– Вполне понимаю, – отозвался Евгений Михайлович. – У нас, дорогой Владимир Иванович, других вариантов нет. Если и вы не сможете, то… ну что же… – Евгений Михайлович развел руками.

– Я полагаю, что мы друг друга поняли, – сказал папенька.

Евгений Михайлович поспешил откланяться и покинул видеозал.

– Завтра с утра жду вас в нашем клубе, – сказал он мне шепотом, прощаясь. Я кивнул – буду.

– Мда… – сказал папенька и вытер носовым платком вспотевший лоб. – Вот, значит, какие дела…Ладно, Алексей. Пойду я. Дома увидимся.

Судьба всесильного Валерия Александровича Герцина была решена этим же вечером. Папенька сделал несколько звонков и домой к нам в течение получаса нагрянули городской прокурор, начальник городской милиции, неизвестный мне человек из обкома и собственной персоной Валерий Александрович Герцин.

Джентльмены собрались в папенькином кабинете, пили кофе и изучали полученные материалы.

– Что же ты, Валера, жадный такой? – удивлялся городской прокурор. – Ну право, куда столько? И доллары… Бежать, что ли, собрался за границу? Или думаешь, что американцы нас завоюют?

– В общем, тут каждая бумажка – уголовное дело, – резюмировал Николай Николаевич, начальник городской милиции. – А по совокупности… я даже говорить не хочу.

– Стенка! – отрезал прокурор. – По совокупности светит стенка. И не та, что у тебя в мебельном, Валера. Другая.

– Ты понимаешь, как всех подставил? – мрачно говорил обкомовец. – Ты скажи спасибо Владимиру Ивановичу, что он не стал горячку пороть, а собрал нас всех, чтобы по-товарищески посоветоваться. Если бы он чуть иначе поступил, то Леня бы уже на тебя ордер выписывал. Так, Леня?

– Еще бы не так! – согласился прокурор. – И с удовольствием бы выписал. Крыса ты, Валера. Жадный и глупый. Может и правда закрыть тебя? Посидишь на баланде, подумаешь над своим поведением.

– Ну как же, товарищи, – лепетал Герцин. – Я же всегда все по первой просьбе… Никому ни в чем отказа…Как же…

– Ты, Валера, про эти крохи лучше не вспоминай, – сказал прокурор раздраженно. – Ты лучше нас не зли.

– Ты же понимаешь, что если туда попадешь, то… – многозначительно сказал Николай Николаевич. – В камерах душно, накурено, а у тебя же астма, вроде?

– Астма… – выдавил Герцин.

– Ну вот, – сказал Николай Николаевич, – можно просто заснуть и не проснуться.

– Что же ты, мать твою, – злобно говорил обкомовец, – за болван такой? Что вы за люди?! Третий ты на моей памяти, все начинаете хапать, как в последний день. А на тебя виды были, Валера, серьезные виды. Всех подвел! Столько лет воруете, концы прятать в воду не научились! Но это все лирика. Что делать будем, товарищи?

– А что делать, – пожал плечами прокурор, – о материалах минимум несколько человек знают, кроме нас. Так что, сжечь в камине мы это все, конечно, можем. Но это бессмысленно. Всплывет снова и неизвестно с какой стороны. Так что, решение одно – по собственному. И я считаю, больше мы ничего сделать не можем. Это предел.

– По собственному… – сказал Николай Николаевич.

– Согласен, – подтвердил обкомовец. – Завтра чтобы к восьми ноль-ноль был у нас. С заявлением.

Потом наступила небольшая пауза, шуршали бумагами и чего-то шептали.

– Вот это внесешь Лене, – сказал обкомовец. – Штраф. Тоже завтра, Леня пришлет человека, передашь. И благодари бога, что легко отделался.

– Вместо стенки – легкий штраф и переход на другую работу, – сказал прокурор. – Это ж как подарок!

– Считай, второй раз родился, – подтвердил Николай Николаевич. – У тебя там кооперативы, вроде бы? Вот и иди в частную лавочку, самое место. А самое лучшее, Валера, закрыть тебе все дела и уезжать. Сложно тебе теперь будет здесь работать. Сам же понимаешь?

– Хорошо, что в чужие руки не попало, – еще раз сказал обкомовец. – Владимир Иванович, вам благодарность от нас всех, сами понимаете. Я доложу Ивану Ивановичу об обстоятельствах дела.

– Как же иначе? – сказал папенька. – Одно же дело делаем.

– Ну все, – объявил обкомовец, – Пора, товарищи, по домам. День был тяжелый… Непростой!

Товарищи разошлись, а отец вызвал на ковер меня.

