Не получается…

Всхлипываю и затягиваюсь тёплым салонным воздухом с запахом мятного ароматизатора.

– Ну, конечно. Я такая дура, Мир, – опускаю глаза на сплетенье наших рук. Смотрится сногсшибательно. Будто так и надо.

Украдкой вижу, как Громов, глядя на дорогу, качает головой и смачно ругается матом.

– Самокритично, пиздец. Никакая ты не дура.

Подхватывает мою ладонь и подносит к полураскрытому рту. Целует, касание к коже горячих губ вызывает предательскую дрожь в коленках.

– Ну… я ведь могла узнать хотя бы почерк. Это так легко, что я сейчас вообще не понимаю, почему тотчас не догадалась.

Бью себя ладошкой по лбу несколько раз.

Дура. Дура. Дура.

Конченая идиотка, Мийка!

– Эй. Давай без рукоприкладства, – ворчит он, арестовывая вторую ладонь, бережно укладывает всё это добро на мои коленки и успокаивающе поглаживает. – Лучше подумай, зачем ей это?

– Не знаю, – морщусь.

– Вот и у меня не складывается. Не бывает так, чтобы человек совершал гадости просто так. Тем более, настолько близкий. Вспоминай. Может, не поделили что… Не знаю, что там у вас у девчонок. Платья одинаковые купили или поспорили у кого грудь больше.

Мажет цепким взглядом по моему телу и подмигивает.

– Ты явно выиграла, Карамелина, – давит смешок. – Поздравляю.

– Гро-мов, – рычу, утирая досадные слёзы. – Это, по-твоему, забавно?!

У меня горе, а он?..

– По-моему, пф-ф… ты ревёшь, и я должен тебя развеселить.

Вполне логично. Но бесит.

– Не надо, – огрызаюсь, а слёзы катятся ещё хлеще. – Мы ведь вместе так долго… – хнычу, падая на сидение, –… вместе. За что она со мной так?!

Не верится.

Просто не верится.

Пока я как следует жалею себя и оправдываю лучшую подругу, Мирон заезжает на небольшую придорожную стоянку и паркуется.

– Зачем? – спрашиваю удивлённо, озираясь по сторонам.

Он снимает куртку и ловким движением забрасывает её на заднее сидение.

– Иди на ручки, плакса моя, – говорит, потирая щёку и вздыхая увесисто.

Тянется к ремню безопасности на моей груди, чтобы отстегнуть. Затем ухватывается за локоть и помогает перебраться к себе на колени.

Сердце замедляет удары, ритм сбивается от близости.

Упираюсь носом в пахнущую кондиционером для белья чёрную футболку. Сквозь слёзы ухмыляюсь. Громов со своей машиной точно не пропадёт, у него такой запас чистых вещей в багажнике, что хоть на неделю в деревне застревай.

Не то что я, замарашка.

– Ну что ты, кудряха? – бережно, аккуратными движениями убирает налипшие на лицо волосы. Они ужасно вьются и после вчерашней бани ведут себя максимально странно. – Пахнешь вкусно… земляникой, – вздыхает Мир.

– Это всё мыло, – шевелю губами.

Не знаю, сколько времени мы так сидим, но внутри вдруг становится спокойнее.

Или нет…

Весь колоссальный спектр эмоций просто перетекает в другую ёмкость. Под названием «Мирон Громов – мой. Ну наконец-то».

Тёплые руки медленно бродят по спине под пуховиком, а сухие губы то и дело касаются виска.

Хочется ещё больше… Чувствовать его, вбирать, проникнуть под кожу и там остаться.

– Из всех твоих подруг пучеглазая всегда казалась мне самой адекватной, – говорит Мирон тихо, когда я совсем утихомириваюсь. Хотя бы внешне.

– Мне тоже…

– Шантажировать, хмм…

Оба задумчиво пялимся в окно. Трасса, несмотря на непогоду и выходные, расчищена. Даже гололёда нет. Зато снег не прекращается, так и валит с неба. Правда, редкий и мелкий. Колючий. Падает на стёкла, словно отгораживая нас от всего мира.

Эта белая шторка и то, как мне вдруг становится тепло, так воодушевляет, что я окончательно залипаю.

– Может, – предполагает Мирон, поглаживая обнажённую кожу на пояснице. – Ей Демидов нравится?

– Ну нет, – мотаю головой. – Она в другого влюблена. Тайно.

Усмехаюсь про себя.

