Впрочем, эти воспоминания не вызвали в его душе ничего, кроме печали. Теперь у него не было никакого желания возиться с животными. Ему было горько сознавать, что, вылечив множество живых существ, он оказался бессилен помочь самому себе.

Возвратившись домой, Гейб почувствовал, что все еще не готов к общению с Рэчел и Эдвардом, и потому, сев в машину, отправился в город. Там он заглянул в закусочную «Макдоналдс» и выпил чашку кофе, после чего подъехал к церкви Этана и припарковался на своем обычном месте, в квартале от нее.

Рэчел повернулась к Богу спиной, но Гейб никогда не ощущал в себе способности сделать это. Его вера была такой же прочной, как вера младшего брата. Правда, это не помогло ему, не спасло от несчастья.

Несмотря на то что в последнее время Этан раздражал его своим поведением, Гейб любил слушать его проповеди.

Этан Боннер не был одним из сладкоголосых, безукоризненно правильных во всем слуг Божьих, которые напыщенно провозглашали прописные истины и вели себя так, словно только они обладали правом общаться со Всевышним и выдавать пропуска в рай. В отличие от них младший брат Гейба проповедовал терпимость и пытался воспитывать в прихожанах не только чувство справедливости, но и сострадание и умение прощать, то есть именно те качества, которые сам Этан отказывался проявлять в отношении Рэчел. Гейб не мог этого понять, считая, что его младший брат никогда не был лицемером.

Оглядевшись, Гейб заметил, что он не единственный опоздавший. Прошло уже немало времени после начала службы, когда на заднюю скамейку тихонько опустилась Кристи Браун, одетая в очень короткое желтое платье. Выражение лица у нее было вызывающее. Гейб мысленно улыбнулся. Как и многие жители Солвейшн, он никогда не обращал на Кристи никакого внимания, за исключением тех случаев, когда ему нужна была ее помощь в каком-нибудь деле. Теперь же Кристи стала женщиной, с которой нельзя было не считаться.

После окончания службы он заехал в пустующий дом Кэла и, позвонив брату, сообщил ему, что на какое-то время переселяется из его жилища в другое место.

Узнав о причине такого его решения, Кэл взорвался:

— Так ты, значит, переезжаешь к вдовушке Сноупс? Этан говорил мне, что ты с ней снюхался, да я ему не верил. Значит, теперь ты живешь с ней?

— Все не совсем так, — ответил Гейб, хотя в словах Кэла было немало правды. — Похоже, на нее тут начали охоту, и мне кажется, ей угрожает опасность.

— Ну, так пусть этим занимается Оделл.

Ухо Гейба уловило какой-то тихий писк, и он понял, что рядом с братом его маленькая дочь. Рози была чудесным ребенком с лукавым ясным взглядом, весьма недвусмысленно говорившим о весьма шаловливом нраве и о том, что в скором времени ее родителям предстоят нелегкие времена. Глубоко в груди Гейба снова шевельнулась боль.

— Послушай, Гейб, я тут побеседовал с Этаном… — заговорил Кэл после небольшой паузы. — Я знаю, что больные животные всегда были твоей слабостью, но в данном случае речь идет о гремучей змее. Любой, кто побудет в твоей компании пять минут, сразу же поймет, что вытянуть из тебя денежки проще простого, и…

— Гейб? — послышался в трубке голос жены Кэла.

Хотя Гейб виделся с доктором Джейн Дарлингтон Боннер всего несколько раз, он очень быстро проникся к ней симпатией. Она была умна, уверена в себе и в то же время отличалась скромностью и сдержанностью. Именно этими качествами и должна была обладать супруга Кэла, который в течение всей своей футбольной карьеры был окружен молодыми девицами без царя в голове.

— Гейб, не слушай его, — сказала Джейн. — И Этана тоже не слушай. Мне нравится вдова Сноупс.

— Я очень рад это слышать, — заметил Гейб, — но ведь ты, насколько я помню, ни разу с ней не встречалась.

— Нет, не встречалась, — ответила Гейбу его невестка голосом человека, который привык говорить серьезно. — Но я жила в ее ужасном доме. Когда у нас с Кэлом были проблемы, я, хотя это, наверное, звучит глупо, оказываясь в ее спальне или в детской, почему-то чувствовала, что мы с ней очень похожи. Весь дом был чем-то вроде воплощения порока, а ее комната и детская — воплощением добродетели. Я всегда была уверена, что эти две комнаты — ее рук дело.

