– Ну, конечно, а теперь вы кормите ребенка богомерзкой картошкой фри! – Почти всерьез возмущаюсь. – Любой итальянец был бы возмущен и устроил голодовку!

– Вы серьезно? – осторожно спрашивает Александр, пока его взгляд не отрывается от дочери, наворачивающей мое ризотто так, что за ушами трещит.

– О, господи… – закатываю глаза. – Отдавайте мне теперь вашу лазанью в качестве компенсации. И рассказывайте уже, как вы довели мать этой девочки до жизни такой.

– С чего вы взяли, что я ее довел?

– С хорошими мужьями женщины не спиваются.

Кажется, я зашла слишком далеко в своих предположениях.

Александр резко поднимает на меня взгляд и смотрит так, что я на мгновение пугаюсь, что он меня просто придушит. Или прикажет водителю придушить, зачем такому человеку собственные руки марать. И поеду я в лесополосу в пяти разных черных пакетах. У нас в Питере это традиция.

Зато в «роллс-ройсе».

– Нет, Лара, – медленно говорит Александр, продолжая раскатывать меня своим тяжелым, как «Белаз» взглядом. – Дело не во мне. Это она первая завела любовника.

Я бросаю быстрый взгляд на Дину. Может, я и не очень хорошо разбираюсь в воспитании детей, но точно знаю, что ребенку в пять лет еще рановато слушать о любовниках мамы. Несмотря ни на что.

Но она увлеченно лопает ризотто – с большим аппетитом. Еще бы – если судить по словам Александра, она дней десять ничего толком не ела, кроме фруктового пюре. Да и до этого сильно сомневаюсь, что ее нормально кормили.

Про пьянство матери я ляпнула наудачу – все признаки сходятся, но могло быть и другое объяснение. Ан нет, угадала…

Александр придвигает мне свою тарелку с нетронутой лазаньей, а сам сидит, вертит в холеных пальцах вилку, смотрит исподлобья совершенно Дининым взглядом.

В этот момент они очень похожи – отец и дочь. Серьезные, сосредоточенные и где-то глубоко, на самом дне сердца – очень одинокие.

– Со Светой мы познакомились в Италии. У меня там были дела, она отдыхала в гостях у подруги. Она мне сразу понравилась – красивая, ухоженная, легкая…

Александр не поднимает глаз. Ему гораздо интереснее рассматривать вилку, чем обратить внимание на дочь или на меня.

Я из вежливости аккуратно ковыряю сырную корочку лазаньи. Есть хочется страшно, но чавкать под рассказ, который неминуемо приведет к точке, где пятилетняя девочка оказалась в компании с бомжами, как-то некультурно.

– В какой-то момент оказалось, что она беременна. Я не очень планировал семью, но решил, что это судьба. Она красивая и эффектная, я обеспеченный и могу исполнить ее мечту. Она говорила, что очень хочет быть мамой и полностью посвятить себя ребенку вместо работы в салоне красоты.

Я морщу нос. Не люблю, когда мужчины начинают рассказывать, что женщинам только и надо, что найти шею поудобнее и начать рожать детишек.

Но, действительно, почему бы «красивой и эффектной» Светлане, зависающей в Италии с подругой, не мечтать о тихой уютной жизни с мужем и ребенком?

– Она просто обожала Дину, когда была беременна. Много гуляла, смотрела на произведения искусства, чтобы сформировать вкус заранее, ставила классическую музыку. У нас миллион беременных фотосессий в альбомах, даже больше, чем свадебных. Поэтому я так удивился, что Света потеряла интерес к дочери, едва та родилась.

Он замолкает, и я пользуюсь моментом, чтобы отломить кусочек лазаньи и засунуть его в рот. Но в тот момент, когда я только начинаю жевать, Александр рекзо поднимает на меня взгляд.

