Сибелла окунает пальцы в миску с водой, снова кладет их на распластанный кусок глины и начинает лепить, постепенно вытягивая его все выше и выше, делая все тоньше и у́же, формируя изящное горлышко. И если работа Теда заключается в том, чтобы подхватывать слова из воздуха и складывать их так, чтобы появлялся какой-то смысл, рождались персонажи и их истории, то в руках Сибеллы заключено настоящее, реальное ремесло. Ничего придуманного, ничего воображаемого. Тарелки, кувшины, миски, горшки. Результаты ее работы более чем материальны, и иногда он даже завидует этому мастерству.

— Ты имеешь в виду свадьбу? — спрашивает она, не отрывая взгляда от круга.

— Да.

— Уверена, все будут стараться держать себя в руках. Почему ты такой хмурый?

— Мне на самом деле нравится Том, только я все равно не понимаю, к чему такая спешка? — Он глотает из чашки. — Может, она беременна?

— Может. Но ты, кажется, не из тех отцов, которые заставят молодого человека жениться ради того, чтобы честь дочери не оказалась посрамлена. Кто-кто, но уж точно не ты!

— Верно, — сухо смеется Тед. — Уж мы-то с Кит определенно разбираемся в бастардах.

Он смотрит на тонкое золотое кольцо на своей руке и вспоминает момент, когда Сибелла надела ему его на палец. Почему-то тогда для него это было невероятно важно, хотя на тот момент ему уже стукнуло шестьдесят, и большую часть этих лет он прожил с Кит, отринув всякие брачные узы. Но почему-то сейчас он уверен, что настоящий брак с Сибеллой был самым правильными решением.

— Может, просто потому, что она любит его и сейчас самое удачное время для них обоих.

Тед улыбается:

— Вот это как раз я могу понять. Вообще все самые взбалмошные поступки Люси всегда были несколько романтичными. Хотя она продолжает оставаться загадкой. Да все мои девочки такие на самом деле.

— На самом деле они уже женщины, — отвечает Сибелла, опускает пальцы в воду и начинает разглаживать стенки вазы. — Удивительно, как ты до сих пор не понял этого.

— Еще один малыш в семье. Разве это не что-то… Разве это не настоящее благословение? Может быть, они хотят сделать объявление на свадьбе?

Сибелла улыбается и, замедлив верчение колеса, откидывается назад, чтобы рассмотреть вазу со всех сторон.

— Ты продолжаешь работать с фарфором? — спрашивает Тед, разглядывая работу вместе с ней.

Она кивает:

— Есть в фарфоре определенная… хрупкость. Да и работать с ним непросто, он требует легкости и нежности, но мне как раз это нравится.

Тед замечает, как свет, проникающий в окно студии, отражается в этих нежных белых предметах, которые сохнут на стеллаже позади Сибеллы, и думает, как они удивительно непорочны.

— Ты рано встал.

Он кивает:

— Я хотел поработать над финалом, прежде чем отправить черновик Максу.

— Тебе нравится спектакль?

Тед на мгновение задумывается. В последние месяцы он погружался в новую идею, вникая все глубже и глубже в непостижимые и сложные отношения отца и дочери.

— Не хочу забегать вперед, но, думаю, в нем что то есть. Надеюсь, что-то хорошее. — Он снова хмурится. — Знаешь, иногда все как будто приходит само собой, а иногда… Иногда похоже на уродств которое получается у меня, когда я сажусь за твой гончарный круг. Просто катастрофа.

Она смеется:

— У каждого из нас иногда такое случается.

— Я заказал столик в ресторане на завтрашний вечер, — говорит он, меняя тему. — Ты же идешь?

На этот раз мрачнеет Сибелла.

— Ты все еще думаешь, что это хорошая идея?

— Люси попросила, чтобы ты пришла.

— Просто я думаю, что Кит… Наверняка будет проще, если я…

— Дело не в Кит. Дело в Люси и Томе. Ты им нравишься. И к тому же пятничный ужин в кругу семьи подготовит всех к… более гармоничной субботе.

Сибелла кусает губу.

— Вот что сближает меня с твоими девочками… И ты, и я — мы оба знаем, что это сводит Кит с ума.

— Это уже ее проблема, — твердо отвечает Тед. — Люси хочет видеть тебя на семейном ужине.

