Неизвестность породила множество различных версий судьбы мощей святого. Одну такую историю еще в конце пятидесятых годов прошлого века услышал на Пинеге писатель Федор Абрамов: «Матросы-то ненавидели Иоанна Кронштадтского… — рассказывали ему. — Когда совершилась революция, матросы ворвались в склеп на Карповке, но в склепе было пусто… Мощи отца Иоанна отсюда увезли. Видели тогда на Пинеге тройку… Колокольчик слышали, а потом вьюга налетела и пропала тройка в снегу».

Ходили слухи об уничтожении властями могилы Иоанна Кронштадтского. При этом ссылались на «антирелигиозную литературу», в частности на книгу Н. И. Юдина «Правда о петербургских «святынях» (Л., 1962), где утверждалось, что мощи были сожжены. Мнение об отсутствии мощей в усыпальнице было широко распространено и в Русской православной церкви за границей. Однако в обоих случаях никто ни на какие документы не ссылался.

В последние десятилетия, когда стал возможен допуск к ранее секретным партийно-советским документам, выяснилось, что февральское решение малого президиума губисполкома от 1926 года имело и второй пункт, касавшийся судьбы гробницы Иоанна Кронштадтского: «спустя два-три месяца гроб опустить ниже на два-три аршина и пол над могилой забетонировать». Он был исполнен в течение апреля — июня 1926 года. Гроб с телом Иоанна Кронштадтского был сокрыт под полом усыпальницы на глубине 0,8–1,6 метра, и пол забетонирован.

…Совсем непростой оказалась история последнего дневника и рукописей Иоанна Кронштадтского. 21 декабря 1908 года, сразу же по выносе тела почившего в Андреевский собор, в его квартире судебным приставом А. Витовичем состоялась опись имущества. Дневник и записная книжка Иоанна были переданы в Иоанновский монастырь. В конце 1909 года, по ходатайству некоторых наследников, над имуществом отца Иоанна учреждается опека, а опекуном назначается ключарь Андреевского собора протоиерей Александр Попов, которому вместе со всем имуществом передавались «последний дневник покойного, старая памятная книжка и две корзины писем, адресованных Иоанну Сергиеву разными лицами».

В 1911 году по высочайшему указу дневник передается на хранение в секретное отделение Святейшего синода, где тетрадь тщательно зашивается в специально приготовленный для нее льняной пакет и опечатывается тремя сургучными печатями, и доступ к ней был ограничен вплоть до особого распоряжения.

Инициатором такого решения выступил Александр Попов, который в письме Антонию (Вадковскому) высказался о судьбе рукописного наследия Иоанна: «Дневник и многие письма по многим причинам не могут подлежать в настоящее время огласке и быть переданы частным лицам — наследникам, а должны быть переданы в особое распоряжение высшей духовной власти и, по моему мнению, должны быть сданы в архив Святейшего Синода в число секретных бумаг, подлежащих опубликованию, например, через 50 лет».

Насколько можно понять, священника беспокоили появившиеся в печати «кривотолки» вокруг имени и деяний Иоанна Кронштадтского, наносящие ущерб его имени и бросавшие тень в целом на Церковь.

Митрополит Антоний согласился с позицией протоиерея Попова и просил Синод «принять» рукописи Иоанна Кронштадтского. Вскоре в канцелярию Синода был доставлен «запечатанный ящик весом 4,5 пуда» с документами Иоанна. Известно, что с дневником ознакомился тогдашний обер-прокурор Синода С. М. Лукьянов. Так документы Иоанна Кронштадтского оказались на хранении в Секретном отделении архива Святейшего синода. Что заставило церковные власти поступить таким образом, остается только догадываться и выстраивать предположения сегодня, когда предсмертный дневник и другие хранившиеся «секретно» рукописи Иоанна становятся доступны для исследователей и, будучи опубликованными, — для верующих.