Даже зная, кем именно оказалась главная злодейка, не могу её предать и выболтать всё Громову. Рассказать, как моя подруга влюбилась в его однокурсника – Ивана Соболева и вот уже несколько месяцев это от всех, кроме меня, скрывает.

Потому что, если обмануть доверие, пусть и того, кто тебя предал – сам становишься не лучше.

Я привыкла судить о себе по собственным поступкам и ни в коем случае их не оправдывать чужими промахами.

– Мия…

– Чего? – выхожу из своих мыслей.

Веду пальчиками по широкому плечу. Это движение закручивает спираль внизу живота и заставляет поёрзать.

Не верится.

Вот он, реальный. Мой.

Хочешь трогай. Хочешь… Как подумаю, жар в лицо…

– Надеюсь… – Мирон хмурится, когда пальцы через кадык на шее добираются до линии подбородка. – Пффф… она влюблена не в меня?..

– Что? – уставляюсь на него удивлённо тут же убирая руку.

– Валеева не в меня влюблена?!

Вопреки серьёзности ситуации уголки моих губ предательски летят наверх.

– Громов, мой ты хороший, – зажмуриваюсь и смеюсь, обвивая его шею. – Когда-нибудь тебя порвёт от собственного величия, и ты лопнешь.

– Что здесь смешного? – проговаривает он зло, перемещая свои ладони на мои ягодицы. Вспоминаю, что я, вообще-то, без трусов. Буквально, как Ладка… Чёрт… – Я всего лишь пытаюсь помочь тебе и уловить мотив шантажистки.

– А как это связано? – удивляюсь.

– Все преступления совершаются либо из любви, либо из эгоизма. А ты говорила, что любишь… хмм… меня, – сжимает ягодицы, выбивая из моего рта стон.

Между ног становится влажно и жарко.

Такое со мной впервые, между прочим.

– Так это когда было, – намеренно легкомысленно отвечаю, стараясь дышать сдержаннее. – Нашёл что вспомнить, – хихикаю.

– Блядь, – рычит Мир, резко подкидывая меня в воздухе и усаживая поудобнее.

Съезжает с кресла и расставляет пошире ноги. Так, что я теперь практически лежу сверху, как на матрасе.

Округляю глаза, чувствуя, как твердеет его пах. Облизываюсь и с изумлением смотрю на него.

– А кого любишь? – выдыхает Мирон на ухо, пробираясь ладонью под кудри. – А, Карамелина?

Разминает шею.

Воздух в салоне становится густым. Вокруг словно искры летают.

Мне хочется поиграть, поэтому я пожимаю плечами.

Мирон проникает пальцами в волосы и легонько оттягивает их назад. Не больно, но весьма возбуждающе.

Из-под опущенных ресниц внимательно следит за выражением моего лица. Зрачки его не подвижны, скулы чуть покраснели, ноздри раздуваются.

– Демидова? – спрашивает он яростным шёпотом.

Перевожу взгляд на ярко-красные, резко очерченные губы.

Внутри так много эмоций, что с ума схожу.

Злость на Тайку, чувство вины перед Лёвой… Всепоглощающее желание поцеловать Громова…

Последнее побеждает…

Тянусь к его рту, но Мир мотает головой и повторяет:

– Демидова любишь?

Так тихо.

Словно боится услышать ответ.

Словно такой ответ вообще возможен, чёрт возьми?..

Полюбить другого – это как на соседней планете высадиться… Нереально! Но ему знать об этом необязательно. Слишком больно мне было в салоне этой же машины совсем недавно…

– А ты? – спрашиваю задиристо. – Милованову любишь?

В прозрачных глазах пламя.

Вдруг полностью сканирую его эмоции. Тоже страшно становится…

А что если да?.. Её любит?..

А я?

Временное помутнение? Снова начнёт рассказывать, что любит, как себя… Это лестно, конечно.

Но мне так не надо.

Второй раз не выдержу.

Я хочу, чтобы меня любил по-настоящему. Как женщину. Чтобы восхищался и хотел… как сейчас.

– Карамелина… – проговаривает Мирон.

– Молчи, – мотаю головой.

Вся аура вдруг спадает.

Жух и всё. Нет ничего. Резко отшатываюсь.

– Я хочу объяснить…

– Молчи, Мир. Не надо, – закрываю его рот рукой. – Я… – озираюсь. – Пойду выйду. Не ходи за мной. Я ей позвоню.

– Может, не стоит пока? – хрипит он, наблюдая, как я перекидываю ногу и усаживаюсь на своё кресло, а затем застёгиваю пуховик и натягиваю шапку.