– Ты, Алексей, чтобы о случившемся никому ни слова. Понимаешь? И этот Лисинский… Ему доверять нельзя. Так что, ничего не было. Понял?

– Понял, – подтвердил я.

– Вот и прекрасно, – подобрел папенька. – Лучше держаться подальше от этого всего.

На следующий день с утра я поспешил в кафе «Уют», где договорился встретиться с Евгением Михайловичем. Он был на месте – сияющий и торжествующий, похоже, что уже все знал.

– Огромное вам спасибо, Алексей! – сказал он. – Вы с вашим отцом не только нам, вы всему городу услугу оказали. Может теперь хоть иногда мясо будет не только на рынке и в чебуречных, но и на прилавках магазинов!

– Вы уже все знаете? – спросил я.

– Кое-что знаю, – Евгений Михайлович подмигнул мне, – а кое о чем догадываюсь. Но вообще знаю, что все хорошо закончилось. Для всех хорошо. И, как я говорил, наша благодарность будет велика. Начнем вот с этого. – Евгений Михайлович придвинул ко мне перехваченный резинкой газетный сверток.

– Что это? – спросил я, хотя догадывался, что там внутри.

– Берите, молодой человек, – сказал ласково Евгений Михайлович, – это вам лично. За оказанную услугу. Ни в коем случае не вашему отцу. Я же все понимаю! Лично вам.

Конечно, я боялся подставы, но искушение было слишком велико. Я засунул газетный сверток в сумку – будь что будет!

– И правильно! – похвалил меня Лисинский. – Но вы не подумайте, что это все. Нет! Я еще рассчитываю с вами вести дела. Вы же не хотите удовлетвориться одним видеосалоном, не правда ли?

– Мы думали расширяться, – признался я.

– Самое время! – назидательно сказал Евгений Михайлович. – И мы еще об этом поговорим. А сейчас, я прошу меня извинить. Дела!

Мы тепло попрощались, довольные друг другом, и я отправился в видеосалон. Там я развернул газетную упаковку. Две пачки сторублевок, по пять тысяч рублей каждая. Десять тысяч. Признаться, я был впечатлен. Это было едва ли не больше, чем я заработал за год. Полученные деньги окрыляли и приятно возбуждали. Вот теперь можно было купить машину, и не какой-нибудь «Москвич», а что-нибудь нормальное. На себя можно не оформлять, откроем кооператив, оформим как кооперативное имущество. Но точил и червячок сомнения. Лисинский – хищник. Самый натуральный. Акула, которая сожрет и не заметит. Я, конечно, ему был полезен, но… это было сегодня. Завтра все может быть совершенно иначе.

Я пока не знал, что делать с полученными деньгами и просто положил их в коробку из-под обуви, к остальным. Все равно, большинство интересующих меня вещей еще не изобрели. Каких-то особо ценных идей в голову не приходило, а связываться с малодоходной и хлопотной мелочевкой типа производства сладкой ваты не хотелось.

Когда я пришел в видеозал, там уже был Валерик, у которого, судя по горящим глазам и возбужденному виду, явно что-то случилось.

– Рассказывай уже… – сказал я.

– Короче, – сказал Валерик, – я тут разговаривал с пацанами, Антон и Пашка, у них видеосалоны на Пушкина и на Красноармейской. Знаешь таких?

– Шапочно знаю, – пожал плечами я. – И че рассказывают?

– Говорят, к ним приходили какие-то хмыри, от Седого. И сказали, чтобы с каждого салона по четыреста рублей платить. В месяц, прикинь! Вы, типа, по две штуки гребете, а пацаны голодные ходят. Рэкет! Слышал такое?

– Слышал… – усмехнулся я.

Слово «рэкет» только-только входило в обиход с легкой руки журналистов из «Крокодила», впервые в советской прессе обстоятельно и с подробностями написавших цикл статей о днепропетровских рэкетирах. Явление это только-только зарождалось, а представители его были очень голодными, жадными и скорыми на расправу. Само собой разумеется, что ни о каких «крышах» и речи быть не могло, что-то такое существовало на Кавказе, где тамошние теневые воротилы кооперировались с жуликами, примерно, как мы на старте своей карьеры с Сашей Щербатым. Но Саша, строго говоря, не был нашей «крышей». Уверен, что он бы оскорбился, если бы мы что-то подобное предложили. Мы просто давали ему небольшие суммы более-менее регулярно, и получали право обратиться по таким же «небольшим» вопросам. И вот, появились новые люди, которые требуют у коммерсантов деньги, но не за защиту, а за то, что сами их не тронут.