Сибелла вздыхает и, откинувшись на спинку стула, смотрит Теду в глаза.

— Тогда я пойду.

Он шагает к ней, целует в макушку, ощутив губами мягкость и теплоту ее рыжих волос. Он всегда чувствовал свою избранность, раз такая красивая, талантливая женщина решила быть с ним. В кармане пищит мобильник.

— Кто это? — беспокойно спрашивает Сибелла, заметив, как он опять помрачнел.

— Ева. Попросила добавить еще одно место за столом. Марго приехала.

Он смотрит на Сибеллу. Та, приподняв бровь, говорит:

— Господи. Надеюсь, что это к лучшему?

Тед смеется:

— Ты забыла ее выступление на моем шестидесятилетии?

— Я знаю, ты скучал по ней. Наверняка это пойдет на пользу… всем.

— Наверняка, — отвечает он неуверенно.

— Может, раз она приехала, решится признаться во всем? Она же не может избегать этого вечно.

— Не может. — Тед мрачно смотрит на долину, глядя, как туча надвигается на солнце, точно занавес на сцене. Чего избегает, от чего бежит его младшая дочь?

Сибелла тянется за своей чашкой с кофе и делает глоток.

— Раз уж на то пошло, кажется, завтра я буду не единственной персоной нон-грата за ужином.

Тед кивает, не отрывая глаз от темного занавеса, опустившегося на долину.

11

На середине реки Марго понимает, насколько безрассудна ее затея. Грести веслом оказалось намного труднее, чем она предполагала вначале. Но хуже всего то, что лодка дала течь. Причем довольно серьезную. На дне уже плещется мутная вода. Марго смотрит на берег, где в ветках запутались чьи-то косточки, к которым она сейчас направляется, и начинает работать веслом еще отчаяннее.

Течение относит ее в сторону. Она все больше чувствует его неодолимую силу, пока не решает покориться ей, представляя, как оно выносит ее прямо к холодному океану, но в ту же секунду вспоминает, зачем так стремится на другой берег. Она выравнивает курс и решительно гребет веслом.

Оказывается, что пристать к этому берегу невозможно. Из-за слишком запутанных и густых прибрежных кустов, которые буквально нависают над водой, нельзя подобраться к суше. После пары отчаянных попыток Марго все же удается ухватиться за какую-то большую ветку и подтянуться на руках вверх, едва не потеряв весло.

Теперь она ясно видит, что да, это чей-то скелет Грудная клетка выгнута всеми ребрами, накрепко сцепленными с позвоночником, увенчанным черепом. Совершенно белым, чистым черепом. Только не человека, как она боялась, а — оленя. Она смотрит в пустые глазницы черепа с восхищением и — одновременно — облегчением. Ей даже хочется рассмеяться над этой совершенной нелепицей — рвануть через реку в дырявой лодке, которая вот-вот затонет окончательно, чтобы обнаружить скелет животного.

Чувствуя, как вода хлюпает в кроссовках и взбирается вверх по джинсам, она неуклюже выравнивает нос лодки и направляется обратно к пристани. На середине реки она решает немного отдохнуть — тело уже ломит от этой идиотской гребли. Задержав дыхание и глядя в темную воду, Марго слышит тихий плеск и тут же вспоминает летний полдень много лет назад и свой первый прыжок. Кажется, она до сих пор лежит там, на дне, и сквозь толщу мутной воды смотрит на внезапно замерший, затихший мир. От воспоминаний по телу пробегает дрожь.

Глубоко вздохнув, она вновь начинает грести, направляясь к деревянной пристани. Вода в лодке стремительно прибывает, так что с каждой секундой становится все труднее управлять ею. Наконец лодка утыкается в берег. Марго выскакивает из нее, привязывает к колышку и снимает намокший теплый джемпер.

Затаив дыхание, она несколько раз обводит пальцем татуировку на сгибе локтя. Когда-то она набила эту черную шипастую лозу, обвивающую маленькое сердце, в несколько приемов, но потом приходила к мастеру еще и еще, чтобы добавить элементов. Ей нестерпимо хотелось слышать жужжание машинки и ощущать резкие удары иглы, пронзающие электрической болью ее плоть. Чтобы избавиться от того состояния тотального онемения во всем теле, чтобы знать — она все еще может чувствовать хоть что-то. Хотя бы боль. И этот рисунок служил доказательством.