«Гди же мой волк?» Серый волк сицяс набежал и его захваил и унёс волк коня золотогривого и мужика, Ивана-царевиця. И вси сдивовалися и вси тут остались. И ён пришол к бабушки в задворенки и очень весёлый, хороший, што видел, поцеловал ю. И бабушка ска: «Вот я сказала, што ложись и Богу молись, утро мудренеа вечера». И ну ён очень весёлый спать лёг на спокой, и ему дивиця говорила: «Приходите в двенацять часов во дворець, и я выйду с нянькамы, с мамкамы и с верныма служанкамы, выйду гулять на дворець, ты приежжай ко мни тогда, ежели думно меня захватить». И ёна выходит с мамкамы во дворець гулять в садок в двенацятом часу, и ён сел на коня и поежжаэ, и бабушка очень слёзно плацет, и сел на коня и простился с ней, и ён наехал. Вси люди сдивовались. «Какой же это целовек? И приходит в наше царьсво серый волк и третьего человека, верно, решил уж волк». А бабушка знаэт, што один, а хрещоны говорят, што третьего съел, и жар-птицю и дивицю захватил, и коня съел, и ноньче опеть съел целовека. А о той поры ён всё один. И ён схватил дивицю сиби на коня на колени и подумал серого волка; ён тут и есь; и уехал. Вси сдивовались. И ён приехал к бабушки очень радостный, весёлый. «Благодарю тебя, бабушка, што ты меня не оставила и на думу наставляла, на совет». А там вси остались, там кручинно очень и пецяльно: коня взял и дивицю взял. И ён прощаэтця, отъежжаэ от бабушки очень довольный с этого царьсва, с третьего, в свою землю, в свои стороны. И отъехал ён со всима от бабушки и роспростился. И приежжаэ ён в своё царьсво к своей бабушки прежней в задворенки. И бабушка обрадовалась, што на сю землю явился и што ёйны дела вси исполнились. И потом ён приходит и оставил тут у бабушки дивицю, коня золотогривого и жар-птицю и домой пришол к матушки. И матушка обрадовалась, што ён явился на сей земли очень радостный, весёлый, и сицяс ведом дала своему мужу-супругу, дала, што сын наш явился на сей земли. Сичяс царь ставаэ очень радостный, весёлый (одинакый сын был). И потом ён его сичяс на лице к себи потребовал, правда ль есь, аль нит, што не соврали ль, вишь. И ён приходит к отцю на лице и на коленка падаэ. «Аи же ты, родитель мой, сроститель наш». И ён ска: «Как твои дела поправились?» — «Мои дела вси хороши, слава Богу». Потом ён: «Ай же ты, мой сын, што я тиби наказывал, ты справил, али нет, службу?» И потом ён: «Совсим я, вполнй справил». И сичас к бабушки пошол за жар-птицей и за девицей. И ён возимаа у бабушки девицю, жар-птицю и коня золотогривого. «Ай же благодарю тя, бабушка, на думы на твои, на советы, на добрый дела». И выходит его отець и во дворець в царьсво в садок и встречаэ его. «Ай же ты, мой сын любимый и одинакый, што ты мою просьбу сполнил вполни во всём». И принимаа отець жар-птицю от его рук и снимаэ шапку пухову, и благодарит, и вси дивуютця-цюдуютця. И потом коня отцю вводит в руки и вси радуютця, веселятця, дити его и жена, и вси хрещоныи. И потом ён коня взял от его, и потом он скаже: «Как ты сумел достать дивицю, так и Бог благословит». И веньцять стали. И огвеньцялись и стали жить, побывать и добра наживать.
