Царь Давьщ доспел для робят обед, всечины настряпали, наварили, набралася одна изба полна. Давыд говорит:

— Кто царь Соломан, выше садитесе.

А кузнечов-от сын научил робят:

— Все мечитесь за стол, хоть выломайте и кричите:

— Вси цари, вси Соломаны.

Вси робята мечутца за стол, так Давыд тут и не узнал. За столом ели, ели и спрашивают:

— Сыты ли робята?

А робята говорят:

— Чего ели, того сыты, чего не ели, того ище хотим.

— Хотите ли киселя, да пресного молока?

Они говорят:

— Киселю да пресному молоку будет место.

Вышли робята из-за стола, кузнецов сын с робятами играют, возьмут меж ноги полено, то, говорят, на коне ездим. Вот они ездили, ездили один у другова, которой-то полено украл, Соломан зачал судить и говорит:

— Конёкраду да сенокраду спуску нет.

Долго ли жили, коротко ли жили, идёт старуха с рынку, меру муки купила; понесла муку, потенул ветер, эту муку унесло. Пришла старуха к царю Давыду на ветер суда просить. Царь Давыд говорит:

— Я как могу Божью милось обсудить?

Кузнечов сын и говорит:

— Как ты, Давыд-царь, не можешь это обсудить? Дай мне клюку и скипет и всю царску порфиру, я седу на твой престол, обсужу.

Царь Давыд посадил на свой престол кузнечова сына судить. Собрал в город скольки есь народу, стал спрашивать:

— Хто в этот день, в эти часы, в эти минуты ветру молил?

Какой-то там и выскочил карабелыцик и говорит:

— Я молил пособны.

Соломан ему и велел старухе меру муки насыпать.

14. Дитятев Алексей Иванович

Слепой старик 71 года. Живет в селе Великой Виске, Пустозерской волости. Прекрасно знает старины, поет их твердо, уверенно, и очень хороший сказочник. И сказки знает твердо, рассказывает их хорошо, складно. Живет очень бедно, в маленькой избушке, на самом краю села, на заречной стороне. Несмотря на свое убожество и старость, еще должен работать; когда я пришол к нему, он на дожде пилил дрова, а зрячий брат его в это время плел в теплой избе сети. Еще совсем недавно А. И. ездил на целое лето в море на звериные промыслы.

47

Богатыри

Жил-был поп и служил в церкви. Пошол он на улицу и сел страть; прошол козлёнок и ботнул его под жопу; поп соскочил на ноги, схватил козлёнка за рога и бросил за ограду. Бежит в избу, штаны не натенул и кричит: «Жона, жона! Я ядрёной стал: схватил козлёнка и бросил за ограду. Пеки подорожников, я едрёной, пойду воевать». Жена напекла подорожников, наклала киску, поп взял и пошол.

И дошол до реки, стоит мужик в воды, бородой ез заезил, а ртом рыбу хватает. Поп говорит: «Здрастуй, мужик». — «Здраствуй поп». — «Перевези меня за реку. — «Как я тебя перевезу: этта шол Плешко-богатырь, у меня жону отбил, не велел никого пропускать». — «Пропусти, я Плешка-богатыря настигу, убью, тебе жену привезу». Мужик стал на ноги и протенул бороду, и переправил попа через реку. И спросил поп: «Как тебя зовут?» — «Меня зовут Усынка-богатырь».

Пошол поп по дороге и вперёд и добежал — стоит мужик по дороге, ели вьёт; ели завьёт, проходу нет, а розовьёт — ворота. «Пусти меня, мужик». — «Как я тебя пущу: этта шол Плешко-богатырь, у меня жону отбил, не велел никого пускать». — «Пусти, я Плешка-богатыря убью, тибе жену привезу». Мужик роздвинул ели, поп прошол, спрашиват: «Тебя как зовут?» — «Меня зовут Елинка-богатырь».

Бежит поп по дороге, добежал, стоит мужик, на руках две горы держит, сожмёт руки, проходу нет, раздвинет — ворота. «Пусти меня мужик». — «Нет не пропущу, этта шол Плешко-богатырь, у меня жону отбил, не велел никого пускать». — «Пусти, я Плешка-богатыря настигну, убью, тибе жену привезу. Роздвинул руки мужик, поп прошол, спрашиват: «Я тебя как зовут?» — «Меня зовут Горынька-богатырь».

