Вообще, конечно, гадкое ощущение… Как у ребенка, которого мама оставила в очереди возле кассы и побежала за творогом. Касса всё ближе, а мамы всё нет…

Особенно гадко, что я, взрослый человек, хотя таковым сейчас и не выгляжу, испытываю нечто подобное. Просто… Как бы не был мне неприятен чекист, но сейчас он – моя единственная соломинка. Одному, где-то в глуши, в грязном вагоне, выжить получится вряд ли. Да и без вагона тоже ерунда выйдет. Мало того, время сложное, так еще о Реутове ничего не знаю.

Это, наверное, только в фильмах герои все круто решают. На ходу из поезда выпрыгнул, чекисту средний палец показал и помчался на личную встречу со Сталиным, чтоб предотвратить, к примеру, войну.

А потом стать первым человеком в стране. Вернее, вторым. Первый жив, здоров и нескоро данный факт изменится. В реальности – попробуй я выкинуть что-то подобное, очень быстро окажусь в обществе коллег Николая Николаевича. Только настрой у них будет совсем другой.

Поэтому, когда чекист нарисовался с пирожками, я испытал чувство некоторого облегчения.

– Так… Пожрать раздобыл… – Он положил передо мной мою долю, сам уселся напротив и принялся сосредоточенно жевать, о чем-то размышляя.

Спали мы прямо на деревянных досках, которыми застелен вагон. Было офигеть как холодно, между прочим. Выручала та самая солома и те самые тряпки. Из них удалось соорудить некое подобие лежбища.

Я в этом путешествии до конца понял, что означает выражение «добирались по медвежьему говну». Только мы по нему не просто добирались, мы в нем ехали.

Сам поезд тоже значительно отличался от тех, которые привычны мне. Хотя бы потому, что это был настоящий паровоз. Он пыхтел, гудел, трясся и издавал такое огромное количество посторонних звуков, что я первые сутки вообще испытывал сильное волнение. Казалось, еще немного, и мы просто пойдём на взлет. Или нас от такой тряски скинет к чертям собачьим с рельс.

И бессонница эта проклятая… Реально сложно заснуть, когда под задницей – деревяшки, под головой – скромный узелок с вещами, вместо одеяла – солома и тряпки неизвестного происхождения, а рядом храпит человек из НКВД, имеющий насчёт моей персоны очень туманные цели.

Вещей, кстати, оказалось очень мало. Пара штанов, ботинки печального вида, рубаха. Одна. Одна рубаха. И это при том, что директор, провожая нас из детского дома, утверждал, мол, теперь я их своим видом не опозорю. То есть, по мнению директора, собрали меня на зависть всем. Еще имелась скромная курточка. Ее я нацепил сразу. На улице так-то октябрь месяц. Хотя греть она ни черта не грела, но немного теплее, чем просто в рубашке.

В общем, когда на четвертый день довольный Николай Николаевич объявил – скоро Москва, я реально испытал прилив огромного, просто огромнейшего счастья. Кто бы мог подумать, что столь обычные слова могут принести человеку радость. И кстати, да… Конечной точкой нашего загадочного путешествия оказалась столица. Мне, правда, было уже пофигу, лишь бы, наконец, оказаться в нормальном месте, где тепло, можно искупаться и пожрать.

Я с самого начала, едва только загрузились в вагон, пытался выяснить, куда мы вообще едем. Не в плане места, про Москву Николай Николаевич объявил сразу, а в плане цели. На кой черт мне нужно в столицу? Но мой провожатый с умным видом сказал:

– Всему свое время, Алексей. Вот окажемся там, где должны, тогда и поговорим. Сейчас набирайся сил.

После это фразы он расправил пиджак, который постелил прямо на солому, повернулся ко мне спиной и в одну секунду захрапел. Видимо, это была ответочка за моё нежелание откровенничать.

– Класс… – Я попытался глубже зарыться в тряпки, мысленно проклиная всё и всех.

