Все персонажи, события и диалоги – не более, чем плод авторского воображения и не имеют отношения к реальности. Любое сходство с реальностью является совершенно случайным.

«…А дальше – это главное – похоже на тебя в долгом пути я заплету волосы лентой,

И не способный на покой я знак подам тебе рукой,

Прощаясь с тобой, как будто с легендой.

Прольются все слова как дождь,

И там, где ты меня не ждёшь,

Ночные ветры принесут тебе прохладу.

На наших лицах без ответа лишь только отблески рассвета того, где ты меня не ждёшь».

Би-2 и Чичерина, «Мой рок-н-ролл».

1.

– Может, вы всё-таки что-нибудь закажете? – официант подошёл к моему столику уже в шестой раз, раздражённо повысив тон.

– Стакан воды, если можно, – уныло отвечаю я (уныло лишь потому, что на нормальный заказ мне просто не хватает денег). На мои слова парнишка лишь недовольно фыркает. Напоследок он одаривает меня полным презрения взглядом и с невероятно важным видом уходит.

В этом кафе мне холодно до самых костей, если, конечно, не глубже – хотя я, вообще-то, зашла сюда погреться. На маленьком столике, ножки которого обклеены жвачкой всевозможных цветов, лежит мой любимый зелёный блокнот – в нём-то и должны сложиться стихи, рассказ, статья или хоть что-нибудь. Да только вот в этом кафе мне не пишется. На ум приходит незамысловатая игра слов – в кафе без кофе. Может, и правда не пишется без него?

За окном играют солнечными зайчиками зеркала, выстроившиеся в ряд вдоль дороги – их много, разных размеров и форм зеркала стоят и ждут, когда кто-нибудь заберёт их с собой. По обыкновению этого не случится – и потому вечером они все упадут, одно за другим, в попытке разбиться. Но не смогут. И утром добродушный смотритель заново расставит их небольшим лабиринтом вдоль дороги, пообещав, что всё ещё сбудется. И ни одно из них, как ни крути, не разобьётся.

Я отвлекаюсь от своих мыслей, когда входная дверь открывается, и меня окликает, перекрикивая звон колокольчика, Балерина. Я не оборачиваясь машу ей рукой, и лишь когда слышу, как дверь закрывается, смотрю в её сторону.

Балерина заходит медленно – так грациозно и так плавно, что все сидящие в кафе люди невольно обращают на неё внимание. Она словно летит – тонкая и изящная, невесомо шагает в сторону моего столика, садится напротив и смотрит на меня в упор своими бездонными голубыми глазами.

– Опять прогуливаешь, – говорит она серьёзным тоном. Я едва сдерживаюсь, чтобы не засмеяться. Отмечаю про себя, какая она красивая, и молчу – мне нечего говорить этой красоте.

Подходит официант и ставит передо мной стакан воды. Балерина уверенно говорит ему:

– Два американо, пожалуйста.

Официант удовлетворённо кивает и уходит, одарив перед этим Балерину лучезарной улыбкой. Сегодня у Балерины есть деньги, как, в прочем, и всегда. А у меня их, как обычно, не водится.

– Ты так и будешь молчать? – не выдерживает она, тяжело вздыхая и прикусывая тоненькую нижнюю губу. Воздевает бровки и улыбается сама себе – нежно, с толикой грусти. Ну и раздражения, само собой.

– А что, – выдаю, наконец, – я должна тебе говорить?

Балерина переводит взгляд на меня – я невольно глазами рыскаю по её идеальному, фарфоровому будто личику, пытаюсь найти рефлекторно хотя бы один изъян, но, как обычно, не могу.

– Дорогая моя, – говорит, качая головой, Балерина, – у тебя экзамены через два с половиной месяца. Ты школу оканчиваешь, понимаешь? Зачем тебе эти…

– Можно тебя слепить?

Балерина недоумённо смотрит на меня. Просьба звучит неожиданно, грубо, резко. Я ухмыляюсь – а разве выходило когда-нибудь у меня иначе?

Официант приносит кофе, и заодно – тарелку с шоколадным пирожным, украшенным какими-то цветочками. Тарелку он ставит рядом с Балериной.

