В буржуазной литературе давно сложилось мнение о том, что монархия в Бразилии сыграла прогрессивную роль, ибо позволила сохранить единство страны и подавить сепаратизм. В известной мере это действительно так. Однако империя, сохранив государственную целостность, которой никто и не угрожал бы, будь государство устроено по республиканскому типу, не ликвидировала сепаратизм, а скорее, наоборот, усилила региональное соперничество отдельных олигархических групп. Фактически до сих пор регионализм играет огромную роль в политической жизни страны, оказывая немалое влияние на центральную власть. Таким образом, было бы грубой ошибкой оправдывать существование монархии ссылками на сепаратизм.
Восстания 30—40-х годов имели четко выраженное антимонархическое содержание. Вооруженную борьбу за республику и демократизацию общественной жизни вели широкие народные массы — рабочие, ремесленники, мелкие торговцы, чиновники, прогрессивная интеллигенция, солдаты, крестьяне, рабы. У руководства движением стояли, как правило, мелкобуржуазные элементы. Не сепаратизм, а республиканизм — вот что определяет характер и историческое значение народных восстаний 30—40-х годов.
Стихийные антимонархические выступления закончились поражением, но их роль в дальнейшем развитии страны была очень значительной. Центральная власть оказалась вынужденной более внимательно учитывать требования складывающейся национальной буржуазии{25}. Постепенно наметился глубокий кризис рабства, что привело в 70—80-х годах к соединению республиканского движения с борьбой за уничтожение рабства. Наступил новый этап буржуазно-демократического революционного процесса.
Отмена рабства
и провозглашение республики
Проблема рабства в течение 388 лет (1500–1888 гг.) являлась центральной для Бразилии. Европейские колонизаторы ввезли в страну более 5 млн. рабов-негров из Африки{26}. Накануне завоевания независимости невольники составляли почти половину бразильского населения. Они трудились на плантациях, в рудниках, в строительстве. К середине XIX в. число невольников составляло 2,5 млн. человек, что равнялось примерно трети населения. До официального запрещения ввоза рабов в Бразилию (1850 г.) и даже в течение ряда лет после этого принудительный труд играл главную роль в производстве основных тропических товаров, Кофе, хлопок, сахар, какао, эрба-мате (парагвайский чай), табак составляли в течение всего XIX в. основу бразильского экспорта.
В XIX в. в стране началось формирование рынка паемного труда. После завоевания независимости наемный труд стал постепенно применяться все шире, однако в течение долгих лет свободные рабочие трудились бок о бок с рабами, причем последние передко численно преобладали. Экономическое положение рабочих почти не отличалось от условий жизни невольников. И те, и другие влачили нищенское, полуголодное существование. Тем не менее затраты на содержание раба были приблизительно втрое меньше заработка рабочего, хотя разница в их производительности при господстве ручного труда была крайне незначительной.
Запрещение работорговли открыло период глубокого кризиса рабовладельческой системы. К этому времени рабство было уже уничтожено в большинстве стран Америки. Только в Бразилии и на Кубе вплоть до 80-х годов по-прежнему сохранялся позорный институт рабства. Правда, во второй половине XIX в. число рабов в Бразилии начало сокращаться: в 1823 г. — 36,5 %, в 1850 г. — 30 %, в 1872 г. — 15 %, в 1887 г. — 5 % населения страны.
На первый взгляд, может показаться, что поскольку свободное население было в большинстве, постольку в Бразилии уже имелись все необходимые условия для победы капитализма. Но это не так. Дело в том, что под свободным населением здесь имеются в виду лишь люди, не являющиеся рабами, по это вовсе не исключало, что значительное их число могло находиться и действительно находилось в иных (полуфеодальных) формах зависимости. Крупное плантационное производство базировалось на принудительном труде, по было всегда окружено множеством мелких хозяйств полусвободных-полузависимых производителей, арендующих землю у плантатора на условиях отработок, испольщины и т. д. Эта армия деревенской бедноты в 80-х годах достигла 7 млн. человек, почти в 10 раз превысив число невольников. На смену рабству приходил свободный наемный труд. В политической жизни это выразилось в развитии массового аболиционистского движения.
