— Привет, — отвечает Йонас почти сразу, его голос звучит мягко и тихо.

— Привет, это я.

— Привет, ты. Я рад тебя слышать. Думал, ты уже и не позвонишь больше.

— А я вот звоню.

Они некоторое время молчат, потом Йонас первым нарушает тишину:

— Ты исчезла так внезапно.

— Я же написала записку.

— Ну да, семейные дела, очень загадочно.

— Моя сестра выходит замуж, — объясняет она.

— Да уж.

— Ну да. Причем сообщила нам в последний момент.

— Ясно. — Йонас немного молчит и спрашивает: — А ты не хотела позвать «плюс один»? Друг-фотограф никогда не бывает лишним.

— Спасибо, но разве ты не занят в эти выходные? Хотя я сомневаюсь, что Люси сможет нанять такого крутого фотографа, как ты.

— Я могу сделать это бесплатно. По дружбе.

Они оба опять молчат. Марго вдруг представляет спальню Йонаса, как она лежала там обнаженная в его постели. Вздохнув, она стряхивает с себя это наваждение. Гребаный бред какой-то!

— Не хочешь поговорить о той ночи? — спрашивает он.

— Можно, — отвечает она, думая, что готова на все, лишь бы не говорить об этом.

— Я считаю, мы не должны игнорировать то, что произошло. — Он на секунду замолкает, но, немного поколебавшись, продолжает: — Я не хочу игнорировать это.

Марго не представляет, что ему ответить на это, и не отвечает, поэтому он снова заполняет паузу:

— Я знаю, когда ты решила снять свободную комнату у меня, мы не должны были переходить границы договоренности, но когда я познакомил с я с тобой поближе… ну… ты стала очень важна для меня. Марго, ты мой хороший друг…

— Да, — она хватается за эти слова, как за соломинку, — да, мы друзья.

— Друзья. Только той ночью… то, что случилось, было очень неожиданным, но, знаешь, я понял кое-что…

«Только не это, пожалуйста», — думает Марго, прикрыв глаза.

— У меня… есть к тебе чувства.

У Марго перехватывает дыхание.

— То есть я… я был… я увлекся тобой.

— Не переживай, Йонас, — она обрывает его монолог на полуслове. — На самом деле все в порядке. Просто мы тогда оба немного перебрали. Не стоит придавать этому такого значения.

Он молчит.

— Не придавать значения? — наконец уточняет он и замолкает. Тишина между ними снова разверзлась пропастью. — Но… Я подумал, что между нами, возможно, что-то все-таки есть.

— Конечно, есть, Йонас, мы друзья. Мы соседи, мы живем в одной квартире. Давай не будем усложнять.

— Давай. Конечно, — отвечает он после долгой паузы.

Марго смотрит на другой берег реки. По голосу понятно, как обижен Йонас, как ему неприятно и больно. И это отзывается в ее сердце, которое колотится как ненормальное, так, что хочется сжать его в ладонях.

— Итак, — с притворным весельем говорит она, — мы оба в порядке, правда?

— Правда. — Йонас немного колеблется, но все же спрашивает: — А ты сама — в порядке? Ты бы сказала мне, если бы у тебя были проблемы? Ну, как друг, сказала бы?

— Конечно, — все так же лжет она в ответ. — Конечно, сказала бы.

Она замечает что-то белое в самой гуще нависающих над водой ветвей на противоположном берегу.

— Хорошо. — Где-то на заднем плане появляются голоса: «да, светоотражатель, запасная батарея», и Йонас говорит в самую трубку: — Извини, я на съемках. Бойз-бенд. Они тут все такие дивы. Никогда в жизни не видел столько всякой фигни для укладки волос. Мне пора идти. Ты будешь дома на следующей неделе?

«Дома, — думает Марго. — Вот как он это называет!»

— Да, я вернусь после выходных, — говорит она бодро и снова переводит взгляд на что-то белое в ветках кустарника напротив, какие-то странно изогнутые палочки, как будто остов маленькой лодки. — Увидимся на следующей неделе!

— Хорошо, Марго, увидимся, — отвечает Йонас и отключается.

Марго долго слушает тишину в трубке и внимательно смотрит через реку. Пока они говорили с Йонасом, ей пришла в голову мысль, ужасающая своей простотой. Возможно, вернуться в Уиндфолз — это не откатиться назад в прошлое, а признать что, пока ее здесь не было, с самого момента ее побега и до этого дня, она не переставала быть собой. Она не изменилась. Она все та же. Поэтому никогда не сможет убежать от себя прежней к себе настоящей.

