Кевин всем своим видом выражал сочувствие, когда Кэла уносили с поля, но Джейн он провести не мог. Парень наслаждался каждой минутой игрового времени, и она знала, что каждая травма Кэла для него праздник. Если бы она не сердилась на Кевина, то гордилась бы его прогрессом в этом сезоне. Даже Кэл гордился им, хотя и не показывал виду.

Иногда ей казалось, что в их доме Кевин проводит больше времени, чем в своем. Они продали ее дом в Глен-Эллен и поселились в кондоминиуме Кэла, еще не определившись, где они будут жить в будущем. Без активного участия Кэла не принималось ни одно хозяйственное решение, будь то выбор цвета стен или покупка мебели. Даже за подушками он поехал в магазин вместе с Джейн. Детскую кроватку он и Кевин собрали вместе и повесили ярко-желтые занавески в спальне для гостей на втором этаже, определенной под детскую.

Но и Кевин не знал, что в конце сезона Кэл намерен заявить о завершении спортивной карьеры. Кэла это не очень радовало, потому что он по-прежнему не знал, чем заняться, уйдя из спорта, но он устал бороться с травмами. Кроме того, по его словам, он понял, что футбол все-таки не самое важное в жизни.

— Женщины на сносях летать не должны, — ворчал Кэл. — Просто удивительно, как меня не арестовали за то, что я привел тебя в самолет.

— Никто бы не решился. Вам, знаменитостям, все сходит с рук. — Она надула губки. — Вчера я поняла, что не хочу рожать нашего ребенка в Чикаго. Лучше это делать поближе к родным.

Он обожал ее надутые губки, тут же ухватился за нижнюю своими, а уж потом высказал претензии:

— Ты могла бы понять все это месяц назад, и я отправил бы тебя сюда, когда перелет ничем тебе не грозил.

— Тогда нам пришлось бы жить порознь, а мы бы этого не выдержали.

И правда. Даже короткая разлука становилась трагедией. Их связала не только страсть, они наслаждались компанией друг друга, черпая в общении энергию, которая перехлестывала через край. Кэл один за другим бил статистические рекорды НФЛ, и у нее работа никогда не продвигалась так споро.

Вскоре после их возвращения в Чикаго она получила престижную премию Коутса за статью по дуализму частиц. Хотя Джейн ничего об этом не знала, слухи о присуждении премии циркулировали в научных кругах не одну неделю, поэтому на их фоне интриги Джерри Майлса превратили его в посмешище. И в августе решением совета директоров Майлса отправили в отставку, заменив его одним из самых уважаемых ученых страны. Новый исполнительный директор убедил Джейн перейти в «Приз» на постоянную работу. Чтобы отрезать ей пути к отступлению, он даже создал для нее новое подразделение, поставив под ее начало несколько молодых, подающих большие надежды физиков.

В тот момент, однако, Кэла волновала не карьера жены, а ее самочувствие, и она попыталась развеять его тревоги:

— Не волнуйся понапрасну, Кэл. Утром я говорила с доктором Воглер. Она все обо мне знает, и у нее достаточно опыта, чтобы принять роды.

— Все равно я считаю, что ты могла бы переехать в Солвейшен не на столь большом сроке.

Ребенок повернулся, и Джейн почувствовала, будто по ее позвоночнику хватили гигантским кулаком. Он бы просто обезумел, узнав, как ей больно, поэтому она прикусила губу, чтобы не застонать.

В принципе она понимала, что Кэл прав, и лететь на самолете перед самыми родами — большая глупость. Но первые роды быстрыми не бывают, да и ехала она к Джиму с Линн. А ее свекор скажет, когда надо звонить Воглер.

К счастью, Кэл отвлекся и не заметил, что ей нехорошо.

— А что это у нас на запястье? — Он взял ее за руку. Она едва смогла ответить.

— А… ничего. — Она попыталась вырвать руку, но Кэл держал крепко. — Чернильная полоска. Случайно запачкалась.

— Вот это уж совсем странно. Вроде бы это не случайная полоска, а какое-то уравнение.

— Самолет шел на посадку, и я не могла достать блокнот, — фыркнула Джейн. У нее перехватило дыхание, потому что ребенок сильно лягнул ее и одновременно тело скрутила схватка. Однако ей удалось не застонать и, чтобы отвлечься от боли, она попыталась поцапаться с мужем. — Ты больше со мной не ссоришься.

