– Ты же тоже… Адекватный человек, – сказал Чесноков любителю входить в бары по ночам, натягивая повязку на плечо. Сказал, чтобы прервать их диалог, их поток нескончаемых юморесок. – Почему ты здесь?

– Скажем так, меня попросили тут быть. Кто, если не я?

Последнюю фразу Водкин ещё слышал… А потом перестал что-либо разбирать. Он сдерживался, чтобы не побежать к выходу. Его достало это место, а дома ждал собственный бар.

Ночь его прошла без особых происшествий, он напился и заснул, а наутро проснулся в собственной блевотине. Водкин матерился, рычал, поднимался… Но он был дома. И предстояло снова ехать на работу, менять надзирателей ночной смены.

Ночь же на новом месте всегда тягостна. И для больного в госпитале, и для солдата в казарме, и для заключённого – в тюрьме. «ПТИЦА» не была чем-то из этого, но совмещала в себе всё сразу.

Когда прозвучал звонок отбоя, и парней с девушками разделили по разным комнатам, немой надзиратель принялся замыкать двери на щеколду. В наступившей мгле воспитанники ещё долго пыхтели, ворочались, скрипели двухъярусными кроватями, переговаривались.

Андрей Синяков проснулся рано. В первую секунду – подсознательно – он надеялся, что всё это было дурным сном, но во вторую уже осознал: всё произошедшее – наяву. Правда. Его доставили в воспитательно-трудовое учреждение, и теперь он спит с кучей парней… В темноте светилась красная кнопка экстренного вызова надзирателя, размещённая на стене… Но свет в зарешёченных окнах сообщал о том, что наступило утро. Он не мог понять, что же его разбудило… Но тут же услышал бубнёж на соседней койке:

– Слышь, а ты не знаешь… Слышь, а ты не знаешь?! Если эрегированный член отрезать, он уменьшится или останется таким же?!

Синяков мотнул головой: ему показалось?

– Слышь… а ты не знаешь? Слышь, а ты?

Андрей поднял голову и посмотрел по сторонам: щуплый очкарик в белой майке и фиолетовых трусах ходил между кроватями – согнутый, озирающийся… И задавал этот вопрос всем. Некоторых он тряс за плечо.

– Шизик, отвали от меня! – рявкнул тот парень, который приставал вчера к терапевту. Он поднял кулак, намекая, что будет с шизиком, если он не отвалит.

– Нет, я не псих, нет! – взвизгнул он и отпрыгнул в сторону. Он заскочил на свою кровать и принялся судорожно натягивать на себя одеяло.

– Закрой пасть, э! – снова гаркнул тот же парень, подпрыгивая на своём месте. Вот-вот он был готов напасть на шизика.

«Куда я попал, куда», – мерно простучало в голове у Андрея, и он принялся укрываться с головой. Он знал ответ на этот вполне себе риторический вопрос.

Звонок всё же прозвучал – мерзкий и громкий. Начало нового дня.

– Подъём, сукины дети! – заорал Бурьянов, и Андрей подумал, что он всех их ненавидит. – Вставайте, прыгайте до потолка! Радуйтесь жизни! Строиться! Быстро! Берите принадлежности для мытья! Кто вчера не взял, будет без мыла и без полотенца круглый год сидеть тут!

Синяков принялся подниматься и натягивать на себя форму. Он вчера взял «комплект мытья»: зубную щётку, полотенце и кусок мыла. Выдавал на складе тот приветливый старичок, исхудалый, будто туберкулёзник, к которому отправили подметать двор Алиева…

Андрей же сильно не спешил к выходу, чтобы не толпиться со всеми этими колючими и одичалыми воспитанниками. Первыми к выходу шли те двое, что вчера приносили одежду – выглядели они похоже друг на друга, невзрачно. Синякову даже подумалось, что ЭТО место стирает идентичность.

Они вышли в коридор и начали толпиться, не понимая, кто за кем должен стоять. Девочки, вышедшие из другой казармы, жались друг к другу, не спеша перемешиваться с мальчиками.

– Ничего, вы ещё научитесь построениям, – сказал старший надзиратель, проведя рукой по волосам. – Не жмитесь, не жмитесь!

Водкин с посиневшим лицом стоял тут же и покачивался после своей трудовой ночи.

