Насильственный характер освоения Южной Америки полностью опровергает популярное в буржуазной историографии представление, что контакты европейцев с индейским населением носили якобы «мирный и конструктивный характер». Однако, вопреки исторической правде, известный бразильский социолог и историк Ж. Фрейре выдвинул тезис об «исключительности» португальской колонизации, благодаря чему процесс биологической ассимиляции и симбиоза культур португальских колонистов, африканского (привезенные негры-рабы) и индейского населения Бразилии прошел спокойно и был постоянно проникнут «духом христианского братства»{4}.
Завоевание и освоение Бразилии в действительности означало совсем другое, а именно — почти полное физическое истребление аборигенов, военный захват их исконных земель. Кровавое вторжение португальцев в буржуазной литературе обычно оправдывается как якобы исторически неизбежное. Р. Помбу в своей «Истории Бразилии» пишет: «Европеец не мог прийти сюда иначе как в роли господина, побеждающего и угнетающего. Законы истории неотвратимы. Нужно было или действовать, исходя из признания превосходства вторгшейся расы, или же предпочесть этому историческому процессу новый процесс миссионерства… Выбора не было: португальцы должны были поставить низшую расу в положение подчиненных им воспитанников. Так именно поступали мы с индейцами, равно как и с африканцами. Это был единственно правильный исторический путь в эпоху христианства»{5}.
С подобной расистской логикой, хотя и прикрытой ссылкой на исторически прогрессивный смысл колонизации Америки, согласиться никак нельзя. Конкистадоров, вторгшихся в Америку, вдохновляли вовсе не идеи общественного прогресса, а самая низкая алчность. Кровь, смерть, порабощение — такова была цепа, которую заплатили индейцы за искусственное ускорение собственного развития. По меткому замечанию У. З. Фостера, завоевание «буквально швырнуло индейцев в более высокий феодально-капиталистический общественный строй»{6}.
Великие географические открытия и освоение Нового Света сыграли огромную роль в истории, способствуя становлению капиталистического способа производства в Западной Европе. Однако оправдывать порабощение и истребление миллионов индейцев и африканцев ссылками на «законы истории», «превосходство белой расы» и т. п. не только аморально, но и ошибочно по существу. В. И. Ленин, определяя историческое значение капитализма, писал: «Признание прогрессивности этой роли вполне совместимо… с полным признанием отрицательных и мрачных сторон капитализма…»{7}.
Наказание раба. Картина худ. М. Ругендаса
Такой же подход должен быть применим и к оценке колонизации Нового Света. Признание ее исторической прогрессивности не отрицает сурового осуждения варварского уничтожения индейцев. Бессмысленное истребление индейских племен не только не соответствовало, но, более того, противоречило экономическим потребностям колонизации, ибо лишало Бразилию огромной массы рабочих рук.
С благословения католической церкви завоеватели с самого начала смотрели на туземцев как на существа низшего вида, которых надо «цивилизовать», т. е. превратить в послушных рабов. Перед индейцем колонизация поставила дилемму — выбор между гибелью или рабством. Третьего дано не было.
Попытка обратить бразильских индейцев в рабство удалась лишь частично. Свободолюбивые племена предпочитали смерть неволе. Известны такие факты, как восстания индейцев айморес, тупи, гуарани в 1558, 1561, 1572 гг. Многие племена уходили в труднодоступные районы.
Сопротивление индейцев, гибель подавляющего большинства местного населения — все это привело к тому, что самой серьезной проблемой в процессе хозяйственного освоения Бразилии стала острая нехватка рабочей силы. Португалия довольно просто нашла выход в том, что стала ввозить в свою американскую колонию в больших масштабах африканских рабов-негров. Еще до освоения Бразилии португальские завоеватели вторглись в Африку, население которой было более многочисленным, чем Америки. По данным У. Дюбуа, Африка в результате работорговли и колониального нашествия потеряла более 100 млн. человеческих жизней. В XVI–XVIII вв. в Бразилию, как и другие колонии, ежегодно ввозились большие партии африканских невольников. В Бразилию и другие колонии Нового Света португальские, английские, голландские, французские колонизаторы стали постоянно импортировать африканских невольников.
Удельный вес рабов (негров и индейцев) в общей массе населения португальской колонии в XVI–XVII вв. превышал 50 % (в 1600 г — даже 70 %). Это обстоятельство побудило К. Маркса сделать вывод о том, что в Южной Америке возник и упрочился «соответствующий рабскому труду способ производства»{8}.
Этот вывод не допускает двусмысленных толкований. Правда, К. Маркс не дает прямого определения господствующего способа производства в колониальной Бразилии. Он не называет его ни рабовладельческим, ни феодальным, а оценивает его характер лишь как «соответствующий рабству». Случайно ли это? Нет, не случайно! И дело не в том, что К. Маркс подразумевает какой-то иной (феодальный, капиталистический) способ производства. Внутреннюю суть бразильской колониальной экономики составляло рабство, и К. Маркс всемерно подчеркивает эту мысль. Почему же тогда он не употребляет термин «рабовладельческий способ производства»? По нашему мнению, он не делает этого лишь по той причине, чтобы не отождествить плантацию эпохи первоначального накопления с рабством древнего мира, т. е. чтобы провести различие между экономической ролью одного и того же института в разные исторические эпохи.
В том, что это именно так, убеждает нас тезис К. Маркса и Ф. Энгельса о том, что рабовладельческое хозяйство в португальской и ряде других колоний в Новом Свете с самого начала приобрело торгово-коммерческую ориентацию, было втянуто в общую систему складывающегося мирового рынка. Иными словами, в колониях с самого начала стало развиваться коммерческое производство с целью вывоза товаров на внешний рынок — в метрополию, в Европу. Таким образом, плантация явилась своего рода синтезом архаичной формы эксплуатации — рабства — с производством на рынок, что полностью соответствовало всему духу эпохи первоначального накопления. Раскрыв взаимосвязь плантационного рабства в колониях с первоначальным накоплением в Европе, К. Маркс обращается к анализу самого плантационного производства. Главный вывод К. Маркса сформулирован в следующих словах: «В колониях второго типа — плантациях, — которые с самого же начала рассчитаны на торговлю, на производство для мирового рынка, — существует капиталистическое производство, хотя только формально, так как рабство негров исключает свободный наемный труд, т. е. самую основу капиталистического производства. Но здесь перед нами капиталисты, строящие свое хозяйство на рабском труде негров»{9}.
Сочетание в едином хозяйственном комплексе внутренних производственных отношений (рабство) с внешними торгово-капиталистическими связями явилось своеобразной формой приспособления колонии к требованиям периода первоначального накопления в Западной Европе.
Плантатор выступал одновременно в двух ролях: как эксплуататор-рабовладелец и как торговец-делец. Вместе с тем плантаторы являлись наместниками португальского короля и обладали по закону правами полного феодала: творили суд и расправу, могли обращать индейцев в рабство, создавать приходы, выносить смертные приговоры рабам, пеонам и свободным людям из простонародья, налагать штрафы, распределять наделы, собирать подати и налоги. Корона оставляла за собой десятую часть урожая, одну двадцатую от улова рыбы, одну пятую от добычи благородных металлов и драгоценных камней, одну десятую от доходов торговли, а также устанавливала многочисленные дополнительные поборы и налоги. Получение торговой прибыли с самого начала выступало в роли ведущего стимула колонизации, хотя наряду с этим Португалия преследовала и чисто политические цели.