На новом этапе это движение вылилось главным образом в форму сначала стихийной, затем организованной оппозиции монархии. Трудящиеся массы — рабы, свободные ремесленники, наемные рабочие — были в то время абсолютно неорганизованными, их действия носили стихийный характер. Лишь незначительная часть городских рабочих, в основном иммигранты из Европы, стала создавать в 60—70-х годах свои профсоюзы, кассы взаимопомощи. Именно эти группы трудящихся действовали особенно радикально, подталкивая буржуазно-республиканскую оппозицию вперед.
В условиях, когда интересы нарождающейся буржуазии объективно совпадали с задачами социально-экономического прогресса Бразилии, с интересами всех борцов против рабства и монархии, еще не было почвы для возникновения самостоятельного рабочего движения. Объективная основа для этого созрела позднее, после гибели рабства. Однако уже в середине XIX столетия, т. е. задолго до отмены рабства, произошли первые открытые выступления рабочих. При этом характерно, что зарождающийся бразильский пролетариат, защищая свои экономические интересы, весьма активно включился в борьбу за освобождение рабов. Так. когда типографские рабочие Рио-де-Жанейро в 1853 г. узнали о том, что среди ста с лишним членов их общества экономической взаимопомощи есть рабы, они тут же создали специальную комиссию, поручив ей обеспечить их освобождение{27}.
Примерно в эти же годы портовые грузчики в городе Форталеза организовали «одну из первых стачек против перевозки рабов». В городах Сантос, Кампинас, Рио-де-Жанейро рабочие организовали серию митингов и собраний в поддержку аболиционистского и республиканского движения{28}. Рабочий класс находился на начальном этапе своего развития и не мог сыграть определяющей роли в борьбе за уничтожение рабства, по тем не менее принял в ней самое активное участие. Созданная в 1873 г. так называемая Рабочая лига, как и ряд других обществ, выдвигала также и требование освобождения рабов. Не имея своих политических организаций, рабочие участвовали в борьбе против рабства и абсолютизма под руководством буржуазных аболиционистских и республиканских обществ. Железнодорожники, например, сыграли большую роль в перевозке беглых рабов из районов кофейных плантаций на север. В провинции Сеара это умело делали рыбаки-жангадейро.
В 1881 г. рабочие в ряде городов страны активно выступили против империи и избирательного ценза, по которому право голоса предоставлялось лишь тем гражданам, которые имели доход не менее 200 милрейсов в год. Кое-где дело чуть не дошло до баррикад.
Всего в 1860–1880 гг. в Бразилии произошло более 50 рабочих выступлений. Как правило, это были стихийные бунты, они носили характер разрозненных слепых актов мести угнетенных. В то время противоположность между буржуазией и рабочими еще не обнажилась со всей очевидностью, главной задачей являлась борьба против рабства. Незрелому уровню рабочего движения соответствовали и незрелые утопические взгляды. В 70—80-х годах в Бразилию стали постепенно проникать отдельные идеи научного коммунизма, которые распространяли рабочие — иммигранты из Европы. Особенно активно в этом направлении действовала группа парижских коммунаров, вынужденных после 1871 г. покинуть Францию. Эти революционеры впервые принесли в Бразилию правду о Парижской коммуне, начали пропаганду идей социализма. Эта работа находилась в самом зародышевом состоянии и велась лишь в рамках узкого круга прогрессивных интеллигентов и грамотных рабочих. В городе Эскада, например, действовал основанный крупным писателем Т. Баррето (1839–1888 гг.) «Народный клуб», который ставил своей целью «внушать народу более живое чувство достоинства, возбуждать в нем возмущение против угнетателей и сочувствие к угнетенным». Запрещение рабства и установление республики, по мнению Т. Баррето и его товарищей по клубу, уже давно назрели в Бразилии, по за свободу необходимо бороться. Т. Баррето гневно обрушивался на тех, как он говорил, «горе-теоретиков, которые думают, что народ еще не созрел для свободы, как будто можно научиться плавать, не входя в воду, или научиться искусству верховой езды, не садясь на лошадь»{29}.
