Когти Гаммер Линдворм запутались в ее волосах. "Умнее вас обоих, ты хочешь сказать. Я заставлю его использовать тебя, а не вон ту грязную кучу костей. Это твое наказание. Я отравлю тебя — это будет справедливо, не так ли? — А потом мы используем тебя, чтобы отравить колодец. Когда он будет уничтожен, он будет доволен".

Рен едва расслышала остаток ее слов. Рев в его ушах почти заглушил их. "Колодец", — прошептала она онемевшими губами. "Они хотят погубить Колодец".

"Он говорит, что комары покинут Надежру, если не будет источника, вокруг которого они роятся". Она прищелкнула языком, как старая тетушка. "Этот человек одержим".

Сердце Рен гулко стучало о ребра. Она даже не могла сопротивляться, когда Гаммер Линдворм открыла рот и высыпала в него пепел. Мир кружился вокруг нее — не так хаотично, как в Адской ночи, но она чувствовала, как нити проскальзывают друг мимо друга, как распутывается паутина. Как будто она могла просто… пройти сквозь нее.

Гаммер Линдворм почувствовала это через мгновение после того, как Рен пошевелилась. "Стой! Остановись!" Когти на ее плече сжались, но впились в плоть Рена, как ножи в туман. "Вернись, мерзкое отродье!"

Рен, спотыкаясь, вырвалась из объятий старой карги. Злыдень был там, скрюченный, сломанный и фальшивый, но Надежра была не одна — она видела это, когда Гаммер Линдворм приволокла ее в поместье Индестора.

И если она родилась от Ажераиса, то могла перемещаться сквозь сон Ажераиса.

Рен отвернулась от нее и побежала.

23

Буря против камня

Сон Ажераиса: Киприлун 35

Она бежала.

По темным коридорам амфитеатра, где зрители ревели в безумном восторге от кровавых развлечений тирана. По каменной площадке, уходящей в небо. Мимо теней врасценских паломников, взбирающихся по склону, чтобы пройти лабиринт вокруг источника, и солдат Лиганти за защитными сооружениями, вниз, на Старый остров, переходящий от открытой местности к удушливой ловушке, к бездушной, упорядоченной сетке улиц, какой она никогда не была в мире бодрствования.

Через всю Надежру. Через сны всей Надежры. Злыдни гнались за ней, рыча и огрызаясь, но она их обгоняла. Ведь она была речной крысой, и если что и знала, так это свой город.

Улицы, каналы и мосты мелькали мимо, через знакомые и незнакомые районы, к северным окраинам, где каменные фундаменты островов уступали место домам, построенным на сваях в грязи дельты, богатым фермерским угодьям, питавшим город, и дальше, сверкая в свете двух постоянно меняющихся лун, — к морю.

Рен остановилась, запыхавшись. Ничто больше не преследовало ее.

Но страх все еще бился в ней, песней пепла отдаваясь в ее костях. Гаммер Линдворм могла появиться из ниоткуда. Как и Злыдень. Как далеко ей придется зайти, чтобы спастись от них? Как далеко простирался сон Ажераиса? Остановился ли он на границах Врасана, или в нем было бесчисленное множество снов Ганллеха, Сетериса, всех городов и народов, расположенных вдоль Рассветной и Сумеречной дорог?

Сохранится ли сон, если уничтожить его источник?

Если сон перестанет существовать… что будет с Рен?

И не только с ней, но и с предками. Секани — часть души, которая следила за родственниками и потомками человека, — выходила по зову канины.

Иврины Ленской там не было. Рен не могла позволить себе провести для нее обряд; кремация Иврины была проведена на манер лиганти, с молитвами о том, чтобы ее дух вознесся в Просвет перед возрождением. Но было еще бесчисленное множество матерей и отцов, бабушек и дедушек, тетушек и дядюшек, братьев, сестер и двоюродных братьев. Нити, скреплявшие народ врасценцев.

Теперь она видела их призраки вокруг себя, смутные тени, возделывающие землю, вкалывающие на баржах, ловящие рыбу на реке.

Словно потянувшись за невидимыми нитями, она обернулась, чтобы увидеть Надежру.