– Комплемент для прекрасной дамы, – улыбается официант и указывает на пузатого мужчину, устроившемуся у окна. Поймав взгляд Балерины, мужчина весело улыбается и даже машет ей рукой. Балерине, в прочем, плевать.

– Будешь? – Балерина смотрит в мою сторону, я лишь отрицательно мотаю головой. Тогда она обращается к официанту, как обычно громко и чётко произнося слова:

– Уберите это убожество с глаз долой.

Официант удивлённо таращится на нас, искоса поглядывая на пузатого мужчину:

– Что мне с этим делать?

– Ну, – Балерина пожимает плечами, и взгляд её становится таким презрительным, что, я уверена, официант от зависти готов лопнуть, – оставьте в качестве подвешенного кофе, например. Мне до этого дела нет.

Официант кивает, и, краснея от недовольного взгляда мужчины за столиком у окна, уносит пирожное, которому теперь осталось лишь дождаться своего часа.

– А можешь и меня подвесить? Скажем, за шею, – пытаюсь съязвить я. Не выходит. Балерина ухмыляется с таким презрением, что я невольно вжимаюсь в стул, чувствуя себя, как мышь в лапах кота.

– Ну так что, – пытаясь перевести тему, говорю я, – можно тебя слепить?

Балерина сокрушённо качает головой, смеётся:

– Двоечница несчастная.

– Счастливая, – поправляю её я, – пошли уже отсюда. Меня тошнит от этого места.

– Теперь ясно, почему ты пишешь именно здесь.

– Да иди ты к чёрту.

– Ты вроде уже пригласила меня, нет?

Залпом Балерина осушает свою кружку, смотрит на меня в упор.

– Пей, – говорит строго.

– Не буду.

– Это не просьба.

– У меня нет денег.

– У тебя никогда их нет.

– Ты меня не купишь, – раздражаюсь.

– Я всё могу купить, – улыбается Балерина. Человек, не знающий её, сказал бы, что улыбается она по-доброму.

– Я не всё. Меня не можешь.

– Да тебя просто так отдадут.

– Я не буду пить, – твёрдо, смело. Будто не я это говорю вообще.

Балерина ухмыляется и берёт в руки предназначенную мне чашку, выливает её содержимое прямо на стол. Со стеклянной столешницы на пол стекают капли, образуют замысловатые пятна и узоры. Слышно, как начинают шептаться люди.

– Боже мой! – удивлённо вскрикивает официант.

– Лучше бы выпила, – как бы в укор говорит мне Балерина. Я мысленно посылаю её куда подальше – вслух не выходит. Слишком она красивая, когда становится строгой.

Балерина откладывает чашку в сторону. Затем она оставляет на столе несколько пятитысячных купюр, встаёт и направляется к выходу. Я почти сразу следую её примеру.

Над нашими головами звенит колокольчик.

– Есть охота, – говорит, обращаясь к нам, сидящий у входа в кафе бомж, – девочки, купите чего-нить пожевать…

Балерина разворачивается и заходит обратно в кафе. Я наблюдаю за офигевшим (иначе, честное слово, не скажешь, разве что матом) лицом бомжа, слушаю шёпот посетителей кафе, звучащий, как и любое осуждение, громче любого крика. Через минуту ровно Балерина выходит и протягивает бомжу пластиковый контейнер.

– Там пирожное, – говорит она, – шоколадное. И кусок бутерброда.

Бомж открывает контейнер и веселеет, меняется в лице. Глаза его начинают блестеть.

– Спасибо, – улыбается мужчина, вроде даже молиться начинает. Балерина уже не слышит – и как только я осознаю, что она удалилась от кафе шагов на десять, я тут же бегу за ней.

В кафе мне не пишется без кофе, определённо. Но так даже лучше.

***

– Неплохо тут у тебя, – не без презрения, но искренне говорит Балерина. Снимает водолазную маску, стряхивает с ног капли воды и налипшие на коленки водоросли. Оценивающе смотрит на незамысловатое убранство, снимает обувь, откладывает в сторону. Она у меня дома в первый раз – и это отчасти странно, ведь я к ней хожу с завидной частотой.

– Уютно, – не найдя, видимо, иного комплемента, заключает она. Я смотрю на Балерину и вижу, что она в этой грязной квартирке лишняя – как хрупкая китайская ваза какой-нибудь там эпохи в подземном переходе на Чорсу.