– Так кто такой этот monsieur Эттвуд, и почему мы сидим за его столиком?

Стоило признаться, что ел и пил Дориан с куда большей грацией и изяществом, чем это делала я. Он ответил лишь тогда, когда дожевал кусок мяса и промокнул уголки губ белой тканевой салфеткой.

– Габриэль Эттвуд мой начальник.

– Этот тот хмурый мужик, который вечно отводит Робинса на разговор?

Дориан откинулся на спинку стула, заложив руки за голову.

– Да, тот самый хмурый мужик. Ему понравится, как ты его назвала.

Я вспомнила ощущение его взгляда на своём лице. После эпиляции и поездки на общественном транспорте это стало третьим из самых неприятных чувств в мире.

– А девушка?

– Вивиан, моя сестра.

– Она тоже работает на monsieur Эттвуда?

Официантка поставила на стол ещё одну бутылку вина и поспешно удалилась. Я посмотрела на знакомое название на этикетке, хорошо зная стоимость этого сорта. Тысяча девятьсот девяносто восьмой год стал одним из лучших в истории бордосских красных вин, а стоимость за одну бутылку с выдержкой более пятнадцати лет достигала просто неприличных сумм.

– Да. Но мы не работаем на него, – поправил Дориан. – Мы работаем вместе с ним.

– Вы собираете какую-то коллекцию? Алекс упоминал, что вы коллекционеры.

– Мы коллекторы, – ухмыльнулся Дориан. – У Габриэля имеется начальство, на которое мы работаем вот уже много лет.

– Много лет? На вид тебе не больше двадцати.

Парень едва заметно повёл бровью.

– Мне двадцать семь, солнышко.

Я пообещала себе накричать на него за то, что называл меня «солнышком». Вот только доем восхитительно вкусное ризотто с трюфелями. Еда таяла на языке, а бедные вкусовые сосочки, убитые плохим питанием, танцевали победную румбу.

Впрочем, я рано радовалась. Выходя утром из дома, я застукала маму за приготовлением очередной кулинарной катастрофы, которую, хотела я или нет, придётся утилизировать завтра или послезавтра. Зависело от того, насколько живуч тот франкенштейн, что в народе именовался луковым супом.

– Что твой профессор говорил об Оке? Скоро он его закончит?

– Понятия не имею, он пилит его уже вторую неделю. А ты с какой целью интересуешься?

– С очевидной, – подмигнул собеседник.

– Вот для чего ты позвал меня на ужин? Хочешь выпытать конфиденциальную информацию? – Впрочем, я была не против обменять всё, что знала, на ещё один бокал вина и порцию изумительно пряных улиток.

– Не только. Ещё я собирался подкупить тебя, чтобы ты повлияла на его решение продать экспонат нашему коллекционеру.

– И что ты можешь предложить? – подняв голову, с набитым ртом промычала я.

Дориан дёрнул уголком губ и опасно прищурился.

– Как насчёт того, чтобы продолжить вечер в другом месте? Я знаю один неплохой бар недалеко отсюда.

– Думаешь, фто меня мофно купить рюмкой текилы?

Качнувшись на стуле, Дориан приблизился ко мне.

– Как насчёт хорошего джина с тоником?

Когда он встал из-за стола и протянул руку, приглашая меня продолжить вечер в более непринуждённой обстановке, я не смогла не обернуться. Патрик вытирал рот салфеткой, провожая нас взглядом. По лицу было трудно понять, какие эмоции он испытывал, но когда я напоследок выставила средний палец, сомнений не осталось. Он конкретно обалдел и не старался это скрыть.

Не помню, что думала о себе и своей жизни, оказавшись в шумном баре с очередным потрясающим видом на город.

Когда мы зашли туда, все вип-ложи были заняты. Сперва я подумала, что остаток ночи придётся простоять у барной стойки, но Дориан быстро урегулировал вопрос, и мы оказались на втором этаже, вход куда открывался не меньше, чем за две тысячи евро.

Здесь, в отличие от ресторана, мой помятый, несуразный внешний вид пришёлся к месту. Как минимум две девушки на танцполе специально оголили верх, чем привлекли к себе дополнительное внимание.

Сняв кожаную куртку Дориана, я осталась в одном лифчике, который больше напоминал топик.

