Такой человек скорее простит или забудет долг, чем придет за ним… если только долг не был предназначен для чего-то другого.
"Альта Рената. Надеюсь, вы простите мою неформальность". Она провела рукой по своему простому одеянию. "Я не ожидала гостей, но мне показалось, что ваше дело не терпит отлагательств. Прошу вас, присаживайтесь".
Молодая женщина опустилась в кресло так же легко, как туман на реке. Видя ее, можно было понять, почему жители Надежры смотрят на Сетерис как на источник всего стильного и элегантного. Мода родилась в Сетерисе. К тому времени, когда она перекочевала на юг, в протекторат Сетериса, Сесте Лиганте, а затем еще дальше на юг, за море, в Надежру, она стала старой и несвежей, и Сетерис пошел дальше.
Большинство сетеринских гостей вели себя так, словно Надежра была не более чем захолустным колониальным плацдармом Сесте Лиганте на Врасценском континенте, и, лишь ступив на ее улицы, можно было испачкаться в грязи реки Дежеры. Но деликатность Ренаты выглядела как нерешительность, а не как снисходительность. Она сказала: "Не срочно, нет… Я прошу прощения, если у меня сложилось такое впечатление. Признаться, я даже не знаю, как начать этот разговор".
Она сделала паузу, лесные глаза внимательно изучали лицо Донайи. "Вы не узнаете мою фамилию, не так ли?"
Это прозвучало зловеще. Сетерис мог находиться по ту сторону моря, но по-настоящему могущественные семьи могли влиять на торговлю в любой точке известного мира. Если бы Дом Трементис каким-то образом пересекся с одной из них…
Донайя не скрывала страха ни на лице, ни в голосе. "Боюсь, я не так часто имела дело с великими домами Сетериса".
Из девушки вырвался тихий вздох. "Как я и предполагала. Я думала, что она хотя бы раз написала вам, но, видимо, нет. Я… дочь Летилии".
Она могла бы объявить, что происходит от самой врасценской богини Ажерайс, и это не застало бы Донайю врасплох.
Неверие сменилось облегчением и опасением: не кредитор, не обиженная дочь чужой державы. Семья — в некотором роде.
Теряясь в догадках, Донайя оглядела сидящую напротив нее молодую женщину. Прямая спина, прямые плечи, прямая шея и такой же тонкий, узкий нос, благодаря которому все в Надежре называли Летилию Трементис великой красавицей своего времени.
Да, она могла быть дочерью Летилии. Племянница Донайи по замужеству.
"Летилия никогда не писала после своего отъезда". Это было единственным проявлением заботы о семье со стороны избалованной девчонки. Первые несколько лет они каждый день ждали от нее письма с сообщением о том, что она застряла в Сетерисе, умоляя о помощи. Но больше от нее ничего не было слышно.
Ужас впился в кости Донайи. "Летилия здесь?"
Дверь распахнулась, и на одно ужасное мгновение Донайя ожидала, что внутрь ворвется знакомый шквал мелочности и привилегий. Но это был всего лишь Колбрин, несущий поднос. К своему ужасу, Донайя увидела на нем два чайника: один — короткий и округлый, для чая, другой — более высокий. Конечно: Он услышал сетеринский акцент их гостя и, естественно, решил, что Донайя захочет подать и кофе.
Мы еще не настолько опустились, чтобы я не могла позволить себе должного гостеприимства. Но голос Донайи был по-прежнему резок, когда он поставил поднос между ними двумя. "Спасибо, Колбрин. Это все".
"Нет", — сказала Рената, когда мажордом поклонился и удалился. "Нет, матушка счастливо живет в Сетерисе".
Похоже, удача не совсем покинула дом Трементис. "Чаю?" спросила Донайя, немного запыхавшись от облегчения. "Или вы предпочитаете кофе?"
"Кофе, спасибо". Рената изящной рукой приняла чашку с блюдцем. Все в ней было изящно — но не искусственная, вынужденная элегантность, которую, как помнила Донайя, так усердно тренировала Летилия.
Рената отпила кофе и издала небольшой благодарный звук. "Признаться, я сомневалась, смогу ли я вообще найти здесь кофе".
