198

Рассказы про лешего^[34]

а) Мы ходили в лесях. Пала погода, большая погода. Мы стрелили оленя, я к нему. Вижу, батюшка стоит, оперся на ружье. Подхожу, смотрю, ни батюшки, ни оленя, видно, так прикохло. Заводит темница, и я маленько не толкую, куда пойти. Хожу, рыцю: «Батюшка, батюшка». А погодища родилась великая. Вижу, будто отец идет и с псом, и зарыцял, будто свой отец. Тут, вижу, с островинки выстал отец и зарыцал, а другой-то словно протаял, провалился.

б) Шли мы в лес, вижу, стоит мужик большой, глаза светлые. «Ты, мужик, — говорю, — когдашний?» — «А я, — говорит, — вчерашний». — «А какой ты, — говорю, — большой, коли вчерашний». — «А у меня сын годовой, а побольше тебя головой». Побаяли, побаяли, отец что-то смешное сказал. Он захлопал в долоши и побежал, засмеялся.

в) В лесях ходючи на всякую штуку попадешь. Он попужать-то может. Ночью не всегда сразу к фатерке попадешь, иной раз верст на пять ошибешься. Иду я раз один зимником. Нет фатерки и нет. И тут сзади меня кто-то ка-ак побежит, да захлопает в долоши. Я его матюгом, он и убежал. Боится матюга.

г) А то раз собрались у избушки. Он и начал собак пужать да рыть. Мы вышли из фатерки, да и зачали его матюгать... Иной раз и страшно: как это гугай-то в лесу рыцит, и собака лесовая дает. Налетит это гугай к фатерке да на березу. Страшно.

д) Понесли хлеб в лес. А солнце уж село. Дяинька и рыцит: «Филип, Филип, иди ужинать!» А тут река, да ельник угрююмый! Из этого-то ельника выходит мужик высокий, глаза светлые, собачка на веревке. Пала дяинька на земь. А он-то над ней свистит, да галит, да в долоши клещет. Пришел Филип, а она чуть жива. Привел ее в избушку да и ну ругать, что после солнца рыцит.

е) Мой батюшка полесовал по путикам. А бор-то све-етлый был! Видит мужик: идет впереди Василий с парнем. Батюшка и рыцит: «Василий, Василий, дожди меня». А они идут, будто не слышат, сами с собой советуют и смеются. Он их догоняет, а они все впереди. Перекрестился он и вспомнил, что праздник был Казанской Божией Матери. Это ему Бог показал, что в праздник нельзя полесовать.

ж) Девчонки ушли в лес по ягоды, да что-то долго домой не шли. А мать и сказала: «Черт вас не унесет, ягодницы». Девочки вышли на лядинку, вдруг он и показался со своими детками. Говорит им: «Пойдемте, девки, со мной». Они приняли его за деда и пошли вслед. И повел их лесом, где на плечи вздымет, где спустит. Они как молитву сотворили, а он им: «Девки, чего вы ебушитесь? Не ебушитесь!» И привел их в свой дом, к своим ребятам, человек восемь семейства. Ребята черные, худые, некрасивые.

199

Лопарь на небе^[35]

Лопин все думал: вот небо-то близко, как бы мне туда попасть на небо. Взял вырубил лесину и стал строгать стружки. Строгал, строгал и настрогал большой костер. Потом закрыл его мокрой рогожей и эти стружки зажег. Стружки загорелись, а он и выстал на рогожу; жаром его вверх поднимать будет, вот какой расчет имел. Его и стало поднимать дальше и дальше. Ну по небесам ходит, живет, народу никого нету. Неделю прожил, скушно стало, что земли не видать. Ходил, ходил, нашел у Бога ярус и видит, что ярусов много накладено у Бога, а Бога самого нету. Думает: я свяжу и спускать буду, и хватит до земли. Спустил все яруса, рассчитал, это должно хватить до земли. Привязал за дерево большое. Спускался, спускался. Не хватает на полверсты, не больше. Качает ветер над долиной и над горами носит. Понесет над долиной, все города видны и все деревни. Кричит. Прикатилось такое время, земля, гладкое место. «Развяжу узел». Развязал: только уши запели. И угодил он в дряп (болото) по грудь и с руками, вылезть не может. Весной налетели разные птицы. Прилетел и лебедь... видит: на болоте сено. Но у лебедя известно: где бы нашел кусочек, тут и гнездо делать. Плавал, плавал видит клоч. Лапками огладил, пришел с берегу земли, яйцо положил, другое, третье. И начал парить. Вдруг бежит волк, чует гнездо, а попасть не может. Волк прибежал, лебедя не было, яйца съел, гнездо разворотил. А лопин как зубами сцапит за хвост! Волк как прыгнет, его из дряпа выдернет. Так и вышел. Пришел и сказывает: «Нет, ребята, не нужно попадать на небо». И с тех пор охотники-лопари не стали хотеть на небо попадать.