Город снов. Священное место источника Ажерайс. Двести лет хранимое в руках Лиганти… но от этого еще более драгоценное.

Они отравят Аркадию пеплом, а затем принесут ее в жертву, чтобы уничтожить мечты всех врасценцев, прошлых, настоящих и будущих.

Она не могла отвернуться от этого. Она не могла отказаться от всего этого.

Рен уперлась взглядом в камень, возвышающийся над рекой, и снова пустилась бежать.

Бежать. Домой.

Старый остров: Киприлун 35

пепел, пробивающийся через кровь Седжа, казался ему кощунственной насмешкой над ажой, которую он принял за свои Узловые клятвы. Вокруг него рушилась Надежра: доски гнили от плесени, здания погружались в грязь и ил. Она засасывала его сапоги, грозя оторвать их с каждым шагом, но Седж шел вперед, сгорбившись, сжимая кулаки, чтобы прижать их к коленям. Казалось, сама Дельта пытается поглотить его.

Это был один из самых старых его кошмаров. Он был совсем маленьким, когда какой-то копатель моллюсков нашел его в осоке на берегу реки, но этот ублюдок Симлин рассказывал истории о том, как детей заглатывает речная грязь. Утонуть в грязи.

Я не утону. Он уже слишком большой для этого. Слишком велик для этого дерьма.

Попытавшись сосредоточиться на Варго, Седж увидел, что тот то ускользает из поля зрения, то исчезает из тумана, клубящегося вокруг него. "Эй! Не вздумай снова уходить без меня!" крикнул Седж. И, возможно, это сработало, потому что Варго снова зашипел, как свеча, укрытая от ветра в водостоке.

"Это не моя заслуга, — сказал Варго. Это царство разума". Мы все еще бодрствуем, Надежра, но сновидения, которые мы видим, уже не те".

"Тогда принеси веревку и свяжи нас вместе. Я не потеряю тебя, пока мы не найдем Рен… ату. Альту, я имею в виду".

Седж сделал все возможное, чтобы скрыть промах: сначала он сделал вид, будто увидел что-то в тумане. Затем, словно призвав его, он увидел нечто, дрейфующее сквозь туман, как…

Не думай об этом. "Все это не реально, — пробормотал он, цепляясь за это убеждение.

Пока этот ублюдок Варго не сказал: "Помнишь Грачека и Юрдана?"

Это было достаточно реально, чтобы убить. Черт. "Давай найдем какую-нибудь веревку".

Хуже всего было то, что он видел оба мира одновременно, бодрствующий и спящий. Вокруг него были люди — настоящие люди, а не туманные призраки из сна Ажераиса, — но в тумане Завесы их было трудно различить, а благодаря пеплу оба они были твердыми, когда Седж наткнулся на них. Приходилось полагаться на инстинкт, чтобы сориентироваться, — план Надежры был запечатлен в его костях.

А думать приходилось символами. То, что возвышалось слева, должно быть, Чартерхаус: паутина из веревок, серых, коричневых, зеленых, синих и переливающихся радугой красных и белых, хотя, как только он пытался рассмотреть эти кусочки, они исчезали. Но это была веревка. Седж схватил Варго за руку и потянул к ней.

Они едва успели выйти на площадь, как тропинка оказалась вдвойне запружена живыми людьми и безликими призраками. На ступеньках выстроилась вереница ястребов: одни — человеческие, другие — неподвижные стальные статуи, третьи — пернатые хищные птицы, возвышающиеся над толпой.

Затем по лестнице спустились твари, более чудовищные, чем люди или соколы, — ползучая тень с паучьими тонкими конечностями, останки тел, повешенных, сожженных и утопленных, выколотые глаза, раздвоенные языки, отрубленные конечности.

Седж попятился назад, столкнувшись с Варго. "Что это, черт возьми, такое?"

"Это приз". Варго — человек, который всегда держал себя в руках, который иногда позволял себе проявлять гнев, но ничего похожего на уязвимость, — не смог сдержать дрожь в голосе. "Цена, которую мы платим, чтобы выжить в Надежре. К черту веревки. Нам нужно выбираться отсюда".