— Понимаете, ваша мама… Она замечательный человек, но…

— Ничего, все в порядке. — Женщина улыбнулась. — Она куда больше верит в чудеса, чем я. Мне очень жаль, если она вам досаждала, но она хотела как лучше.

— Я это знаю. Мне бы очень хотелось сделать то, о чем она меня просила, но, боюсь, это не в моих силах.

— В любом случае входите. Компания мне не помешает. — Женщина распахнула дверь пошире. — Меня зовут Лиза.

— Рада с вами познакомиться.

Рэчел вошла в маленькую тесную гостиную, заставленную мебелью. Бежевый раскладной диван, старое кресло с высокой спинкой, несколько небольших столов и тумба, на которой стоял телевизор, — все это было хорошего качества, но какое-то разнокалиберное и далеко не новое на вид, так что Рэчел заподозрила, что все эти вещи подарены Лизе ее матерью.

Стойка, расположенная с левой стороны от входа, частично отделяла гостиную от кухни. На стойке, покрытой бежевым пластиком, Рэчел увидела привычный набор пластмассовых банок, тостер, плетеную корзинку для бумаг, забитую до отказа, а также два зрелых банана и наполненную сломанными карандашами коробку из-под сладостей без крышки. Оглядев нехитрую обстановку и столь же простецкие пожитки, Рэчел невольно задала себе вопрос: когда она сама сможет позволить себе хотя бы это?

Тем временем Лиза выключила телевизор и жестом предложила Рэчел сесть в кресло с высокой спинкой.

— Кока-колы не хотите? Или, может быть, кофе? Вчера мама привезла свои булочки.

— Нет, спасибо.

Рэчел опустилась в кресло, и на некоторое время наступила неловкая пауза. Обе женщины не знали, что сказать.

Лиза взяла с дивана какой-то журнал и тоже села.

— Как себя чувствует ваша дочь? — спросила Рэчел.

Лиза в ответ пожала плечами.

— Сейчас она спит. Нам в какой-то момент показалось, что ей получше, но затем снова наступило ухудшение. Врачи сделали все, что могли, поэтому я привезла ее из больницы домой.

В глазах у женщины появилось загнанное выражение, и Рэчел поняла, что Лиза забрала дочь домой умирать, хотя никогда не смогла бы сказать этого вслух.

Закусив нижнюю губу, Рэчел полезла в свою сумочку. С самого начала она знала, что ей надо делать, и теперь пришло время, когда она могла осуществить свой план.

— Я вам кое-что привезла.

Рэчел вынула из сумочки и протянула Лизе чек на двадцать пять тысяч долларов, выписанный Кэлом Боннером.

— Это вам, — сказала она.

Удивление на лице Лизы сменилось смущением, которое, в свою очередь, уступило место недоверию. Рука Лизы, в которой она держала чек, задрожала. Женщина часто заморгала, словно в глаза ей попала соринка.

— Это… это выписано на ваше имя. Что это?

— Я сделала на чеке надпись о том, что эти деньги предназначаются для фонда Эмили. Обратите внимание на дату, проставленную на чеке, — он выписан как бы вперед, так что обналичить его вы сможете только через неделю.

Лиза внимательно изучила подпись на обратной стороне чека, затем снова подняла глаза на Рэчел.

— Но ведь это такие большие деньги, а я вас даже не знаю. Почему вы это делаете?

— Потому что хочу, чтобы эти деньги принадлежали вам.

— Но…

— Пожалуйста. Для меня это очень важно. — Рэчел улыбнулась. — У меня к вам только одна просьба. В следующий понедельник я уезжаю. Так вот, я вас очень прошу после моего отъезда послать Кэлу Боннеру письмо с благодарностью за его щедрость.

— Конечно. Но… — С лица Лизы не сходило недоумение, свойственное в подобных ситуациях людям, которые не привыкли к хорошим новостям.

— Он будет очень рад, когда узнает, что его деньги пошли на помощь вашей дочери.

Рэчел не могла отказать себе в этом маленьком удовольствии. Она выполнила условия, поставленные Кэлом, так что у него не было оснований потребовать свои деньги назад, зато она теперь получила возможность потешить себя мыслью, что все-таки обвела его вокруг пальца.

— Мама… — раздался слабый детский голосок.

Лиза разом расправила плечи.

— Иду, — сказала она и встала, сжимая в руке драгоценный чек. — Хотите познакомиться с Эмили?

