***

Несколько дней назад мама собралась ехать в областной центр, город К***. В местной больнице ей дали направление на подбор слухового аппарата. Она у меня инвалид детства по слуху. Даже в специальной школе училась для таких же, кто как она слышат наполовину. Ну или совсем глухие.

Ну, в общем, она меня одного оставляет на неделю. К*** находится неблизко. Дорога утомит любого: сначала на автобусе в котором воняет бензином надо трястись 3—4 часа, а потом еще на поезде 15. Но на поезде уже совсем другое дело! На поезде я и сам любил! Заберешься на верхнюю полку и едешь себе, в окно поглядываешь, на людей. Поболтать можно, в картишки сыграть, разговоры всякие интересные послушать.

Короче мама уезжает, оставляет мне картошки, 2 пачки макарон, полкило гречки, 2 банки тушенки, и денег на пару булок хлеба. Понятное дело, хлеб я не собирался покупать. Хотя очень любил. Мог в одного в раз полбулки заточить. А если еще и масло есть, то и всю разом съесть. Да и хлеб то был-не хлеб. «Дока» назывался. Похож на пену мыльную-глотаешь, а она пустая. Нет в животе ничего-и снова есть охота. Этот Дока почти везде тогда и продавали. А нормальный – нам был не по карману. Слишком цена отличалась. Да, я -то сейчас понимаю, что хреновая эта была математика.

Отец приходил редко. Приносил конфет, к матери обниматься лез. Мать его то подпускала, даже оставляла ночевать, то гнала. Не понимал я: бывает мать так улыбается, даже шутит, будто хочет, чтобы он приставать к ней начал. А потом как начнет его с силой толкать, кричать, чтобы не подходил к ней.

Когда мы жили все вместе-они временами дрались. Ну как дрались. Отец придёт выпивший, ляжет спать. А потом мать вечером приходит. Смотрит на него, обнюхивает. Потом бросается на кухню, набирает ковш воды и выливает на спящего отца. Тот само собой подрывается. Матерится, ругается, толкает мать. Но мою маму не так-то просто остановить! Она как будто в раж входит, не в себе! Короче все заканчивалось тем, что отец сидит на ней сверху на кровати или на полу и душит. А я сзади, повиснув на нем, пытаюсь оттащить, умаляя не трогать маму. Страха во мне было много, конечно. Да и кто бы не испугался?! Я вообще иногда прямо боялся их одних оставить. А надо было. Чтобы сгонять на лестничную площадку и постучаться к тёте Маше, и та вызывала милицию. Ну а потом снова к ним. Мой крик, видимо, все-таки долетал через какое-то времени до сознания отца. Потому что он начинал ослаблять хватку, ну а мать пока он ее душил, тоже понемногу успокаивалась, обмякала. Когда приезжала милиция, всё уже было кончено. Мама с несчастным видом, подтверждала насилие над собой отца, а тот молчал, извиняюще улыбался. Мол погорячился, извините, что потревожили…

Как вы уже поняли, я конечно был только рад, что отец с нами не живёт. Года три точно. Ну не могут они жить спокойно и мне не давали. Поэтому лучше уж так.

***

Отец живет в посёлке Мирном в старом доме, в котором вырос. Когда-то там были огород, куры. Но потом бабушка уехала жить к дочери в Самару и он остался один, хозяином. Всё похерелось. Серый дом косо проваливается под землю, огород никто не сажал, кур съели, участок зарос сорняком и немного одуванчиками. Мирный стоит поблизости от нашего города. Если пешком, то за час с окраины можно дойти. Но я редко там бываю. Только если уж совсем долго вестей нет от отца. Тогда, да, я собираюсь и иду его проведать. Мало ли что может с человеком случиться, когда он один в деревянном доме! Пару раз я находил его уснувшего с дымящейся папиросой в пепельнице. А ведь там еще и другие бумажные окурки. Сами знаете, что может быть… Я ему говорил, чтобы он тушил до конца свои бычки. Он кивает, но все повторяется. Работы у него давно не было – уволили за пьянку. Только не подумайте-пьяницей он не был! Это только мать его так называла. Просто часто выпивал. Потом, со временем да, стал больше и больше. И совсем «опустился». А работа у него была очень хорошая –в аэропорту радистом. В микрофон отправлял сообщения и принимал. Там еще много старых печатных машинок стояло, но я не помню, чтобы кто-то на них печатал кроме меня. К компьютерам меня не подпускали. И я иногда так, от скуки, всякую билиберду настукивал на машинках. Редко, но мне удавалось напроситься на смену к отцу. Я кайфовал: смотрел телек до ночи, боевики всякие, спать ложился, когда сам хотел. Мы ели лапшу «Ромэн», «Доширак» или заваривали картофельные хлопья. Бывали и котлеты, тефтели. Их делала баба Лена, она еще тогда не уехала в Саратов. Мне 7-8 лет было.