И побежал поп вперёд, сустиг Плешка-богатыря на дороги. Плешко лежит, спит, с Усынькиной женой забавляитця, Елинкина жена у ног стоит, комаров опахиват, Горынькина жена у головы комаров опахиват. Побежал поп в лес, нашол сибе по силы стяг, прибежал, Плешка-богатыря в голову ударил. Плешко-богатырь зарычал: «Што ты, жонка, худо комаров опахивашь!» Поп раздумалса: «Ах, видно, ему худо попало». Побежал в лес, принёс побольше чурак, по голове Плешко ударил. Плешко говорит: «Ах, видно, руськой комар меня кусат!» И начал на ноги ставать. Поп побежал вперёд, дальше, прочь, Плешко идёт сзаде за им. Прибежал поп на избушку, у избушки хромой старик дровця колет. «Дедушко, запрець меня от Плешка-богатыря куда-ле». — «Куда я тебя запрецю?» Старицёк отпоясал свой кушак от малицы, и спустил штаны с жопы: «Батьшко, заходи суда, седь». Поп зашол, сидит; старицёк наколол дровця и хоцёт топить пецьку; в ту пору пришол Плешко-богатырь, выспрашиват: «Што, старик, эта попа видел-ле?» — «Я не видал». Плешко-богатырь стал старика бить. Старик осердилса, Плешка бросил на землю, да храмой ногой пнул, Плешка убил. Зашол в избушку, пецьку затопил, с гузна штаны спустил, попа выпустил, посадил возля ся, стал выспрашивать: «Куды ты, батьшко, пошол?» — «А жил я дома, служил в церкви и вышол страть; пришол козёл, ботнул меня под жопу, я на ноги скочил, козла за рога схватил, да за огород бросил, да и подумал: "Во мне силы много!" И пошол воевать». — «Ну ладно, поп, слушай жо, я тибе скажу сказку: были мы семь братов, и пошли мы в чисто поле воевать, и туча тёмно-грозна накатываитця, грусть велика; нам деватця стало некуда, мы нашли сухую кось, человеческу голову, и зашли мы в ей все сем братов и засели в карты играть. Приехал богатырь, хлеснул по сухой кости плетью и говорит: "Я тебя победил сорок лет, да ты лежишь не истлела". Поднелася голова от этой плети выше лесу стоячаго, и пала на землю, и россыпалась, шесть-то братьев у меня до смерти убило, а у меня ногу вередило». Накормил старик попа хлебом-солью и проводил его домой: «Поди, служи, молись, в старом месте и не надейся на свою силу воевать». Пошол поп домой и повёл трёх жон: Горыньки жону оставил, Елинки жону оставил, Усыньки жону оставил. Пришол домой, стал жить да быть, добра наживать, лиха избывать, и топере живёт.

48

Федор Бурмаков

Жил царь, у царя была дочь. Выходит царь на свой велик балкон, начал клик кликать: «Хто бы от меня сходил в Вавилон-город, хто бы достал мне-ка царскую порфиру и костыль? И я бы тому дал полжитья-полбытья и пол-именья своего, и дочь в замуж, а после своя долга живота на царство посадил». Идёт по городу какой-ле человек, пьяница, голь кабацкая, Фёдор Бурмакович. «Ах, ваше царско величество! Я бы сходил от вас в Вавилон-город, достал бы вам царску порфиду и костыль, да только я запилса в кабак три тысяци рублей, меня цюмак не отпустит». Царь подумал, отсчитал три тысяци денег. «Нате, слуги, снесите на царёв кабак». Снесли слуги и отдали Фёдору Бурмакову. Взял Фёдор Бурмаков эти деньги, с чумаком росчитался, а на царской дом нейдёт, на тысецю вперёд запилса. Царь ждал-пождал, а дождать не можот. «Потьте, слуги, зовите Фёдора Бурмакова, как он долго ко мне не являетця». Пришли слуги на царёв кабак. «Как же ты, Фёдор Бурмаков, долго не являишся». — «Господа министры! Я за старо росплатилса, и вновь за тысяцю запилса. Надо мне две тысецы денег, пусть царь пошлёт». Приходят министры к царю, росказывают. Отсчитал царь две тысяци денег, послал с министрами. Фёдор Бурмаков деньги взял, тысецю за старо росплатилса, на петьсот рублей шесть робочих нанел, а петьсот рублей опеть пропили. Пришол на царской дом. «Здраствуй великой государь! Теперь среди мне-ка карапь, клади мне-ка хлеба, соли, вина на три года». Средил царь карапь, давал хлеба, соли и вина, давал ищэ часть пороху, и Фёдор Бурмаков отплыл в море и приказывает своим робочим бежать под глубник-ветер.

Бежат сколькё много времени, а земли не видают. Скучно стало бежать и говорят: «Што же, Фёдор Бурмаков, сколькё мы бежим, а земли не видно?» А он и говорит: «Давай, робята, выкатим боцьку, вам и будет веселе». Выкатили боцьку, выпили вина, вси стали веселы и говорят: «Давай, робята, он бежит и мы бежим тут же куда-ле, вместях». После того видят впереди они горы белы, как молоко политы; подошли они под эти горы, под этими горами берегу нету, вытти не как, лайды нет, а в море якорной воды нету, груб тёменна, шеймы не хватают. Стали ходить о эту землю о парусах, и нашли они вроде как ручеечик, у этого ручеечка есть носоцик, лайды — человеку двумя ногами стать. Пристали к этому носоцьку к берегу. Фёдор Бурмаков взял железны храпы и ручейкём этим вышол на гору, закрычал товаришшу: «На, эти храпы возьми, за мной иди». Вышол другой на гору. С горы кричат: «Отойдите, рибята, от берегу и роспустите паруса, стойте о парусах, штобы не в ту не в другу вас не несло».