…На 1929 год пришлась знаменательная дата — столетие со дня рождения Иоанна Кронштадтского. Понятно, что в тогдашних политико-идеологических условиях, когда после только что принятого постановления ВЦИК и СНК РСФСР «О религиозных объединениях» был развернут новый натиск на религию и церковь, ни митрополит Сергий Страгородский, фактический глава Русской церкви, ни кто-либо другой из церковного мира публично говорить об этой дате не мог. Конечно, в частной жизни, вдали от посторонних глаз, келейно и память творили святому, и дату не забыли.

Если и была у кого-то возможность привлечь церковную и светскую общественность к юбилею, то это Русская зарубежная православная церковь. Ее Архиерейский собор предписал совершить 19 октября 1929 года литургию и «молитвенное поминовение в Бозе почившего о. Иоанна Кронштадтского».

Литургически первым прославил Иоанна Кронштадтского Афон, где всегда чтили его. В 1932 году в Керуле в келье Вознесения Господня подвизался иеросхимонах Пахомий родом из России, почитатель памяти отца Иоанна Кронштадтского и, судя по всему, знавший его лично. Он имел опыт гимнографии, составлял акафисты разным иконам и святым. В предисловии к составленному акафисту отец Пахомий писал: «Акафист предназначается для любителей и почитателей отца Иоанна и только для келейного чтения. Когда же Господу будет угодно прославить своего угодника пред человеки, тогда нужно будет сделать в нем некоторые поправки и изменения».

Составленный акафист был представлен уже тогда епископу Иоанну (Булину), настоятелю Печерского монастыря в Эстонии, который также был почитателем отца Иоанна и который благословил чтение этого акафиста келейно. Акафист был известен в Нововалаамском монастыре, в рядах которого оставались еще те, кто поступил в обитель по благословению Иоанна Кронштадтского и почитал его.

О канонизации Иоанна Ильича Сергиева впервые публично высказался в ноябре 1950 года А. А. Соллогуб. Он предложил наиболее активным мирянам подать прошение об этом главе Зарубежной православной церкви митрополиту Анастасию (Грибановскому), с тем чтобы вопрос о канонизации рассмотрели на проходившем тогда в Нью-Йорке Архиерейском соборе^[287]. Собор благословил создать при Архиерейском синоде комитет по увековечению памяти отца Иоанна под председательством архиепископа Брюссельского и Западноевропейского Иоанна (Максимовича).

Но реальных шагов к прославлению Иоанна Кронштадтского Зарубежная церковь не делала. Можно полагать, что виной тому «политические мотивы»: нежелание «навредить» Московской патриархии и боязнь, что церковный акт канонизации будет воспринят как некий недоброжелательный жест в сторону Москвы. Лишь в июне 1964 года в Нью-Йорке Архиерейский собор Зарубежной церкви постановил: «1. Признать праведного отца Иоанна Кронштадтского Божиим Угодником, причисленным клику Святых, в земле Российской просиявших. 2. Совершить торжественное прославление его 19 октября сего года в день памяти преп. Иоанна Рыльского, имя которого он носил от крещения»^[288]. Прославление состоялось 19 октября 1964 года в кафедральном соборе Сан-Франциско.

Московская патриархия на это решение отреагировала отрицательно, полагая, что Зарубежная церковь не вправе совершать акт канонизации от лица всей православной церкви. Тем более что Зарубежная церковь была церковью схизматической, не признаваемой автокефальными православными церквями, и ее церковно-канонические постановления не имели силы для Русской православной и иных православных церквей.

Что до советской историко-атеистической литературы, то акт канонизации рассматривался в ней исключительно как акт политический, антисоветский. Один из известных советских атеистов-пропагандистов А. В. Белов, работая многие годы в партийном издательстве «Политиздат», где он заведовал редакцией научно-атеистической литературы, так очертил свою позицию: «Белогвардейские эмигрантские круги за рубежом несколько лет назад взяли на себя инициативу канонизировать Иоанна Кронштадтского. Не имея на то никаких полномочий от Русской православной церкви, они объявили его святым. Среди наиболее реакционных элементов белой эмиграции имя Иоанна Кронштадтского стало знаменем махровой антисоветской агитации, которая ведется под религиозной оболочкой»^[289].