– Ключ выносить нельзя, – напомнил Водкин.
– Кстати, где твой?
Водкин промолчал, потому что его ключ тоже был при нём. Они вошли туда и тут же зажгли пресловутый свет резким ударом по выключателю. Тут же плафоны залили белым светом этаж, состоявший из нескольких комнат. Тут была и комната охраны, где они могли ночевать, и спортзал для надзирателей, и их спальня на восемь мест со шкафчиками для вещей. И холодильник, и телевизор. Тут ещё были комнаты для местной начальницы воспитательной работы и заведующей образованием, но они всё время были закрыты – те ездили домой, не рискуя ночевать бок о бок с потными и прыщавыми надзирателями, у которых глаза на лоб лезли только лишь от вида груди четвёртого размера, коей и обладала «начвээр»… Только Водкина она не интересовала, он никогда её не разглядывал и не провожал взглядом. Он всегда роился только в своих мыслях.
Бурьянов продолжал упорно трындеть, но Водкин снова его не слушал – переоделся в оранжевую форму надзирателя и теперь стоял перед зеркалом. У Бурьянова была такая же, только с красной повязкой на плече – так обозначался старший смены.
– Пошли, – оборвал его любитель охоты и любитель складывать деньги в тумбочку. – Тебе сказали будить воспитанников…
Бурьянов саркастически хмыкнул и пошёл прочь. Водкин пошёл за ним, нарочно не выключив свет и не замкнув этаж для персонала – они так выдрессировали оставшихся воспитанников, что те сюда бы не полезли даже за деньги.
Бурьянов спустился на этаж со спальнями и подошёл к звонку, которым оповещали, как о начале уроков, так и о подъёмах или отбоях. Он нажал кнопку, и по этажам полетело дребезжание.
– Подъём, сукины дети! – гаркнул Бурьянов. – Вставайте и любите этот день, этот город, это место. Водкин, брат, выпускай бычков!
Водкин послушно затопал к спальням – двери были закрыты на большие щеколды снаружи. Если кому-то ночью приспичивало в туалет или к доктору, на этот случай в каждой комнате была кнопка экстренного вызова… Хотя, разумеется, Бурьянов запрещал использовать её воспитанникам.
Они – сонные, в дурацких разноцветных пижамах – повалили в коридор, ударяясь друг о друга, одёргивая свою одёжку. Их было человек пятнадцать, не больше – половина мальчиков и половина девочек.
– Слушайте меня, дорогие мои! – Бурьянов значительно поднял палец. – Обратите внимание, что большая часть из вас уже перевоспиталась и слиняла отсюда, чтобы больше никогда не попадать в это чудесное место… Поэтому сегодня нас всех ждёт пополнение. Не обижайте новеньких…
У него зашипела рация. Это снова был Костылёв.
– Водкин рядом? – спросил он.
– Да, выводим молодняк к водопою.
– Пусть он зайдёт. Прямо сейчас.
Бурьянов вопросительно взглянул на помощника – тот всё слышал.
– Я пойду… А ты своди их поссать, посрать, помыться… И – жрать.
– Не указывай мне, – хохотнул Бурьянов. – Я сам знаю, что мне делать. Нале-во! Шагом – марш!
Воспитанники послушно развернулись и потопали в указанном направлении. Водкин же мельком оглядел всё это сборище, возглавляемое старшим надзирателем, и пошёл к лестнице, чтобы спуститься к главному надзирателю.
Кабинета директора и учредителя в этом «прекрасном заведении» не предусматривалось – он находился всё время в другом месте… Где-то. Оставив всё заведение на попечении НАМЕСТНИКА по фамилии Костылёв. Единого управления в «ПТИЦЕ» не было – каждый управляющий заведовал своей частью. Сам же «дженерал менеджер» просто получал еженедельные отчёты.
Водкин подошёл к закрытой двери кабинета и постучался.
– Входи, – тут же отозвались оттуда.
Надзиратель открыл дверь и сразу же зашёл туда, внутрь, предварительно не заглядывая. Просто заскочил.
Кабинет Костылёва был маленьким и неказистым, с металлическим шкафчиком около одной стены и раскидистым цветком с другой, а сам он – длинный, сутулый, с непонятной причёской и круглыми нелепыми очками – сидел за столом, вжавшись в кресло на колёсиках. На его плечах был накинут клетчатый плед, а сам он уставился в небольшой ноутбук, сжимая белёсыми пальцами красную кружку с кофе. Он ждал, когда же в зарешёченное окно за его спиной заглянет солнце и разогреет. Он ничуть не изменил позу, когда Водкин вошёл; только лишь его глаза оторвались от экрана ноутбука и вперились в вошедшего, будто он примёрз к креслу.
– Звали?
