Эту же идею проводит бразильский юрист и социолог Ж. К. Оливейра Торрес. Всевластие местных олигархий, по его мнению, существовало независимо и как бы параллельно с официальной центральной властью, причем последняя «имела в своем распоряжении лишь два средства для поддержания собственного авторитета в стране — армию и национальный телеграф»^{37}. Устойчивость бюрократической элиты при таком положении полностью зависела от ее умения лавировать между различными буржуазно-помещичьими кланами.

Точка зрения Э. Жагуарибе и Ж. К. Оливейра Торреса разделяется и другими историками, которые, правильно отмечая многие аспекты, все же, на наш взгляд, искусственно отрывают экономическую власть от власти политической, полностью отделяют бюрократию от ее социально-классовой основы. Такие ситуации в принципе возможны, но они носят временный характер.

Основоположники марксизма-ленинизма дали глубокий анализ подобных явлений, обобщив их термином «бонапартизм». Бонапартистский режим обычно возникает тогда, когда основные борющиеся между собой социальные и политические силы находятся в состоянии относительного равновесия. Правительство в этих условиях получает некоторую возможность действовать автономно, проводить, так сказать, «надклассовую» линию в политике^{38}. Но такие эпизоды носят преходящий характер, они не могут продолжаться долго.

Если с этих позиций обратиться к характеристике политической ситуации в Бразилии после свержения монархии, то никакого равновесия социальных сил мы не увидим. Преимущество полностью сохранялось за кофейной буржуазно-помещичьей олигархией. Основная борьба за власть развертывалась не между помещиками и буржуазией, а между буржуазно-помещичьими группировками разных штатов. Их силы на некоторых этапах действительно уравновешивались, в результате чего центральное правительство имело известную возможность для маневра, но только в узких рамках буржуазно-помещичьего консервативного курса.

Буржуазия в конце XIX — первой четверти XX в. лишь формировалась как класс и поэтому еще не имела собственной политики общенационального масштаба, чаще всего играя роль политического довеска в межрегиональном соперничестве. Вплоть до 30-х годов опа не вступала в борьбу за власть как самостоятельная социальная сила. Это объяснялось еще и тем, что после отмены рабства интересы буржуазии и кофейных плантаторов-предпринимателей во многом совпадали.

Тем более ошибочно считать, как это делает Э. Жагуарибе, что власть в республике с самого начала захватила мелкая буржуазия. Свержение абсолютизма в ноябре 1889 г. и участие высшего офицерства в выработке наиболее важных политических решений республиканского правительства не означают, что мелкая буржуазия стояла у руля государства. Генералитет фактически защищал интересы господствующей буржуазно-помещичьей кофейной олигархии; что же касается мелкой городской буржуазии (ремесленники, торговцы, владельцы небольших мастерских и т. д.), то она, хотя и получила после свержения монархии свободу для частного предпринимательства, была крайне далека от политики, а тем более от государственной власти.

Буржуазно-помещичья олигархия Сан-Паулу и Минас-Жераиса не выпускала из своих рук общее руководство, в зародыше подавляя все поползновения посягнуть на ее монополию власти. Одним из существенных условий такого могущества являлся союз «паулистов» и «минейрас» между собой и с английским финансовым капиталом.

Бразильский историк-марксист Р. Фако справедливо подчеркивал: «С момента установления республики и до победы вооруженного движения 1930 г. в стране фактически господствовала единственная партия, партия латифундистов (следовало бы сказать: кофейной олигархии. — Б. К.). Буржуазия добилась некоторых успехов, в какой-то степени участвовала в правительстве, но ей не удалось подорвать политическую силу крупных земельных собственников»^{39}.

Действительно, абсолютное господство буржуазно-помещичьей кофейной олигархии и засилье иностранного (в основном английского) капитала являлось определяющим фактором социально-экономического и политического развития Бразилии в конце XIX — начале XX в.

В советской исторической литературе преобладает мнение о том, что вплоть до 1930 г. у власти стояли крупные помещики, а буржуазия якобы находилась в стороне. Эта точка зрения отождествляет кофейную олигархию с классом феодалов-латифундистов. На самом деле социальный состав господствующей олигархии Сан-Паулу и Минас-Жераиса был значительно шире, включая также местную торгово-ростовщическую и банковскую буржуазию, высшую бюрократию, верхушку церковной иерархии, часть генералитета.

Классовые интересы буржуазии в таких условиях развивались в течение долгого времени в рамках регионального соперничества; противоречия между помещиками и буржуазией были относительно слабы и уступали по своей силе традиционным местническим интересам различных буржуазно-помещичьих группировок. Такое своеобразие наложило свой отпечаток на всю общественную жизнь страны.

Политика правящей олигархии в корне расходилась с интересами подавляющего большинства нации, включая и молодую промышленную буржуазию. Однако последняя оказалась неспособной подняться на борьбу, предпочитая путь беспринципных компромиссов и соглашательства. Ее поведение можно охарактеризовать словами К. Маркса о «борце», который «не только боялся употребить в дело свое собственное оружие, но чувствовал себя обязанным сохранить в целости оружие своего противника»^{40}. Тем не менее буржуазия постепенно укрепляла свои экономические позиции. Особенность ее политического развития кик класса состояла в том, что она не выступала против всевластия реакционной кофейной олигархии. Эту борьбу вел народ.

В конце XIX — начале XX в. активную борьбу против помещиков развернули сельские трудящиеся. В 1893–1897 гг. вспыхнула настоящая крестьянская война в местечке Канудос (штат Баиа). Свыше 5 тыс. крестьянских семей, предводительствуемые бедным проповедником Антонио Конселейро, с оружием в руках несколько лет подряд боролись против правительственных войск, отстаивая свое право на землю и свободу.

Война крестьян в Канудосе была жестоко подавлена, ио вскоре началось новое крестьянское выступление на юге страны — движение Контестадр (1902–1916 гг.). На этот раз в борьбе участвовало более 20 тыс. человек. Мужество крестьян было огромно, их борьба имела поистине героический характер, но стихийное, окрашенное в религиозные тона, выступление крестьянства не могло завершиться победой. Одной из основных причин этого было полное отсутствие каких-либо контактов между крестьянами и городскими рабочими, хотя в конце XIX — начале XX в. пролетарское движение в Бразилии приобрело уже достаточно широкие масштабы. Однако рабочее движение еще не преодолело стихийности и носило в основном экономический характер.

Новый более высокий этап в истории классовой борьбы наступил под влиянием Великой Октябрьской социалистической революции, оказавшей огромное воздействие на Бразилию.

Великий Октябрь и подъем пролетарской борьбы

Великая Октябрьская социалистическая революция явилась поворотным пунктом в истории международного пролетарского движения. Яркий свет Октября, преодолевая преграды и расстояния, дошел до самых отдаленных стран и континентов, пробуждая угнетенных к активной борьбе за свое социальное и национальное освобождение.

Огромное политическое влияние оказал Октябрь и на Латинскую Америку. Одним из важнейших результатов этого явилось ускорение политического формирования пролетариата как класса и зарождение высшей формы его развития — коммунистического движения.

В конце XIX в. руководящую роль в определении позиции бразильского пролетариата играли социалисты, основавшие в 1902 г. свою партию. Социалисты, выдвинув программу борьбы против эксплуатации, были, однако, слабо связаны с массами и не могли организовать рабочее движение, ограничиваясь в основном политической пропагандой.