Если бы этот разговор происходил в присутствии матери Лизы, Рэчел нашла бы предлог для того, чтобы отказаться, но стоящая перед ней женщина не ожидала от нее никаких волшебных исцелений.

— Да, с удовольствием.

Сунув чек в карман, Лиза провела Рэчел по короткому коридору между гостиной и кухней. Они миновали спальню и ванную комнату и вошли в детскую.

На бумажных обоях, покрывающих стены, резвились маленькие девочки в панамках. Не слишком плотно запахнутые желтые шторы прикрывали единственное в комнате окно.

Целая гроздь воздушных шаров, некоторые уже были спущены, сонно покачивалась в углу. Повсюду были расставлены почтовые открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления. Многие из них уже начали загибаться по краям.

Рэчел увидела двуспальную кровать, на которой, укрытая мятой голубой простыней, лежала девочка. Лицо у нее было припухшее, руки покрывали темные синяки. Короткие редкие волосы каштанового цвета походили на пух.

Держа в руках розового плюшевого медвежонка, девочка молча смотрела на Рэчел лучистыми зелеными глазами.

Лиза подошла к кровати дочери.

— Хочешь немножко сока, маленькая? — спросила она.

— Да, пожалуйста.

Лиза поправила подушку так, чтобы девочка могла сесть.

— Апельсиновый или яблочный?

— Яблочный.

— Это Рэчел, — сказала Лиза, поправляя сбившуюся простыню. — Она не доктор, а просто друг. Может, пока я схожу за соком, ты покажешь ей Блинки? Рэчел, это Эмили.

Когда Лиза вышла из комнаты, Рэчел подошла поближе.

— Привет, Эмили, — сказала она. — Можно я присяду на кровать?

Девочка согласно качнула головой, и Рэчел осторожно опустилась на краешек постели.

— Готова поспорить, я знаю, кто такой Блинки.

Эмили бросила взгляд на своего розового медвежонка и крепче сжала его в руках.

— Наверняка это и есть Блинки, — сказала Рэчел, дотрагиваясь до кончика маленького, похожего на кнопку носика малышки.

Эмили улыбнулась и отрицательно качнула головкой.

— А, понятно. — Рэчел дотронулась до уха Эмили. — Тогда вот кто Блинки.

— Нет, — сказала девочка и тихонько хихикнула.

Они поиграли еще немного в эту нехитрую игру, после чего Рэчел наконец «угадала», что Блинки — имя розового медвежонка. Девочка была очаровательным существом, и у Рэчел сердце разрывалось при виде того, что с ней сделала болезнь.

В комнату вошла Лиза с желтой пластиковой чашкой в руке. В тот самый момент, когда Рэчел стала подниматься на ноги, чтобы дать матери возможность напоить ребенка, зазвонил телефон.

— Не возражаете? — спросила Лиза, протягивая чашку с соком Рэчел, — Разумеется…

Когда Лиза вышла, Рэчел помогла Эмили сесть и поднесла чашку к ее губам.

— Я могу попить сама, — сказала девочка.

— Конечно, можешь. Ты ведь уже большая.

Обхватив чашку обеими руками, девочка сделала глоток, после чего снова протянула ее Рэчел.

— Ты не могла бы выпить еще немного? — спросила Рэчел, но тут же увидела, что глаза у малышки сами собой закрываются: даже такое небольшое усилие, по всей видимости, было для Эмили чрезмерным. Рэчел уложила ее и поставила чашку на прикроватную тумбочку, заставленную флаконами с таблетками.

— У меня есть сын. Он немного постарше тебя…

— Он любит играть на улице?

Рэчел кивнула и осторожно сжала в руке ладошку девочки.

— Я тоже люблю играть на улице, но мне нельзя, потому что у меня лейкемия, — слабым голосом сказала Эмили.

— Я знаю.

Привычка — вторая натура: глядя на бледное лицо маленькой девочки, Рэчел поймала себя на том, что обращается к Богу, в которого она больше не верила: Как Ты мог это сделать? Как Ты мог допустить, чтобы с таким чудесным ребенком случилось это?

В памяти Рэчел всплыли слова, когда-то сказанные Гейбом: Наверное, ты путаешь Бога с Санта-Клаусом. Должно быть, вид ребенка, отчаянно цепляющегося за жизнь, обострил восприимчивость Рэчел. Никогда раньше она так остро не ощущала скрытого, глубинного значения этой фразы. Она почувствовала какое-то странное душевное спокойствие, впервые по-настоящему поняв, что именно Гейб имел в виду: у нее, у Рэчел, было детское представление о Боге.