– Сегодня у нас вторник, а это значит, что вы будете приучаться к труду… В первой половине дня у вас будут занятия по социологии, адаптации и прочему. Будете знакомиться, а уже после обеда поедете добывать себе пищу. Кто не работает, тот не ест! Запомните. Но сначала вы пойдёте мыться, потому что чистота – залог здоровья. А потом – жрать. Не то кони двинете. Хотя и перекармливать вас нельзя…

– Пойдёмте, его хрен переслушаешь, – скомандовал Водкин. – Нале-во!

Они послушали его, и он им больше симпатизировал, чем старший надзиратель. Последнего ужасно бесило, что каждый пытается его поставить на место и нарушить его авторитет перед воспитанниками, но он лишь бессильно злобствовал внутри себя.

Андрей присматривался к окружающим его людям, и всё больше деталей он мог рассмотреть, этому способствовали короткие рукава на их форме. Например, у лысого крепыша на локте красовалась паутина; у одного из смугловатых брюнетов – шрам на щеке, как от осколка или ножа, а у высокого и бледнющего блондина, крайне истощённого – глубокие шрамы на запястьях. Ботаник в очках сопел и вытирал слёзы на щеках, продолжая испуганно оглядываться. Он, возможно, никак не мог поверить, что сюда попал… Шизик же тоже оглядывался по сторонам, но улыбался. В своей тарелке.

Девочек он пока рассмотреть не мог – они шли позади, в другой колонне, но он отчётливо слышал их голоса.

Их провели на первый этаж в душевую – сырое и тёмное место.

– Кому надо в туалет, проходите направо. Только не толпитесь и не спотыкайтесь, – послышался голос второго надзирателя, более адекватного, чем старший.

Андрей не преминул воспользоваться предложением и увидел дверь туалета с такой же надписью. Он рванулся туда, краем глаза заметив перекорёженное лицо Бурьянова – тот, может быть, хотел схватить его и швырнуть об стену, но сдержался.

Унитазы все были засраны, писсуары – зассаны. Ржавчина прошибла всё вокруг. Воняло здесь жутко, будто уборщицы сюда и не заходили.

– Смывайте за собой, сукины дети! – послышался возмущённый голос того рыжевато-коричневатого надзирателя с едкой фамилией. – Уборщицы нам все мозги уже прогрызли!

За Синяковым забежала парочка парней и сразу же кинулась к унитазам. Синяков же просто забрался на свой в кедах, которые им тоже выдали. В туалет не хотелось, но передохнуть от гаркающих надзирателей не помешало бы.

Он закрыл глаза, слушая, как журчит моча в унитазах. Его затошнило.

– Под струи заходите! – надрывался Бурьянов. – Мыться, я кому сказал!

Андрей подумал, что ходить грязным здесь вряд ли доставит дополнительное удовольствие, поэтому он спрыгнул и поплёлся к выходу, где началась страшная суматоха. В общем, полная жесть. Двое надзирателей рассортировывали людей по разным душевым…

– Вы знаете, почему в Китае так много людей? Потому что там бани были общие… Допёрли, в чём дело, только тогда, когда численность за миллиард перевалила, – сообщил Водкин. Неизвестно, шутил он или говорил серьёзно. – Так что… Разделяйтесь по первичным половым признакам. И не тритесь так друг о друга. Держите дистанцию, я вас прошу

Вода была тёплой – удивительно. Синяков подумал, что вода будет холодной и пропахшей хлоркой насквозь, но повезло, что нет. Мыло – бесцветное и безвкусное, но пенилось нормально…

Душ шуршал, и парни, которые успели первыми проскочить вместе с Синяковым, принялись намыливаться и намываться. Андрей пытался не смотреть на их члены, и у него это получилось… Как говорится, «не думай о белой обезьяне».

– Всё! Закончили помывку! – рявкнул Бурьянов. – Следующие, следующие проходите! Не задерживайте поезд!

Быстро обмахнувшись полотенцем и схватив форму, повешенную на батарею, он пошлёпал босыми ногами к выходу, куда уже заваливали другие воспитанники. Алиев пихнул шизика в спину, и тот заскользил ногами по мокрой плитке.

Наверное, на помывку всей кодлы воспитанников ушло не более тридцати минут, и их повели в столовую; горячую, пропахшую подгоревшей кашей. Видимо, поварьё работало тут и в ночную смену тоже.

– Рассаживаемся по скамейкам! – подал голос Водкин. – Старшие групп, за едой, быстро!