89
Летающий сын[41]
Досюль был купець да купциха, у них был сын одинакый, и ён стал просить родителей, што «Родители выуците меня летать». На двенацять языков его выучили; потом взяли ёны амбар состроили (клетушецьку небольшую) и взяли ёны учителя его уцить летать, и стал его уцить уцитель этот летать; поперёк амбарьця стал летать, а потом уцитель ушол обедать, его оставил одного летать. И потом приходит уцитель к нему, и ён уж летаэ вниз и в верёх. И социнился у отця бал (имениныцик по-нашему, по-вашему бал), и уцителя созвали на бал, а его и не взяли, оставили тут. И ён распрогневался на родителей, очень расплакался, и ён взял вылетел в верёх в окошецько на улицю вылетел, на царьство, и полетел со свого царьства и зглянул вниз, и с грош это царьсво своё показалось. И сицяс уцителя стревожили после хлеба-кушанья-питья: «Посмотри, хорошо ли летаэ, али нет? Привыкнул али нет?» Приходят служителя да уцитель, и сицяс ён приходит к его родителям: «И нету вашего сына», — извесье дал. И дали знать по всим царьсвам, што нет ли этого загулящого, залетущого, и «нету» ответ им дали. И ён слетел в друго царьсво и заходит к бабушки в задворенки. «Ай же ты, бабушка, как же ты мне совет и думу дашь?» И ён поговорил с ей, подумал, и бабушка ему сказываэ: «Есь это в нашем царьсве девиця хороша, и у отця есь дом состроэный на одинасьве» (никакого нет жительства). И ён пошол туды, зашол в ёйный сад этот молодець и сидит в садку, яблоцков пощыпливаэ и закусываэ ночью. И сицяс ёна повыстала, вымылась и села к окошецьку золотоэ яицько на блюде катать. И молодець зглянул в окошко. «Ай гляди, Настасия (это мальцик говорит дивици), у нас яблоцки повыщипаны у кого-то». Оны его не знают и не видя. И потом ён по другу ноць повыщипал, поел и нашол в хоромах у них окошецко вверьху и залетел к ним в хоромы. И в сицяс ён зашол к ей в покой, снял одеяльце и обрядил под койку ёйну и ушол от ей опеть, и опеть сел яблоцьков пощиплевать. По другу ноць опеть зашол к ей в хоромы и взял башмацки ёйны обрядил и сам опеть ушол взад. И ёна повыстала, прохватилась и помылась, и башмацьки схватилась, и нету. «На што же ты, сукин сын, надо мной смеешься другу ночь? — мальчику говорит, — Што же ты надо мной это сделал?» И ён отпераэтця, божитця. Потом ён по третью ночь к ей подобрался, одеяльце снял и поцеловал ю, и она его захватила. «Достань огонь», — закричала. Мальчик достал огонь, и ёна повыстала и помылась, и потом ёны стали — обы сели в карточки играть за стол. Ён сутки жил играл, другие жил играл, третью сутки говорит: «В третьи сутки ко мни матушка приедет, скройся куды хошь». Ёна его ухоронила, ён и в сад сил опеть яблоцков пощиплевать. И мать приехала, и дочька толста заводит оцень, и мать очень ю припераэ, а ёна отпераэтця. «Верно, мальцишка смеется надо мной». Мальчик откидываэ; его не сказыва. И отець наехал цетвёрты сутки. Отець наехал, и мать-отець говорит. «Што же ты эдака сделалась?» И ёна говорит: «Это верно, мальчишка, надсмеялся». И отець клал клепци в окошецках ёйных. И ён это не знал и залетел в покойцики, полполы и оторвал. И полполы вырвал, улетел от ей и осердился. И отець приходит поутру, вставаэ, и там полполы в клепцях, и ён приносит эту полу. «Што же ты говоришь? Ажно гости приежжающи, незнающи к теби ходят; твоя голова на плаху с этых пор». Отець дал знать по всему царьсву. Наехали со всего царьсва и его достали, этого дитину. И ён наехал, и сичяс с ей свидание сделали: «Как нам станут петлю на шею кладывать, на ступень ступлю, ты покрепче держись, и на другу ступлю, ещё крепче держись за меня, на третью ступлю, ащё покрепче». И всих музыкантов собрались, вси сдивовались и сцюдовались. И потом заиграли в музыки (по-нашему: в гармонии), и ёны слёзно заплакали. На другой ступили, ёна еще крепче захватилась, на третью ступили, так еще баще (лучше) заиграли, штобы им не так тошно было плакать. На третью ступили, и он стряхнул пальто с себя, крылушка подвязана у него, и хотець петли класть на шею им, и ён и полетел, и вси сцюдовались: «Аньгел дочку унёс, аньгел дочку унёс». И вси тут остались. И ён зглянул вниз, один грош земля показалась царьсво их. И ён слетел в своё царьсво, прилетел домой и эту дивицю оставил у бабушки в задворенки, а сам пошол к отцю, к матери просить йись и пить (вроди калики). И стали йись и пить, и потом говорит, стал на коленка: «Вы мои родители, и я ваш сын, и я вас отрекнулся и ведь опеть к вам пришол, к вашему родительскому благословлению». И ён сходил, взял эту дивицю, отцю-матери сказал, и сицяс повинцялись. Ёна сына родила, ёны стали жить-поживать хорошо.