— Это не так, дорогая. Мы ссоримся с того самого момента, как ты сказала мне, что нам надо в Солвейшен.

— Мы спорим, а не ссоримся. Ты ни разу не наорал на меня. Ты вообще больше не орешь.

— Извини, но я действительно не могу по-настоящему рассердиться на тебя.

— Почему? Иной раз даже я себя не выношу!

— Чудеса, не так ли? У меня объяснения нет. Она хмуро посмотрела на него:

— Опять?

— Что опять?

— Ты знаешь, что меня это раздражает.

— Моя улыбка?

— Да. Она самая.

— Извини. — Его рука легла на раздутый, как барабан, живот. — Я так счастлив, что не могу остановиться.

— А ты постарайся!

Она подавила улыбку. Кто бы мог подумать, что такой мужчина, как Кэл Боннер, будет все это терпеть? Но он, похоже, не возражал. Может, понял, до чего хорошо жить по законам безграничной любви, а не железной логики. И как она могла сомневаться в его чувствах? Если Кэл Боннер решил, что влюблен, от этого он никогда не отступится.

Кэл разъяснил ей, что ребенок-гений — не беда. Убедил ее, что причина детских трагедий не избыток ума, а холодные, бесчувственные родители. А вот последнее их ребенку не грозило.

Он наклонился вперед, всмотрелся в окно.

— Черт!

— Что такое?

— Разве ты не видишь? Начался дождь. — В голосе зазвучала тревога. — Вот заберемся мы на гору, ты вдруг решишь, что пора рожать, а дорогу смоет, и мы не сможем спуститься. Что нам тогда делать?

— Такое случается только в книгах.

— Черт дернул меня согласиться на эту авантюру.

— Мы не могли не приехать. Я же говорила тебе. Я хочу родить ребенка здесь. И мне приснилось, что Энни умерла.

— Ты же позвонила ей, как только проснулась. И знаешь, что она в полном порядке.

— Голос звучал устало.

— Должно быть, она не спала всю ночь, гадая, чем бы еще напакостить нашему отцу.

Она улыбнулась. Это вошло у него в привычку. Об отце и матери иначе он не говорил. Он отдал ей не только любовь, но и родителей.

Эмоции вышли из-под контроля. Улыбка сменилась слезами.

— Ты самый прекрасный муж на свете, и я тебя недостойна. Она подумала, что услышала сорвавшийся с его губ стон, но возможно, шины скрипнули по мокрому асфальту.

— Тебе полегчает, если я скажу, что записываю все твои выходки, чтобы после родов сполна расплатиться с тобой?

Она кивнула.

Он рассмеялся и поцеловал ее, а лимузин начал взбираться на гору Страданий.

— Я люблю тебя, Джейни Боннер. Действительно люблю. Та ночь, когда тебя привели в мой дом с розовым бантом на шее, стала счастливейшей ночью моей жизни.

— И моей тоже, — всхлипнула она.

В доме Энни горели все окна, у крыльца стоял красный «блейзер» Джима. Свекра и свекровь она видела две недели назад, когда они прилетели в Чикаго, чтобы посмотреть на игру Кэла, и вели себя как новобрачные. В ту ночь Кэл накрыл голову подушкой и объявил, что они должны купить новую кровать в спальню для гостей. Которая не будет скрипеть!

Джейн не терпелось увидеть Джима и Линн, так что она не стала ждать, пока шофер откроет дверцу.

— Не торопись, Джейн! Идет дождь…

Но она уже ковыляла к крыльцу. Даже хромая, Кэл успел догнать ее до того, как она начала подниматься по лестнице. Дверь распахнулась, на крыльцо вылетела Линн.

— Кэл, чем ты думал? Как ты мог позволить ей приехать сюда?

Из глаз Джейн брызнули слезы.

— Я хочу родить ребенка здесь!

Линн и Кэл переглянулись над ее головой.

— Чем они умнее, тем сильнее действуют на них гормоны, — пробормотал Кэл.

Появился Джим, обнял Джейн и увлек в дом. Как раз в этот момент ее в очередной раз прихватило. Она застонала и привалилась к его груди.

Джим схватил ее за плечи, отстранил, взглянул в глаза.

— У тебя схватки.

— Побаливает спина, ничего особенного. А схватки ложные.