ведь ее впервые в жизни обнимал мужчина, пусть и слишком похожий на девчонку.

– Спасибо, – вдруг пробормотала она. – Мне уже теплее.

Блондин тихонько покивал в ответ.

– Мне тоже. Спасибо, что предложила. – С этими словами он свободной рукой накрыл кисти ее рук, и она не отняла их. Скоро руки тоже стали согреваться. Только пальцы ног совсем заледенели, и им уже ничего не помогало, да еще железные болты холодили правую ногу.

Они снова довольно долго ехали в полном молчании. Эби все порывалась заговорить, но не могла придумать, о чем. Ее спутник закрыл свои темно-голубые глаза и, казалось, задремал. А Эбигейл подумала, что ведь это просто здорово, что у нее уже есть кто-то знакомый, пусть она пока не знает его имя. И они едут в Город вместе, рядом, и она там будет уже не одна, чего она так боялась. Ведь от мыслей про прибытие в незнакомый Город, кажущийся огромным после ее маленького поселения, у нее стыла кровь. Все чужое: и сам Город, и надменная знать с железными частями, и полные людей площади и улицы… Она об этом знала только понаслышке, и от этого все представлялось еще более пугающим и гнетущим. Еще она очень боялась механизмов, хотя даже на картинках почти их не видела. Малая их часть, что была в поселении, и то вызывала неприятные ощущения, как, например, старый скрипучий конвейер, увозящий людей в последний путь. Паровоз почему-то пугал ее меньше. По крайней мере, за время дороги она успела к нему привыкнуть.

Небольшие механизмы она краем глаза успела увидеть в подвале у Странного Доктора, когда он своим своеобразным способом лечил ее ногу, но он сразу при входе дал ей выпить какую-то жидкость и усадил на кресло, после чего она очень быстро уснула и очнулась уже в какой-то небольшой сумрачной комнатке, где не было никаких особенных приспособлений. Может быть, все, что она видела в подвале, ей примерещилось или приснилось.

Теперь ей уже будет не так страшен этот Город, если, конечно, их пути не разойдутся по прибытии. Но что-то подсказывало Эби, что ее новому знакомому тоже очень нужен друг. Интересно, почему он отправился в Город? Тоже на поиски работы? А что он умеет?

Сама Эбигейл собиралась наняться в подмастерья к портному в какой-нибудь швейной мастерской. Она сносно умела шить, а особенно хорошо ей давалось шитье из лоскутов. Она так идеально могла подобрать кусочки разной ткани или кожи друг к другу, так незаметно соединить их, что они казались единым целым, словно это не лоскуты, а причудливый узор на полотне.

Девушка слышала, что в Городе сейчас пошла необычная мода на «бродяжьи лохмотья». Одежду специально создавали из лоскутов и обрывков, с дырами и потертостями, словно вещи так износили и залатали где только можно, что на них нет живого места. На самом деле, этот эффект достигался тщательным подбором материалов и мастерством портных, и некоторые предметы одежды, сшитые на заказ, стоили баснословных денег. Это те, в которых использовалась гибкая медь, или мягкая бронза, или любые другие металлические ткани. Про золото и серебро даже упоминать не стоило. Такую роскошь могли себе позволить только богатейшие члены высшего общества.

Эби однажды в руки случайно попал небольшой клочок гибкой меди, поэтому она знала, что это такое. Она мечтала научиться работать с этой тканью. К ней нужен был особый подход. В тот раз Эбигейл очень сильно поранилась о края обрезка, когда пыталась просто рассмотреть его! Сейчас этот лоскут хранился на дне ее рюкзака с пожитками, который она взяла с собой в дорогу. Она тщательно берегла его от чужих глаз. Вряд ли кто-то позарился бы на скудное барахло мягкотелой, но вот из-за куска дорогой ткани вполне могли напасть.