Ах. Это было эхо Летилии, маленькая усмешка, которая приняла то, что должно было быть комплиментом, и превратила его в оскорбление.
У нас деревянные полы и стулья со спинками. Донайя проглотила язвительный ответ. Но горький вкус во рту подтолкнул ее к тому, чтобы налить себе кофе, хотя ей это и не нравилось. Она не позволила этой девушке заставить ее чувствовать себя дельта-рустиком только потому, что Донайя всю жизнь прожила в Надежре.
"Значит, вы здесь, а Летилии нет. Могу я спросить, почему?"
Девушка опустила подбородок и повернула кофейную чашку так, словно ее точное положение на блюдце было жизненно важно. "Я несколько дней думала, как лучше к вам подойти, но…" В ее смехе промелькнула нервозность. "Невозможно сказать об этом, не признавшись, что я дочь Летилии… И все же, признавшись в этом, я понимаю, что уже встала не с той ноги. Но все равно ничего не поделаешь".
Рената вдохнула, как человек, готовящийся к бою, затем встретила взгляд Донайи. "Я здесь для того, чтобы узнать, смогу ли я примирить свою мать с ее семьей".
Донайе потребовалось все самообладание, чтобы не рассмеяться. Примирить? Она бы скорее примирилась с наркотиками, которые в последние годы жизни ее мужа Джанко лишили его здравого смысла. Если верить мрачным высказываниям Джанко, Летилия сделала для разрушения дома Трементис не меньше, чем Ажа.
К счастью, обычай и закон предлагали ей более беспристрастный ответ. "Летилия не принадлежит к этой семье. Отец моего мужа вычеркнул ее имя из нашего реестра после того, как она уехала".
По крайней мере, Рената была достаточно умна, чтобы не удивляться. "Я вряд ли могу винить своего свекра", — сказала она. "Я знаю только версию моей матери, но я знаю и ее. Я могу предположить, какую роль она сыграла в этой разлуке".
Донайя могла только представить, какой яд содержала версия Летилии. "Это больше, чем просто отчуждение", — резко сказала она, поднимаясь на ноги. "Мне жаль, что вы напрасно пересекли море, но боюсь, что то, о чем вы просите, невозможно. Даже если бы я верила, что ваша мать хочет помириться, а это не так, я не заинтересована в этом".
Коварный червячок внутри нее прошептал: "Даже если бы это открывало новые возможности для бизнеса? Какой-то способ выбраться из ловушки Индестора?
Даже тогда. Донайя сожжет поместье Трементис дотла, прежде чем примет помощь из рук Летилии.
Дверь салона снова открылась. Но на этот раз вмешался не ее мажордом.
"Мама, Эглиадас пригласил меня поплавать по реке". Леато натягивал перчатки, словно ему не терпелось закончить одеваться, прежде чем покинуть свои покои. Но при виде гостьи он остановился — рука все еще была зажата в манжете.
Рената поднялась, как распустившийся бутон цветка, и Донайя тихо выругалась. Почему именно сегодня Леато решил проснуться раньше всех? Не то чтобы четвертое солнце было ранним по меркам других людей, но для него середина утра вполне могла быть рассветом.
Рефлекс заставил ее произнести эти слова вежливости, хотя ей хотелось только одного — поскорее увести девушку. "Леато, ты помнишь рассказы о своей тете Летилии? Это ее дочь, Альта Рената Виродакс из Сетериса. Альта Рената, мой сын и наследник, Леато Трементис".
Леато перехватил руку Ренаты, прежде чем она успела снова коснуться своего плеча, и поцеловал кончики пальцев в перчатке. Когда она увидела их вместе, сердце Донаи опустилось как камень. Она привыкла думать о своем сыне как о подростке-шалуне или о периодически возникающей головной боли. Но это был взрослый мужчина, красотой не уступающий Ренате: волосы цвета старинного золота, модно растрепанные на макушке; кожа цвета слоновой кости и точеные черты лица, отличительная черта дома Трементис; элегантный покрой жилета и приталенный фрак поверх него в платиновом переливе осенних трав дельты.