Глядя на другой берег реки, Марго сглатывает. Странные белые палочки вдруг обретают форму, и с нарастающим ужасом она понимает: «Не палочки. Косточки».

Она вглядывается внимательнее, проверяя, можно ли верить собственным глазам, но в конце концов встает и идет до самого края пристани, чтобы получше рассмотреть их и убедиться. Да, это кости, никакого сомнения. Кровь приливает к голове. Она слышит ее пульсацию. Чувствует, как снова перехватывает дыхание. И не знает, что делать. Она опускает руку в воду, чтобы хоть немного унять дрожь. Люси на ее месте уже скинула бы одежду и влезла в реку целиком, но она — не Люси.

Тут Марго замечает старую лодку, лежащую на берегу, смотрит на нее пару мгновений и, подойдя поближе, понимает, что она хоть и древняя, но вполне целая. Поперек сиденья лежит одинокое весло. Марго пинает деревянный корпус и слышит довольно твердый стук. И тогда, оглянувшись вокруг, отвязывает лодку и толкает ее в воду.

9

Ева в душе. Теплая вода окутывает ее целиком. Где-то вдалеке слышен смех дочерей, она скребет тупой бритвой у себя под мышкой. Мэй пронзительно хохочет, следом за ней Хлоя.

— Стой, Хлоя, хватит! — кричит шестилетняя Мэй, хотя явно не хочет, чтобы старшая сестра останавливалась.

Ева вздыхает. Они в это время должны одеваться и собирать рюкзаки. Но внизу Эндрю, его задача — проследить за ними.

Ева закрывает глаза и намыливает волосы. Стоя в пене, она представляет, будто находится совсем не здесь… например, сидит на высоком стуле в темном баре, в руке бокал с коктейлем, рядом свеча, которая отражается в полированной стойке. Она что то говорит мужчине, сидящему тут же, тот наклоняется вперед, протягивает руки и пытается обнять ее. Его прикосновения обжигают…

— Ма-а-а-ам!

Ева открывает глаза и снова быстро закрывает их. Поздно. Пена уже попала на слизистую.

— Блин!

— Ты сказала плохое слово.

— Да. Да, сказала.

Она сует голову под душ, смывая пену, и когда вновь открывает глаза, видит Мэй, которая стоит возле душевой кабины в розовых пижамных штанах с единорогами и в школьном жакетике. Ее руки и рот измазаны мармитом^[1], лицо искажает капризная гримаса.

— Мама, Хлоя хочет меня убить!

— Да что ты, милая, нет, конечно!

— Она садится на меня и заставляет нюхать папины ботинки.

Ева закатывает глаза и спрашивает:

— Ну и по поводу чего такие пытки?

— Просто она хочет смотреть «Скуби-Ду», а я «Щенячий патруль».

— А я думала, что запретила вам смотреть телевизор перед школой.

Мэй тут же спохватывается:

— А папа разрешил.

— Сейчас разрешил? — Ева вздыхает. — Я спущусь через минуту и поговорю с Хлоей. И с папой. Договорились?

Мэй победоносно бросается на душевую перегородку.

— Я люблю тебя, мамочка! — кричит она, целуя стекло и оставляя на нем липкие коричневые мармитовые отпечатки.

Глядя на них, Ева пытается убедить себя, что все это ерунда, главное же — их привязанность друг к другу, наклоняется и прижимается к расплющенным коричневым губам дочери с другой стороны душевой кабины.

— Я тоже тебя люблю. А теперь беги одеваться и держись подальше от сестры.

Мэй медленно выходит из ванной, оставив Еву, которая в спешке пытается вытереться полотенцем и кое-как натянуть одежду. Через двадцать минут они все уже должны сидеть в машине.

Внизу она видит Хлою, которая сидит на спинке дивана и лениво забрасывает в рот кукурузные хлопья. Всё еще в пижаме и со всклокоченными волосами. Телевизор орет на полную громкость. Диванные подушки разбросаны по полу, из опрокинутой напольной вазы с цветами прямо на ковер льется вода, стойка с обувью, которая должна стоять в прихожей, валяется перевернутая посреди гостиной. Телевизор продолжает орать отвратительно бодрую музычку.