– Мне следует переосмыслить свои жизненные ценности и податься к твоему начальству с резюме, – проворчала я, когда мы сели за столик. – Сколько он тебе платит?

– Мои услуги бесценны.

Я закатила глаза, вцепившись в барное меню. Всё. До последней рюмки.

Примерно после второй стопки текилы между мной и Дорианом пока ещё тонкой нитью протянулась едва заметная, быть может, даже дружеская связь. Когда мы начали танцевать, снисходительно наблюдая за всеми, кто толкался внизу на танцполе и страдал от безденежья, он по-прежнему не входил в круг моих сексуальных интересов. В этом ощущалось нечто иное. Как будто встретились сварливые старые знакомые.

Мы больше не вспоминали о Робинсе. Не помню, о чём конкретно мы вообще говорили, но мой рот не затыкался ни на минуту. Вряд ли мне удалось не сболтнуть лишнего, но вроде бы мы обсуждали политику. И религию. И историю. С благодушной физиономией Дориан слушал мои бредни, порождая во мне уверенность в каждом сказанном слове. Я вещала с видом профессора кафедры политических наук, пока он с интересом разглядывал моё лицо.

На дизайнерском столике из монолитного камня стояли десятки пустых бокалов и стаканов. В моих пальцах тлела сигарета, а по лицу фривольно гулял красный неон. Дориан отодвинул локон моих волос и с упоением втянул аромат кожи за ухом.

Не планируя с ним ничего такого, я резко дёрнулась, но он отстранился и просто резюмировал:

– Ты очень вкусно пахнешь.

Во всём, что он говорил, не слышалось подтекста, да и контекста в целом тоже. Просто Дориан был поразительно прямолинеен и немного чересчур тактилен в своих попытках потрогать меня, изучить, как ребёнок, только-только начинающий постигать мир при помощи рук.

– И они ведутся?

– Кто? – удивился напарник по пьянству.

– Девушки, которых ты пытаешься соблазнить.

– А я пытаюсь тебя соблазнить? – спросил он, через трубочку втянув в себя полстакана коктейля.

– Разве это называется как-то иначе? – Я указала подбородком на его руку, которая лежала на моём колене.

– Солнышко, если ты хочешь соблазниться, я всегда готов для тебя, а ещё для них. – Он обвёл взглядом танцпол. – Я люблю абсолютно всех и всегда открыт для предложений.

– Нет, на сегодня любви достаточно. До конца жизни достаточно.

– Переживаешь из-за профессора?

– Это тебя удивляет?

– Скорее расстраивает. Эта ваша человеческая черта накрутить себя без повода, чтобы предаться страданиям. Вам нравится страдать?

Я так громко фыркнула, что напиток, который держала во рту, пузырями пошёл из носа. Вовремя поднеся руку, я прошипела:

– А ты у нас, значит, просветлённый?

Дориан лишь закатил глаза. Он достал из внутреннего кармана носовой платок и, придвинувшись непозволительно близко, заставил меня поднять голову. Обхватил одной рукой мой затылок, другой зажал мне нос и вытер сопли и водку с соком.

– Первое правило просветлённого человека, солнышко: всегда носи с собой носовой платок.

– А второе? – Я хрюкнула ему в ладонь, прочищая нос.

– А второе: пей, пока не перестанешь изводить себя всякими глупостями.

Когда Дориан выводил меня из Лувра, я испытывала грусть, страх и одиночество. Теперь же чувствовала себя хорошо и свободно. Я не думала о возможности отключиться и выпасть из реальности, забыла об Алексе, о котором порядочной женщине следовало бы помнить.

Я думала только о себе. Да, я чёртова эгоистка. И всегда такой была.

Не помню, как мы доехали до его дома. Помню лишь то, как свалилась на пол в коридоре, пытаясь разуться. Мы решили не останавливаться на достигнутых результатах и разворотили бар. В расход шло всё: пиво, вино, виски.

При всех своих многочисленных достижениях, я была готова поклясться, что ещё никогда в жизни так много не пила преимущественно из-за того, что не особо любила пить. Крепкие напитки лишь на короткий миг дарили ощущение свободы, а утром непременно напоминали о себе головной болью и тошнотой.