90
Садко[42]
Было у старика досюль три сына. Один сын пошол: «Батюшко, поду я в Москву в каменщики». И снарядился, оделся, пошол. Шол, шол дорогой, неизвестно, далёко ль, близко ли шол. Потом рецька через дорогу бежит, через речку мост, на мостику сидит девка: «Што, говорит, молодёць, куды пошол? Не снесёшь ли, говорит, братцю мому письма? Братець мой, — говорит, — в Москвы торгуэт». «Можно», — говорит. Она опустилась, в воду скочила эта девка, потом приносит ему письмо, с воды выстала, наказыват: «Вот, говорит, мой брат торгуэт, замечай: лева пола на вёрьху, подай письмо ему». Ну он и приходит в Москву и ищет его по рынку и замечаат всё, день ходит, другой ходит и третей ходит, все пристать не смеэт к ему, и видит, а не смеет, вишь. Ну потом этот видит, што он смотрит на его (брат-то), он и говорит: «Што же, молодёць, ни купишь, ни продашь, а всё ходишь». — «А есь, говорит, письмо послано, не знаю вам али нет». Подал он ему, он прочитал адрес: «Мни, — говорит, — письмо». Прочитал письмо это, да и говорит: «Писано в письме у сестры: кресьянин состроил мельницю противо самого дому, так што с трубы дым вовсе не идёт. Што, — говорит, — тиби за это письмо?» Тот: «Ничего мни, — скаже, — не надо». — «Вот поди, — говорит, — найми вящиков (сетовязов)», — и дал му денег: «Сделай невед». Он шол, нанял и связал нёвед. «Деньги перестанут, так ко мни приходи». Ну он — деньги перестали — опеть к ему пришол. Ну он опеть ему дал денег. «Ну и найми ловцёв нынь, — скаже ему. — Ну и деньги как перестанут, опеть ко мни приди. Ну и лови: щепья попадут — клади о себе в куцю, и мусор попадёт — клади опять в другую кучю, а деньги перестанут, опеть ко мни приходи». Опять ён и стал ловить; щепки кладёт о себе, мусор о себе, и ловил, ловил и уж много наловил этого места, большии кучья он наловил. Опеть приходит к ему — деньги перестали. Опеть от денег ему дал: «Сострой два амбара больших, ну и клади это всё по о себе, щепки в амбар, мусор в другой. Ну и сам не ходи, шесь недель в эхтот амбар не ходи». Ну, потом к ему приходит, шесь недель прошло. «Отвори нынь амбары», — скаже. Отворили амбары: там в одном золото, в другом серебро. Потом он взял закупил в Новигороде в три дня всю, весь товар, што было, на двенадцать караблей нагрузил этот товар, и поехали за море. Потом приехали сред моря, вси карабли постановились, требуэт Садка самого на дно на море. Ну он и скажет: «Дайте-тко дощечку мни-ка липову и гуселушка ерушчаты», — и он опустился на эту дощечку, и корабли и пошли вперёд. Он сбылся на дне, не знал, как и сбылся на дне. Там стоит полата болшая, его стречают уж там, называют «Садко сам богатый купець идёт». Потом царь и вышел, стретил его и сделал ён бал сиби, заставил: «Садко сам богатый купець, поиграй в гусёлышка ерушчаты». Ну он играл три дни, а царь плясать стал. Потом с небес глас гласит царю: «Время усмериться, триста караблей потонуло, а мелких и сметы нету». Потом царь ему с радости: «Што тиби надо, тым тебя и награжу, и котору дивицю тиби надо замуж, и тую ты возьми». Ну, одна дивиця в синях (синях) ему сказала: «Ты меня возьми, я роду хрещоного, проси». Ну он показал на ю, што «эту мни-ка замуж». Царь ему и позволил ю взять. Выставил трицять дивиць и «выберай». Она ему наказала, што «первый раз пойдёшь, так у меня будет мушка летать, а другой раз пойдёшь, так я башмак буду на ноги перелаживать, третий раз пойдёшь, так я только платком смахну, ту ты выведи». Тут он ю и взял замуж, эту дивицю. Ну, и тут царь дал шестёрку лошадей, их тут и вывезли на то усье, гди карабли прошли, тоэ место, там он и огвенчался, всё своё получил, и тут Садко сам богатый купець и торговать стал.