– Вызывал, – он тяжело вздохнул, будто ему не хватало пять рублей на пачку сигарет, а курить очень хотелось. – Слушай внимательно… Мне тут Карл Маркыч написал, что на неделе будет проверка.
– Какая проверка? – встрепенулся Водкин.
– Не перебивай меня. Я сейчас говорю, – голос Костылёва был тяжёлым, обволакивающим, и говорил он так медленно, будто собирался уснуть. – Будет проверка. Из города приедет ответственный по делам беспризорников. И мент ещё с ним приедет. Будут проверять, в каких условиях детишки живут. Хватает ли еды, нет ли синяков. И так далее. Про жалобы будут спрашивать.
Водкин помолчал, чтобы убедиться, что речь Костылёва подошла к концу.
– А я здесь при чём? Старший надзиратель – Бурьянов.
– Он идиот. – Ещё один тяжёлый вздох. – Я на него не могу положиться. Но ставленник он не мой, так что и убрать его я не могу без последствий для себя… В общем, тебе надо проконтролировать, чтобы всё было отлично. Хотя бы эту недельку…
– А что проверять-то будут, зачем…
Костылёв посмотрел на него, как на придурка.
– Это же очевидно. Если всё хорошо, очередная материальная помощь для нашего славного учреждения, как говорит Бурьянов. Если всё хреново, то кого-то и по тюрьмам могут рассадить.
– Ладно, – кивнул Водкин и прислушался – нарастал гул приближающегося автобуса. – Кажется, к нам едет ревизор.
Костылёв поднялся – во все свои сто девяносто сантиметров роста – и пошёл к выходу из кабинета. Водкин же последовал за ним. Рядышком, как двое закоренелых друзей, они прошли на первый этаж и вышли на крыльцо. Время неуклонно капало, потому и солнце разогревало всё сильнее. В воздухе уже вовсю чувствовалась настоящая весна.
– Кончай бухать, – неожиданно сказал Костылёв и повернул к Водкину голову. – Бурьянов хоть и псих, но не пьянствует. От тебя несёт, как от выгребной ямы. Как ты собираешься честь «ПТИЦЫ» представлять перед новобранцами?
– Виноват, – коротко ответил надзиратель, потому что надо было что-то ответить, а молчать просто было бы невежливо.
Огромный автобус подъехал к воротам – синий, многоместный. На боку его красовался уже знакомый аист. Ворота начали открываться – сопровождающий воспитанников человек нажал на кнопку, связался с охранником и теперь освобождал дорогу для подростков.
– Встречай, – только успел распорядиться Костылёв, как на крыльце появился Бурьянов с явным неудовольствием на лице.
– Что это тут происходит? Почему меня не дождались? – спросил Бурьянов совершенно другим, серьёзным тоном, в котором отчётливо проступала обида.
Костылёв просто махнул рукой:
– Бурьянов, командуй парадом.
Старший надзиратель заулыбался своими прокуренными зубами и заспешил к воротам.
– Выползай из автобуса! Стройся! Стройся, сукины дети! – кричал он, упорно переставляя ноги.
Костылёв тяжело вздохнул в очередной раз и нажал кнопку на рации:
– Не «сукины дети», а «дорогие воспитанники». Где твои манеры?
– СТРОЙСЯ!
Груда подростков, которых сопровождающий выпихнул из автобуса и теперь отряхивал свои руки, неуверенно прошагала внутрь двора. Разношёрстная – и парни, и девушки, и брюнеты, и блондинки. Кто в чём одет – от спортивных костюмов до пиджаков с выпускного. Они все жались друг к другу и смотрели испуганно, жалобно.
– Стройся, я сказал! Или вы глухие? Ну, ничего, мы вам уши прочистим и научим любить этот город и нашего дядюшку Карла. По двое в шеренгу – становись!
Те безропотно подчинились.
– Шагом марш! За мной!
Бурьянов зашагал обратно и довёл своих новых подопечных до крыльца. Водкин вглядывался в их лица, и вся эта уродливая плаксивая толпа начала приобретать очертания. Он увидел высокую, худую девушку в сером свитере. С острыми чертами лица, в особенности – с острым подбородком. Рядом – удивительно спокойный – стоял бритоголовый парень в спортивном костюме. Его мощные предплечья проглядывали даже сквозь рукава мастерки. Двое смуглых стояли с противоположной стороны и жались друг к другу. Ещё там была низкая и крайне толстая девчонка в очках с короткой стрижкой. Ещё там был парень в рубахе и квадратных окулярах – типичный ботаник, выглядевший крайне инородно, а лицо его выражало эмоции человека, очнувшегося от ночного кошмара. Там были и другие ребята… Всего человек двадцать. Но заприметил он одну – очень красивую, невысокую, голубоглазую блондинку – она старалась держаться обособленно, засунув руки в глубокие карманы своего свитера.