– А я – наоборот, – говорит он. – Когда Дина родилась, я был безумно счастлив! Думал – во дурак был, надо было раньше жениться и детей заводить. Сейчас бы уже трое могло быть. Жену носил на руках, покупал ей все, на что она смотрела дольше трех секунд, заваливал цветами… А потом снял с нее официанта из ближайшего кафе.

Я давлюсь лазаньей.

Предупреждать же надо!

Быстро глотаю непрожеванные куски под тяжелым взглядом Александра, откашливаюсь, чтобы сказать что-нибудь ободряющее, но он продолжает, глядя уже сквозь меня.

– Она падала мне в ноги и умоляла ее простить. Любовь поразила ее в самое сердце, и она не смогла устоять, но она хочет быть только со мной и нашей дочерью, хочет еще детей, хочет быть хорошей матерью. Умоляла спасти от «роковой страсти»… – Александр знакомо морщится, как от зубной боли. – Ну я спас. Привез в Петербург, купил эту квартиру. И тут оказалось, что она беременна! От этого официанта! То есть, они трах…

Он осекается, бросая быстрый взгляд на Дину, которая уже гораздо медленней шевелит ложкой. Наелась.

– То есть, они даже не предохранялись! – скрипнув зубами, смягчает он то, что было готово сорваться с уст. – В этот момент я понял, что не могу больше с ней жить. Оставил ей эту квартиру, сам уехал в Москву, там намечался крупный проект. Они ни в чем не нуждались, я приезжал так часто, как мог, чтобы пообщаться с дочерью. Старался каждую неделю, но не всегда получалось…

– А потом все реже и реже? – понимающе спрашиваю я.

– Да, – он отводит глаза.

– А что стало с ребенком?

– Не знаю. Она его потеряла или сама избавилась. Я не интересовался. Он не родился – вот и все.

Александр наконец откладывает вилку в сторону, а я отодвигаю тарелку. Аппетита больше нет.

История, конечно, банальная. Таких миллион на женских форумах и, я уверена, на мужских тоже. Но когда сталкивается с подобным в жизни – почему-то банальность и то, что до тебя это переживали тысячи других людей, как-то не утешает.

– Когда она начала пить? – тихо спрашиваю я.

– Не знаю, – качает он головой. – Не знаю. Я ничего не замечал, когда приезжал, но я старался с ней поменьше общаться. В клинике сказали, что у нее уже начало третьей стадии. Быстро она не развивается. Значит, пьет годами.

– И пока не позвонили из полиции…

– Я не догадывался, что все так плохо! Примчался на ближайшем «Сапсане», забрал Дину, приезжаем сюда – а тут все еще вечеринка! Светка пьяная в хлам! Она даже не заметила, что Дины нет! Спрашиваю, где дочь – спит! Где спит? Ну, где-то спит. Когда последний раз ее видела? Смотрит на меня мутными глазами и не соображает ничего! Разогнал всех нахрен, напугал Динку…

Он смотрит на дочь, а она отодвигает тарелку, подходит к нему, вскарабкивается на колени и обнимает за шею. Утыкается лицом в рубашку, на ходящей ходуном широкой груди. Александр тяжело дышит, сжимает и разжимает кулак, лежащий на столе. Но другой рукой очень нежно прижимает к себе дочь.

Встаю и начинаю собирать тарелки. Выбрасываю пустые контейнеры и упаковку, ставлю тарелки в посудомойку, убираю свою недоеденную лазанью в холодильник. Там пусто – только россыпью фруктовые пюре, которыми, видимо, и кормили Дину.

– И… где она сейчас? – спрашиваю я у его спины, стоя позади Александра у холодильника.

Широкие плечи напрягаются.

Он глухо отвечает:

– В хорошей клинике. На три недели пока. Там решим.

Фантастическая зарплата в три раза больше моей и без того немаленькой начинает казаться мне недостаточной. Пожалуй, я готова даже заплатить столько же, чтобы это все было не моей проблемой.