В начале семидесятых Толя перевёз родителей в Москву, точнее в Красногорск. Большим счастьем они считали, что удалось поменять ростовскую квартирку на большую комнату в коммуналке в ближнем Подмосковье. Мы с отцом навещали их, когда я бывал в Москве. А сам отец бывал у них по нескольку раз на неделе. Помню, читал им вслух недавно опубликованные, потрясшие меня рассказы Григория Горина, великого советского драматурга и писателя. Зрение у них было неважным. На середине девятого десятка достигла дедушку и обычная мужская беда – пришлось оперировать простату.

В 1979 году бабушки не стало. Мося прожил еще шесть лет. Зрение потерял почти полностью: катаракту тогда не оперировали. Был энергичен, разговорчив, говорил очень быстро до конца своих дней. В комнате его стояло несколько радиоприёмников, репродукторов. На каждом была настроена одна из радиостанций, и он перебегал от одного к другому, чтоб услышать последнейшие новости. Схожее качество (невротическое?) досталось и мне. Заботилась о Мосе добросердечная соседка по коммуналке. Готовить он не мог, но вспомнил, что рядом с домом находится кулинарный техникум. Смело зашёл в их столовую и спросил, можно ли к ним прикрепиться. Поварихи отнеслись к нему сочувственно, так что кормился вкусно и бесплатно. Ушёл из жизни на девяносто третьем году.

Похоронены Рося и Мося на небольшом Пинягинском кладбище. В 2015 году к ним присоединился и их сын, от которого я перенял обязанность следить за этими могилами.

Похоронены Рося, Мося и их сын Анатолий на Пинягинском кладбище

Елена Домбровская. 1936 г.

Елена (Ляля) Домбровская родилась в 1926 году в Ростове, на улице Горького, 102, в вышеописанной квартире. Тут же спустя 23 года родился и я. Была Ляля хорошей, доверчивой девочкой, отличницей. Для мотивации к учёбе отец поощрял за полученные пятёрки небольшим денежным вознаграждением. Но старший брат, менее преуспевавший в ученье, обычно у неё эти деньги выдуривал. Училась в 36-й школе, долгие годы – самой престижной в Ростове (там потом учились мои сыновья Саша и Марк). Детство было благополучным. Рано определилась с профессией, решив стать врачом.

Грянула война, мучительная эвакуация на барже до Калача, потом с мамой в грязный Акмолинск. А потом – сравнительно благополучный быт в Томске. Рвалась на фронт. Убежала из дому, отец с трудом отыскал её, задержанную на полустанке милицией, вернул домой. Поступила в Томске в мединститут. А в 1943-м вернулись в Ростов, в Ростовский мединститут. Конечно же, по-прежнему отличница.

Половодье в Томске. 1941 г.

Елена Домбровская за подготовкой препаратов. 1949 г.

Всегда была романтиком. Кафедрой патанатомии заведовал блестящий профессор Ш. И. Криницкий, приехавший в Ростов с Варшавским университетом. Он и увлёк Лялю своей специальностью. Над входом в кафедру было написано высокопарное: «Здесь мёртвые учат живых». Ляля благоговела перед профессором, его памятью до конца дней своих. В 2004 году написала и издала книгу воспоминаний о своём наставнике «Шалва Иосифович Криницкий. Жизнь и деятельность (к 120-летию со дня рождения)».

По окончании мединститута в 1947 году работала прозектором в Центральной городской больнице и одновременно училась в аспирантуре на кафедре у Криницкого. Считали, что учёному-патологоанатому нужен большой практический опыт, и руку, глаз Ляля набила изрядно. Чуть не до конца жизни везли ей родственники прооперированных больных со всего Юга России стёклышки сложных биопсий. На своём домашнем микроскопе она уверенно идентифицировала необычные болезни, сложные случаи. Гордилась этим заслуженно. В 1955 году защитила диссертацию на степень кандидата медицинских наук на тему «Патологическая анатомия хронических пневмоний с бронхоэктазами». Стала ассистентом кафедры патологической анатомии Ростовского медицинского института.

Свадебная фотография родителей. 17 ноября, 1947 г.

Девушкой Ляля была красивой, интересной. Невестой – весьма привлекательной: профессорская дочь! Общение в ростовских интеллигентских, по преимуществу еврейских, компаниях (тусовках) было интенсивным. Вечеринки, танцы. Влюбилась в Толю – тоже студента-медика, по возвращении с фронта он доучивался, специализировался. Свадьба в 1947-м. Счастливые фото первых лет жизни, рождение сына. У Ляли в груди было много молока. В роддоме она даже делилась с ребёнком своей подруги Риты Казимировой (позже мой педиатр).

1953 год. Тяжёлое испытание для семьи. Дело врачей. 2 апреля Ляля с Толей пришли на заседание учёного совета мединститута, где клеветали на её отца. Как представить себе её эмоции, бессильное негодование? Мужественное выступление их товарища Володи Паламарчука ничего не изменило в судьбе деда, но для них оказалось глотком свежего воздуха, моральной опорой. А 4 апреля я увидел Лялю, вбегающую в квартиру с газетой «Правда», где сообщалось, что дело врачей сфабриковано, что признания обвиняемых были получены при помощи «недопустимых методов следствия». Между этими двумя датами – мой четвёртый день рождения. Праздника не помню. Ну а месяцем раньше Ляля плакала по смерти Сталина… Для полноты картины добавлю, что Лялин научный руководитель и кумир был, как она сама признавала позже, антисемитом. Профессия была для Ляли самым важным в жизни.

Работала с самоотдачей. В начале шестидесятых увлеклась патоморфологией эндокринных желёз. Помню её радость, когда получила из Канады от Ганса Селье (Hans Selye), нобелевского лауреата, автора теории стресса, просьбу прислать её статью. Послала, написала ему. Он в ответ прислал свою прекрасно изданную книгу. В 1968 году Ляля защитила докторскую диссертацию на тему «Морфологические изменения в надпочечниках при основных формах гипои акортицизма». Помню шикарный по тем временам докторский банкет в ростовском ресторане «Центральный». Счастливые бабушка и дед. Я уже студент мехмата МГУ, а ректор Ростовского мединститута предлагает мне перевестись к ним без экзаменов…

Тут, однако, пришлось Ляле из Ростова перебираться. По стандарту на кафедре должен был быть один доктор наук, он же заведующий. Должность была занята профессором Дороховым из Курска. Шептались, что он профессионально не шибко грамотен. Поиск вакансии был довольно долог и усугублён антисемитскими ограничениями. Приземлилась на недавно созданном медфаке Кабардино-Балкарского университета, завкафедрой нормальной и патологической анатомии.

Нальчик. 1970-е гг.

Думаю, годы в Нальчике (1969–1996) были самыми счастливыми в маминой жизни. К её профессионализму коллеги и чиновники относились с огромным уважением. Фактор антисемитизма в кавказской республике практически отсутствовал. Сразу дали ей отдельную комнату в общежитии, подыскивали квартиру. Через год таковая освободилась, но показалась Ляле слишком большой. Решение быстро нашлось. Семья доцента университета переехала в большую квартиру, Ляле досталась маленькая трёхкомнатная в хрущёвке, комнаты «трамвайчиком». Расположена была в центре, рядом с огромным парком.

Немало счастливых дней довелось мне пережить в этой квартире, когда гостил у мамы. Сперва студентом, из заснеженной Москвы – в раннюю южную весну. Обожал огромный парк со старинными липовыми аллеями. Приезжал иногда и с друзьями, Федей Сурковым, Аликом Харлапом.