Коллин огладила пальцами розовые атласные розы, которые она пришила к воротничку крестильного платья. Вдалеке прозвучал сигнал: десять тридцать, время ланча. Она услышала, как Карпик открыл ящик комода перед тем, как выйти на улицу, и мысленно отметила, что надо бы проверить, что он там делал. Несколько недель назад она нашла в куче его носков одного из котят Энид. Рич, конечно, тут же начал чихать.

– Но Уайет его мне отдал! – завопил тогда Карпик, бросаясь на кровать лицом вниз.

Коллин отложила шитье, поднялась с дивана и отправилась в комнату Карпика. Брауни, старый и потрепанный конь на палочке, стоял прислоненным к комоду. Хорошо было бы отнести его Энид и отдать девочкам, но каждый раз, когда она об этом заговаривала, Карпик хмурился и отвечал отказом.

В нижнем ящике комода она нашла веточки и горсть орехов.

Коллин собрала мусор, высыпала его в ведро и открыла заднюю дверь.

– Карпик!

Она открыла хлебницу, бросила ломтик хлеба в тостер.

– Карпи-ик!

Затем достала джем. Незаконченный кроссворд все еще лежал на столе. Желание. Пять букв, первая – Т. Из тостера выскочил поджаренный кусочек хлеба. Коллин подцепила его, намазала маслом. Одинокая буква Т – как топор. Как развилка дорог.

– Карпик! Пора перекусить! – Она вышла на улицу. В кронах деревьев клубился туман, рододендроны покрывала роса. – Карпик! Идем за яйцами!

Она внимательно осмотрела заросший травой край двора. Теперь точно было ясно – Карпик где-то прячется. Честно говоря, начал это все Рич. Он так картинно прикладывал руку к сердцу, когда Карпик выпрыгивал на него из кустов, что теперь он проворачивал этот трюк ежедневно. Позабытая банка из-под кофе лежала в траве. Карпик каждый раз с нетерпением ждал, когда Рич снимет с нее крышку.

«Вот теперь все как по маслу пойдет», – говорил Рич, вытряхивая из банки дождевых червей. Обычно он ловил рыбу на мушку, но Карпик так старался, что не похвалить его было просто нельзя. Лицо его буквально светилось гордостью и той самой чистой радостью, которая охватывала его каждый раз, когда Рич купал его еще совсем маленьким. Он обожал воду, плескался и трепыхался, словно карась в садке, так что Рич стал звать его Карпиком, а потом кличка как-то прицепилась и стала именем.

У будки лежал ошейник с прицепленной к нему цепью.

– Скаут?

У него еще не зажили царапины после той стычки с дикобразом. Со стороны моря потянуло холодным ветром. Коллин перевела взгляд на холм, и у нее заныло в затылке.

– Карпик? – позвала она, забыв о грусти, которую сдерживала все утро.

– Скаут убежал! – закричал Карпик, выскакивая из зарослей ежевики. Щеки у него были расцарапаны.

Коллин вздохнула.

– Он пошел искать папу, – каждый раз, когда этот пес оказывался на свободе, он несся к Ричу. – Пойдем мыть руки, мистер.

На кухне Карпик слизывал со своего тоста джем. Коллин достала из кухонного ящика мазь от бородавок. Всего несколько недель – и Карпика придется отдать в школу. Красная коробка для обеда, которую она для него купила, таилась за закрытой дверью гардероба. Каждый раз, когда Коллин открывала дверь, чтобы достать резиновые сапоги, коробка таращилась на нее в ответ.

– Покажи мне руку.

Плечи Карпика опустились, но он послушно вытянул ладонь.

«Он слишком хорошо себя ведет», – как-то пожаловалась Энид.

Бородавка у него росла на основании большого пальца. Коллин принялась втирать крем, мысли ее витали, постоянно возвращаясь к встрече в аптеке. Наконец она закрутила крышку, запечатав мечты внутри, и сунула кроссворд под деревянную миску.

Они поднялись на холм и перевалили через хребет, двигаясь к Чесночному ручью. Затем свернули на север по низине. Если повезет, когда они вернутся домой, Скаут уже будет лежать на крыльце.

– А что, если он потерялся? – спросил Карпик, словно она произнесла эту мысль вслух.

– Ничего он не потерялся.