Особенно Реутова. Вот пацан казался мне особенно виноватым в случившемся. И еще не давала покоя мысль. Если я тут, в нем, то… Он вполне может быть там, во мне…

Сука! То есть пока я тут корячусь в холодном вагоне, опасаясь подставы от чекиста, Алеша может прекрасно спать в моей постели, жить в моей квартире и…

На этом фантазия заканчивалась, ибо двух первых пунктов достаточно. Конечно, если рассудить здраво, такой вариант маловероятен. Я способен в 1938 году закосить под Реутова, а вот он под меня точно не сможет. Я, к счастью, достаточно взрослый, чтоб у малолетки прокатило сыграть мою роль. Но тем не менее, жаба давила сильно. Сто́ило подумать, вдруг мы с ним поменялись местами, аж с души воротило.

Хотя, в большей мере волновало, конечно, другое. Вопросы имелись к Николаю Николаевичу в первую очередь. Даже немало вопросов. Самый главный – на кой черт он меня забрал? Вернее, на кой черт ему понадобился этот долбаный Реутов. Однако, за недолгое время нашего знакомства понял, если чекист, в чьей компании я оказался, не хочет говорить правду, то смысла спрашивать нет. А спектакль, который он передо мной разыгрывает, изображая хорошего дядю, – муде́ по воде.

И кстати, мои догадки насчет Николая Николаевича оказались верны. Это – второй факт, который больше сомнения не вызывал. Николай Николаевич – чекист. Самый настоящий. Данный нюанс подтвердился практически сразу, еще как только мы прибыли в Свердловск, из которого уже, в свою очередь, отправились в Москву.

Он прямой наводкой отправился к вокзалу, разыскал там мужика, который был кем-то типа дежурного по станции, и сунул ему под нос документ. Этот документ я рассмотреть не успел, а вот лицо мужика – вполне. Оно сильно вытянулось и побледнело.

– Товарищ старший лейтенант государственной безопасности… Мы… Я… Чем могу, все в Вашем распоряжении. – Начал, заикаясь, бедолага.

– Нам нужно до Москвы. – Коротко бросил Николай Николаевич. А потом уточнил. – Срочно. Прямо сейчас. Подойдёт любой вариант.

– Конечно! Сделаем в лучшем виде. – Мужик суетливо кивал и заглядывал моему спутнику в глаза с выражением глубочайшего почтения.

«Лучший вид», правда, оказался сильно не лучшим, но это в моем понимании. Чекиста наоборот все устраивало и ни капли не смущало.

По прибытию в столицу, Николай Николаевич тоже вел себя достаточно уверенно. Когда я догнал его возле вокзала, он уже разыскал грузовик, внешний вид которого радовал меня ничуть не больше недавно покинутого вагона. Снова в голове мелькнула мысль – просто, блин, кино и немцы… По-другому не скажешь. Хотя, насчёт немцев… Тьфу-тьфу-тьфу… Точно не собираюсь ошиваться тут еще три года. Нужно что-то придумать. Непременно. Не бывает безвыходных ситуаций. Если меня сюда занесло каким-то чудом, то и обратно вернуться должен быть способ.

– В Мытищи едем. – Заявил мой сопровождающий водителю.

Тот не успел открыть рта, как ему был продемонстрирован соответствующий документ. В общем-то, на этом все возражения закончились. Даже если в планы водилы Мытищи не входили, сейчас он сильно захотел туда попасть.

Мы залезли в кузов, уселись возле стенки кабины и продолжили свой путь в неизвестность. Звучит красиво, по факту – хрень полная. Потому что неизвестностью все происходящее было только для меня. Николай Николаевич точно знал, куда и зачем мы едем.

– Это вокзал? – Я кивнул в сторону старого здания, мелькнувшего вдалеке.

Проскочили мы его быстро, но чисто по внешнему виду и по тому факту, что я отчетливо расслышал знакомые паровозные гудки, от которых аж сердце остановилось, и вовсе не в хорошем смысле, думаю, вопрос – риторический.

Просто, если честно, мне и в современных Мытищах бывать ни разу не приходилось. А уж про довоенные – вообще молчу. История данного района меня тоже никогда не интересовала. Наоборот, я всегда искренне надеялся, что моя жизнь никогда не даст трещину и я никогда не окажусь в этом «чудесном» краю Подмосковья. Потому что Мытищи у меня всегда упорно ассоциировались с бедностью и алкоголизмом. Наверное, это явилось итогом отцовских нравоучений, который после каждой тройки, полученной в лицее, швырял дневник на стол, а потом трагичным голосом говорил: