Мое внимание отвлек омлет, который я сразу же принялась есть, и мне постепенно становилось легче. Я заметила, что теперь еда имела какой-то другой вкус, и мне он совсем не нравился, но я продолжила есть, потому что умирать с голоду мне не хотелось.
Я услышала шум из соседней комнаты. Я помнила, что там были какие-то люди, и мне стало интересно сходить туда.
– Я хочу выйти, – начала я.
– Дорогая, тебе не стоит выходить. Доктор сказал, что лучшее, что ты можешь сделать сейчас, – поспать. Согласна? – он с опаской посмотрел на меня, он ждал моей реакции.
– Ты думаешь, что я напугаю этих людей, так?
Он осторожно кивнул, не отводя от меня взгляда.
– Они скоро уйдут, и мы сможем вместе сходить туда. А сейчас ложись, засыпай.
– Но что они делают там?
– Скоро ты все сама увидишь.
Вроде бы я только уснула, как вдруг почувствовала, что он прикоснулся к моему лбу, пытаясь разбудить, и сразу же открыла глаза. Он улыбался мне, и я почувствовала облегчение.
– Пошли со мной, дорогая.
Я последовала за ним. В комнате с голыми стенами без обоев, с бетонным полом, стоял огромный аквариум. В него, как мне казалось, можно было легко поместить акулу. Но тут же я испугалась. Этот аквариум значил только одно для меня – назад дороги нет, я никогда не стану прежней. Я – чудовище. Я не человек больше. Мне стало так обидно, так больно, так тяжело. Почему это случилось со мной?
Нечто похожее чувствует ребенок, которого мать оставила на кассе супермаркета, чтобы тот подержал очередь, пока она отошла за гречкой. Вот что было тогда внутри меня. Эта заброшенность, чувство тотального, неотвратимого одиночества. Эмоции захлестнули меня, и, кажется, мой муж все понял. Он принялся гладить мой бесчувственный панцирь, пытаясь хоть как-то меня поддержать. Он понятия не имел, что легче мне не становилось, я только еще больше пугалась.
Теперь нашему браку придет конец, в этом можно было даже не сомневаться. Никто не сможет любить то чудовище, которым я стала. Я уже даже не человек, я даже не могу к нему прикоснуться, поцеловать его, как раньше. Мой муж взял меня на руки и аккуратно перенес в аквариум. Там было замечательно, аквариум был достаточно наполнен водой, так что я полностью могла в нее погрузиться. Там ещё был небольшой искусственный островок, на который я при необходимости могла легко забраться.
Матвей весь день провел рядом со мной. Он старался меня как-то развлечь, читал мне вслух книгу, пересказывал свои разговоры с рабочими, которые устанавливали аквариум и все время интересовались, для кого он предназначен. Мы много смеялись, но меня не покидало ощущение приближающейся катастрофы. Все это больше никогда не повторится по-настоящему. Мы не сможем быть мужем и женой более. От этого понимания мое сердце разрывалось на миллион мелких, жалких клочков.
А на следующий день он ушел на работу. Действительно, ведь не может же человек бросить работу, не может все время проводить со мной, утешать меня. Это было очевидно. Я не знала, как себя развлечь, а от тяжелых раздумий мне хотелось наложить на себя клешни, но я осознавала, что причиню еще больший вред своему мужу. Наверняка бедняге очень трудно сейчас. Возможно, даже труднее, чем мне…
Мне хотелось есть, и все так же клонило в сон. По моим подсчетам, я спала около 10 часов, но я все равно была сонной, и то и дело проваливалась в мир грез. Мои сны были сейчас другими, они сильно отличались от прежних. Мне снились глубокие моря, холод океана, темнота неизведанных глубин, и рыбы, много всяких удивительных рыб. Когда я просыпалась и обнаруживала себя в этой комнате, мне становилось так одиноко, что хотелось взвыть, но потом я вспоминала, что я рак, а не волк.
Я много думала о Матвее. Я становлюсь для него обузой, и мне ужасно этого не хочется. Может быть, если мне удастся его уговорить, он отвезет меня на какой-нибудь красивый водоем, и я останусь там жить. А он?… А он будет приезжать ко мне. Вздор! Конечно же, он на это не согласится. Впервые в жизни я сожалела, что мой муж меня любит. Я молча опускала в воду свои клешни, и прислушивалась к звукам, которые издавали мои новые конечности.
Затем тяжелые мысли о браке куда-то исчезли. Остался только страх одиночества. Мне стало так страшно от того, что я в комнате одна, и нет больше никого, и мне не с кем поговорить. Мне показалось даже, что я могу сойти с ума, так что я пуще прежнего принималась лупить по воде, чтобы издавать какие-то звуки, и делать вид, что мне не страшно быть наедине с собой. В детстве мы все через подобное проходим, только будучи детьми, мы боимся, что в этой тишине спряталось, притаилось отвратительное чудовище. Сейчас же этим чудовищем была я.
Мне хотелось хоть как-то себя подбодрить, так что я попыталась проговаривать какие-то аффирмации, которые я недавно видела у всяких разных авторов, занимающихся саморазвитием. Для большего своего спокойствия я приняла решение проговаривать их не у себя в голове, а вслух, мало ли, вдруг это будет эффективнее. «Моя вселенная заботится обо мне», произнесла я и застыла. Наверное, я давно не говорила, поэтому получилось не очень красиво. Я попробовала еще одну аффирмацию: «Я верю только мыслям, которые ведут меня к цели». Вот тут я уже не на шутку испугалась, а потому решила пока остановиться и, возможно, продолжить немного позже. Сама не заметила, как с моих твердых век покатился град слез. Мне было себя очень жалко, я была еще очень молода, и я не хотела, чтобы моя жизнь закончилась так рано и вот таким образом. И еще я думала о своих близких. Теперь, когда у меня оказалось так много свободного времени наедине с собой, я могла подумать о том, о чем думать раньше просто боялась. А сейчас для меня куда страшнее оставаться один на один с этой гремящей тишиной, и я была рада уцепиться за любую тему для размышлений, потому что создавалась иллюзия того, что у меня есть хоть какой-то контроль над ситуацией и я пока не схожу с ума.
Я была на самом деле очень обижена на Матвея, мне вдруг показалось, что он никогда по-настоящему меня не любил. Я думала о том, что он мог бы и сильнее стараться для меня, как я старалась для него. Он мог бы забирать меня с работы на своей машине чаще, чем пару раз в месяц, и он мог бы покупать мне мои любимые цветы, да хоть каждый день, а он этого не делал. Мне всегда хотелось, чтобы он готовил завтрак хоть иногда вместо меня, чтобы он приносил мне утром кофе, чтобы приготовил хоть раз что-то романтичное для меня. Меня мучило подспудное понимание, что он и не хочет быть со мной, и, наверное, и не хотел никогда по-настоящему.
Я стала вспоминать, как это было, когда мы только-только начали встречаться. Он так мне нравился, и я очень старалась показать себя с самой лучшей стороны. Забавно, но я не могу точно сказать, что меня в нем привлекло. В моем воображении стали проступать сначала неясные, в затем все более четкие контуры того места, где мы впервые встретились. Это, кажется, было в центральном парке. Я, по-моему, впервые в жизни решила погулять одна, не с подругой, не с ухажером, не с кем-то из коллег, а одна. Своего рода вызов, потому что я, на самом-то деле, боюсь оставаться наедине с собой, всегда боялась, потому что это ужасно скучно.
В тот день было очень тепло, весь парк был залит приятным равномерным свечением золотисто-желтого цвета. Кажется, от горячей земли вверх поднималась испарина, так что создавалось впечатление, что все, что ты можешь видеть – всего лишь мираж, иллюзия. Я медленно шла мимо лавочек, выбирая ту, которая мне понравится больше всего. На одной отдыхал бездомный, развалившийся бесстыдно на скамейке. Он дремал, из его рта вылетали хриплые причмокивания, а в правой руке он крепко сжимал бутылку водки. Меня аж покоробило от отвращения, так что я поспешила пройти мимо. Проплывали молодые люди, расслабляющиеся после пар в университете, юные девушки в задорных юбках, хихикающие не потому, что смешно, а чтобы привлечь внимание какого-нибудь из тех ребят-студентов.