Карпик побежал впереди. Скоро он оставит ее – как это делал каждое утро Рич, чтобы затем вернуться домой усталым и озабоченным миром, в котором ей не было места.

«Дети – как щенки, – говорила Энид. – С двумя справиться легче».

Энид беременела так же легко, как другие женщины подхватывали простуду. Ладно, забеременеть было несложно даже для Коллин – если бы только Рич согласился попробовать. Проблема у нее была в том, чтобы остаться беременной. Она покачала головой. Надо подумать о чем-то другом.

– Что это за ручей? – задала она. Вода бурлила.

– Чесночный.

– Ты уверен? – Они проделывали этот путь уже сотню раз.

– Вот чеснок – он бежит у самых ног, – начал Карпик. – Течет сквозь заросли клевера вплоть до самого севера. Доберешься до полей – вытяни руку поскорей. Иди на восток по Оленьему Ребру, доберешься к форту Юджина поутру.

– А нет более простого пути к форту Юджина?

Карпик взглянул на ладонь.

– Можно просто идти вдоль Затерянного ручья.

– Всю дорогу?

Карпик кивнул:

– Но так будет дольше.

Наконец они вышли на край поляны. Прошло восемь лет с тех пор, как они с Энид продали дом, но Коллин до сих пор становилось спокойнее, когда она приходила сюда, чтобы бросить взгляд на знакомые стены. Еще их прадедушки и прабабушки расчистили эту землю у подножия хребта Оленье ребро. Тут они занимались сельским хозяйством. Мама считала, что если человек может позволить себе есть магазинные консервы – это верный признак, что он чего-то да добился в жизни. В конце она уже почти ничего не ела, но никогда не отказывалась от консервированной груши в сиропе.

Карпик бежал впереди, преследуя стаю домашних птиц. Врассыпную с клекотом бросились куры, утки понеслись следом, тревожно вопя.

– Карпик!

– Да ничего, – окликнула их Джоанна, стоящая в дверном проеме. – Немножко пробежаться им не помешает.

– Ему тоже, – признала Коллин.

Свитер Джоанны доходил ей до колен – это явно была одежда Джеда. Хотя, по правде, он был не намного крупнее своей жены. Над ним вечно подшучивали: мол, ему приходится подкладывать на сиденье Библию, чтобы дотянуться до руля лесовоза. А потом Мерл то ли уволил Джеда, то ли он сам ушел.

Так или иначе, в городе перестали покупать у Джоанны яйца. Это было много лет назад, вскоре после того, как правительство поглотило лесные угодья, сделав из них национальный парк. Работа стала утекать из страны краснолесья, как кровь из простреленного легкого, и никто не хотел ссориться с Мерлом. Джед нашел работу в Орегоне, отсутствовал пять недель из шести, но дела у него обстояли в целом неплохо. Всех остальных водителей Сандерсон уволил.

«Национальный парк – вот что погубит этот город», – предупреждала мама Коллин. Она до этого момента, впрочем, не дожила – одна из немногих положительных сторон рака.

Юбка Джоанна волочилась по земле, грязно-коричневая у края подола, закатанные рукава гармошкой собрались у локтей. В воздухе висел запах дизельного топлива с привкусом хлора.

– Вертолет все утро распылял отраву, – Джоанна дернула подбородком в сторону хребта Оленье ребро. Благодаря большим глазам и круглым щекам она напоминала херувима, но все словно было сделано из сыромятной кожи. Прошлой зимой, когда Джоанна и девочки подхватили какую-то мерзкую сыпь, Коллин предложила отвезти их в клинику компании, если они дойдут до ее дома по грязи в фут глубиной. Джед тогда был в отъезде.

«Вы все равно можете поехать», – напомнила Коллин, и в воздухе повисло непроизнесенное: «Даже если Джед больше не работает на Сандерсон». Клиника была бесплатной для сотрудников, их жен и детей и стоила пять долларов за прием, если кто-то из вашей семьи когда-то работал в компании. Джоанна тогда шмыгнула носом и ответила: «Одной рукой они лечат, а другой калечат» – и протянула Коллин сдачу.

Коллин ущипнула себя за ухо, возвращаясь в реальность.

– Надеюсь, мы тебя не разбудили?

– Для этого вам пришлось бы прийти куда раньше. Клянусь, этот ребенок наполовину петух. Сколько тебе?