До Гейба донесся скептический смешок старшего брата.

Гейб улыбнулся.

— Рэчел так далеко до святой, что я и выразить не могу, Джейн, — сказал он. — Но ты права: она хороший человек, и сейчас переживает очень тяжелые времена. Постарайся сделать так, чтобы мой старший братец какое-то время не дышал мне в затылок, ладно?

— Сделаю все, что в моих силах. Счастливо, Гейб.

Положив трубку, Гейб тут же снова снял ее и позвонил еще в несколько мест, в том числе Оделлу Хэтчеру. Затем он забрал из холодильника скоропортящиеся продукты и отправился обратно на гору Страданий. Когда он припарковался около гаража, была уже середина дня. Окна коттеджа были открыты, входная дверь отперта, но ни Рэчел, ни ее сына в доме не оказалось.

Гейб занес зелень и другие продукты на кухню и положил их в холодильник. Покончив с этим, он обернулся и увидел позади себя Эдварда, стоящего у задней двери. Он вошел так тихо, что Гейб не слышал его шагов.

Гейб тут же вспомнил, как в их небольшой фермерский домик в северной части Джорджии вбегал Джейми. Он врывался, словно ураган, хлопая дверями, громко топая ногами, во всю силу своих легких крича, что обнаружил какого-то необыкновенного земляного червяка, или требуя починить сломанную игрушку.

— А твоя мама на улице? — спросил Гейб.

Опустив голову, мальчик уставился в пол.

— Пожалуйста, ответь мне, Эдвард, — спокойно сказал Гейб.

— Да, — прошептал Эдвард.

— Что «да»?

Плечи мальчика напряглись и оцепенели, голова опустилась еще ниже. Для Гейба было очевидно, что мальчику необходимо мужское влияние, чтобы он стал более решительным и раскованным.

— Посмотри на меня, — сказал Гейб, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно.

Эдвард медленно поднял голову.

— Когда ты говоришь со мной, Эдвард, я хочу, чтобы ты произносил «да, сэр» и «нет, сэр», а когда разговариваешь с мамой, с Кристи или еще с какой-нибудь женщиной — «да, мэм» и «нет, мэм». Ты теперь живешь в Северной Каролине, а здесь вежливые дети разговаривают со взрослыми именно так. Ты понял?

— Угу.

— Эдва-ард… — предостерегающе протянул Гейб.

— Меня зовут не Эдвард.

— Но я слышал, как тебя так называет твоя мама.

— Ей можно так меня называть, — сказал мальчик с мрачным видом, — а тебе нет.

— Ну а как же мне тебя называть?

— Чип, — пробормотал малыш после некоторого колебания.

— Чип?

— Да, Чип. Мне не нравится имя Эдвард. Я хочу, чтобы все меня называли Чипом.

Гейб хотел было объяснить, что Чип Стоун — не самое лучшее имя, но тут же отказался от этого намерения. Он всегда ладил с детьми, но с сыном Рэчел у него это плохо получалось: уж больно мальчик был странный.

— Эдвард, ты нашел моток веревки?

Задняя дверь дома распахнулась, и появилась Рэчел. Ее грязные руки и обгоревший нос яснее ясного говорили о том, что она работала в саду. Едва успев войти, она тут же устремила озабоченный взгляд на сына, словно боялась, как бы Гейб не сделал с ним чего-нибудь в ее отсутствие. Гейб невольно почувствовал себя виноватым, и ему это не понравилось.

— Эдвард.

Мальчик подошел к старому буфету, обеими руками открыл левый ящик и вытащил клубок бечевки, который, насколько Гейб помнил, лежал там всегда.

— Положи его в то ведро, ладно?

Эдвард кивнул и, бросив настороженный взгляд на Гейба, сказал:

— Да, мэм.

Рэчел вопросительно посмотрела на него, но Эдвард уже вышел из дома через заднюю дверь.

— Почему ты решила назвать его Эдвардом? — спросил Гейб, стараясь не дать Рэчел возможности начать разговор об утреннем происшествии с ужом.

— Так звали моего деда. Он взял с меня клятву, что своего первого сына я назову в его честь.

— А разве ты не можешь называть его Эдом или Эдди? Сейчас никто не называет маленьких мальчиков полным именем Эдвард.