200

Кит-камень на Имандре^[36]

Два лопаря жили у Имандры и стали хвастать друг другу. Один говорит: «Можешь ты зверем обернуться или животным?» Другой говорит: «Я зверем не могу обернуться, а обернусь морским китом и нырну, и ты не увидишь, куда я выстану, в лес уйду». Другой говорит: «Увижу». Обернулся и в воду. Сажен пятьдесят от берега осталось, он и выстал. А другой крикнул: «А вот ты выстал!» Он и окаменел. И теперь там камень лежит наподобие кита и называется Волса-Кедет, значит, кит-камень.

201

Город Лынь-Лан-нынч^[37]

В Волчьей ламбине у Имандры жила старуха, у нее сын был холостой. Он пошел за оленями на охоту в Чуны-тундру. Жажда одолила, нашел ручей. Напился нападком. Тяжесть напала: на какой камень ступит, камень валится, ляжет отдыхать — камень шевелится. Встал и стал камень сдымать, оказывается, сила непомерная. Прежде ел мало, теперь много. Пришел к матери: «То, мать, я воды напился, здоров сделался». — «Ну и слава Богу». — «Я еще пойду, попью ее». Но не мог найти. Пришел домой, взял невод и карбас и мать на плечо, понес через тайболу в Волчью лам-бину. Пришел и стал крепость городить, город. Пришли шведы, паны. Старуха со страху померла. А он шведов палкой бить, всех и перебил. И теперь в Волчьей ламбине горушка есть, где паны складены. И называется Лынь-Лан-нынч.

202

Остров Кильдин^[38]

Лопка-старуха похвалилась, что запрет кильдинскую губу и что коляне (жители г. Колы) оттого помрут с голоду, а то они лопарей (в Кильдинском погосте) обижают. Пал туман на море, двое суток на море не выезжают, спят все в погосте. На третьи сутки вышла женщина кормить собаку. Видит — идет остров по морю. Она и заговорила: «Что за чудо, идет остров по морю!» И все окаменели, и остров остановился, и все окаменели. А это старуха тянула остров Кильдин на оборе, как женщина сказала, обора оборвалась, и все окаменели.

203

Вик варач^[39]

Два брата жили, оба женатые, матери не было живой. Одна женка поставила варить утром рано и рыболовкой^[40] пригнетает рыбу, чтобы не сырая была. Оставила рыболовку в котле. Муж захотел узнать, почему жена оставила рыболовку в котле, глядит на рыболовку, оказывается тень человека в котле, голова видна, а остального ничего не видно. Он смекает, не в котле же это, а откуда-нибудь тень наводит, и замечает в трубу. Повалился на свое место и глаз свел вверх в трубу и глядит: голова показывается в трубе, и смотрит человек. Он взял лук и натянул, стал следить еще не окажется ли. И вдруг голова оказалась. Бух, стрелил. Слышит, что пал и заревел. Как панов боялись, так жили аккуратно. Швед ревет, ногу подстрелил. «Откуда ты взялся». — «А вот на вараке^[41] у нас войско стоит триста человек, и меня послали по всем вежам следить, сколько в вежах народу живет». Лопин спрашивает: «Есть ли у вас человек сильный?» — «Есть, — говорит, — атаман». — «Как же его убить?» — «Его никак не убить, что он весь в латах». Лопин отрубил голову. Брат говорит: «Надо собрать всех лопарей, пойдем с ними». Собрался народ; весь погост, и пошли. Надо логом идти. Крались, крались, огонь замечают. Ну известно, огонь повсеместно: тут не видко, а с долины все видко. Подкрались близенько. Он (атаман) мясо берет, в сало окунает. «Ты, — говорит, — смотри, как он (атаман) ножик занесет в рот, так ты в ножик и стрели» (а то он весь в латах). Целился, целился, отложил лук. Рука дрожит, не смеет человека убить. «Что ты, — говорит, — медведя не боишься, а шведа боишься. Дай-ка». Старший брат стрелил. В крен ударил и ножик проскочил сквозь. А он с братом их всех перебил и в ту вараку похоронил. И называется: Вик варач (выше Бабинского погоста, почти у Имандры).