Мать моя готовить как следует- не умеет. Ну там картошку сварить, рис с гречкой или макароны по-флотски – это она может. Даже борщ вкусный сделать может. Но так, в целом, -нет у нее способностей пока. С мясом не умеет обращаться. Хотя с печенью научилась все-таки. Но ее у нас все равно почти нет. Так что это не в счет.

Вообщем я отвлёкся. Мама собралась в К***. Я был только рад. В 13 остаться одному – это же мечта любого! Ну почти 13, день рождение у меня наступало через 1,5 месяца, так что считай -13. Меня еще никогда не оставляли больше чем на сутки. В квартире, я конечно, курить не собирался – запах потом не выветришь, ещё и молитвы заставят с утра до ночи читать. Но позвать кого-то с ночёвкой, а самим пойти гулять хоть до утра -это легко, это «тема» -как сказал бы Сарыч.

Сарыч жил в доме напротив, был старше нас с ребятами на 3 года и стоял на учёте. Ну на учёте в милиции. Мы его немного побаивались, уважали и слегка копировали. Он с пацанами вскрыл квартиру. Денег там было мало, но они вынесли новенький DVD и музыкальный центр. Ну еще диски и какую-то мелочевку. Продать не успели -их взяли. Теперь ему тётя Вера передачки носит. Мама говорит, что его после суда в колонию отправят, что здесь его держать не станут.

Я снова съехал с темы. Мама спросила, что мне привезти. Я-то понимаю, что привезти она ничего не сможет. Денег у нее нет ни на что нормальное, стоящее. Ну и сказал, чтобы не расстраивать – «привези мне фишек и «Баунти». Батончик с кокосовой стружкой внутри, знаете? Ещё реклама такая красивая: девушка на берегу бирюзового моря лежит на белом песке и откусывает шоколад. А голос за кадром: «Баунти-райское наслаждение!». Я его любил и мама тоже. Фишки потом можно обменять на 5-8 минут на Кузнечике. Конечно много она их не привезёт- их продают с жвачками только, но у меня отложено и я добавлю.

У Семёна есть «Кузнечик». Единственный во всём дворе.

Когда скачешь на Кузнечике – звук словно метроном, как в минуты молчания на 9 мая – эхом разносится по двору. А скакать на нём хотели многие. Семён не жадничал, но и за даром не давал. У Мишки, например, он брал велосипед кататься, Севка- таскал ему шоколадные батончики «Шок» или «Милки Вэй», чупа-чупсы, ну на крайний случай «Юппи». Это такой сухой порошок для сока. Мать Севки работала в киоске и в её смену ему обязательно что-то перепадало. Я тоже очень любил попрыгать на Кузнечике. И мог скакать без остановки не меньше 10 минут!

Семён играет в фишки. Мы все играем. Круглые такие картонные. Собираешь ставки и по очереди каждый бьёт рубашкой о скамейку или асфальт. Те, что перевернулись – отдаёшь. Остальные переходят к следующему игроку. Перевернутые-забираешь себе. За «Кузнечика» я платил фишками, когда мне везло. Но везло не часто. 5 минут стоило дорого -15 фишек!!

Накануне отъезда, вечером, вдруг пришёл отец и спросил есть ли что поесть. Такого я не помнил. Конфет не было. И я понял-совсем дело плохо. На нём висело старое серое тонкое болоньевое пальто до колен и толстый шерстяной тёмно-синий свитер под низом. Хотя на улице было не очень холодно. Октябрь только начался и температура вечерами ниже 8—9 тепла на термометре не опускается. Лицо сильно заросло бородой, соломенные волосы было видно давно не мыли. А это тоже не было на него похоже! Мылся он регулярно раза в неделю – точно!

– Лёня, нет у меня ничего! У нас самих еле-еле!