При этом Кузнецов считал, что охрана на обратном пути должна быть не менее плотная, чем по пути в Росток: оборудование было важно доставить в страну, под нее уже строились корпуса заводов и инфраструктура при них. Скрипя всеми условными суставами, ВЦИК выделял внеплановые фонды, в первую очередь дефицитного цемента, а плановики просто устали вносить коррективы в планы пятилетки. И всё это надо было делать срочно, а тут еще реформа наркомата тяжелой промышленности подоспела, в ходе которой были созданы новые наркоматы, которые руководство посчитало необходимым выделить отдельными направлениями. В общем — бардак и штурмовщина. Но, как показал опыт, при необходимости, и при соответствующей стимуляции (не только кнутом, но и пряником) наши люди способны преодолеть любые трудности!
Караван начал входить в порт Ростока рано утром 1-го мая, тут же отправляясь под разгрузку. Из-за большого количества транспортов большая часть кораблей расположились на рейде, как и прикрывающие их силы Балтийского флота. Кузнецов оставался на флагмане эскадры, а в порт прибыл его заместитель — Галлер, который и занялся контролем за распределением кораблей в гавани. Надо сказать, что работники порта сделали всё, чтобы как можно быстрее произвести разгрузку трампов и постарались всем им найти место для стоянки и разгрузки. С Геллером мне удалось встретиться после обеда — надо было согласовать уже сроки загрузки и порядок отправки оборудования, закупленного в Германии, в Советский Союз. Заодно смог узнать и некоторые подробности их славного перехода. Лев Михайлович был собран и сдержан, но все-таки о встрече с польскими военно-морскими силами поведал мне не без некоторой гордости. Это было немного странно, учитывая, что сам Галлер в столкновение с поляками не слишком-то верил. Полную же картину этого сражения я узнал намного позже, после встречи с самим Кузнецовым. Как и предполагал Николай Герасимович, поляки не только пытались перекрыть движение каравана, но и потребовали пропустить их представителей для проверки грузов на предмет военной контрабанды. Они были уверены, что их скоростные эсминцы и легкий (но быстрый) крейсер британской постройки смогут знатно пощипать беззащитные торговцы, идущие под прикрытием парочки эсминцев. Правда, быстрое появление на горизонте линкора «Марат» и еще одной пары эсминцев польских моряков не слишком-то вдохновило. Тем не менее, командующий польским флотом (как и этой эскадрой) вице-адмирал Юзеф Михаил Хуберт Унруг отдал приказ атаковать. Он держал флаг на легком крейсере «Польша», который еще не так давно входил в состав флота владычицы морей. В составе его эскадры было еще три эсминца (четвертый из-за поломки двигателя остался в Данциге), каждый из них получил свою цель, фактически веером они пытались выйти на корабли каравана, намереваясь потопить как можно большее число торгашей. По всей видимости, задача была поставлена сойтись с кораблями каравана на дистанцию пуска торпед. Но тут сыграл свою роль козырь, приготовленный Кузнецовым. Дело в том, что в поход заранее были отправлены на позиции три подводные лодки: ближе всего к Кронштадту располагалась Л-55 Воробьева. Эта субмарина английского производства, она затонула во время встречи с эсминцем «Азард» в девятнадцатом году. Ее отправили на Балтику чтобы противодействовать красному флоту. Но не повезло. После точного попадания снаряда с советского эсминца она пошла на дно. Но потом ее подняли, отремонтировали и ввели в состав Балтийского флота. Самое интересное, что в эскадре прикрытия каравана шёл и её «обидчик» — эсминец «Артём», в прошлом «Азард». На срединной дистанции пути каравана была позиция подводной лодки Щ-301 «Щука» — первой подлодки новой серии, которая и получила потом название «Щука» под командованием Щергина, а на заключительном этапе — позиция первой подлодки новой серии Л — Л-1 «Ленинец» (по ее названию пойдет и название всей серии) под началом Булавинца.
Так случилось, что крейсер «Польша» шел как раз на сближение с позицией подводной лодки Щ-301, пшек начал порявкивать главным калибром, стараясь выцелить начавшие маневр уклонения торговые кораблики, но рвался на дистанцию удара торпедами, считая, что «Новики» советов ему не соперники. Да и дистанция до них была достаточно большой. В общем, крейсер вышел как раз под залп носовых торпедных аппаратов «Щуки». Надо сказать, что Александр Петрович Щергин в этой обстановке проявил максимальное хладнокровие, сумел сманеврировать так, чтобы залп подводного корабля был максимально эффективным, воспользовался и тем, что шумы торговых кораблей создавали такую звуковую гамму, что услышать его движения противник бы не смог. Правда, поляки заметили идущие на них следы торпед и попытались совершить противоторпедный маневр, который им почти что удался: три торпеды то ли отклонились, то ли прошли мимо цели, но одна рванула подо дном крейсера, лишив его хода. Пока крейсер боролся за плавучесть и пытался как-то справиться с последствиями торпедной атаки, он попал под огонь главного калибра «Марата». Канониры линкора поупражнялись по почти неподвижной мишени, но единственного попадания главным калибром добились только тогда, когда крейсер чуть сдвинулся с места. Впрочем, этого «Польше» хватило за глаза. Громыхнуло, снаряд пробил легкую броню и разорвался в недрах крейсера, который очень быстро стал крениться на правый борт и через каких-то четверть часа затонул.
В это время остальные польские эсминцы пытались атаковать торговые корабли каравана, имея против себя только два эсминца советов. Разгорелся горячий бой, во время которого только один из поляков сумел выйти на дистанцию торпедной атаки и выпустить торпеды в ближний к нему трамп. Но тут высочил, как чертик из табакерки, сторожевой кораблик «Тайфун» (их была пара, включенная в состав конвоя), он и принял на себя ту единственную торпеду, которая могла потопить большой транспорт. Потом смогли выловить из воды трех матросов, никто больше их команды храброго сторожевика не спасся. Ну а самый наглый эсминец пшеков «Гдыня» получил тройку снарядов с «Ленина», которые сбили ему ход, а потом был добит тем же «Маратом». Два других эсминца при приближении линкора благоразумно дали деру.
Получилось, что в первом более-менее крупном морском сражении советский флот одержал убедительную победу. А еще его эсминцы сумели уже на подходе к Ростоку атаковать две подлодки неизвестно чьи — немецкие или польские, но их отогнали, а одну, вроде бы потопили. Но тут стопроцентной уверенности не было. Масляное пятно и мусор на поверхности были, но акустики не слышали звука разрушения корпуса подлодки. А без стопроцентной уверенности победа не засчитывается. После были раскрыты секретные документы Адмиралтейства, в которых значилась британская подлодка L-24, не вернувшаяся из похода с целью блокады немецкого побережья. Впрочем, этот эпизод британцы педалировать не стали, непонятно почему, скорее всего, у них не было доказательств, что двадцать четвертую уничтожили именно советские корабли. Хочу сказать, что на обратном пути караван постаралась перехватить польская субмарина. Кончилось это для нее трагически: сначала ее обнаружил сторожевой корабль, а уже по его «наводке» два эсминца принялись крыть глубинными бомбами и достали подводное панство, вынужденное всплыть из-за множественных протечек в корпусе, по всплытию получили пару снарядов в рубку, и тут же пошли на дно. Так что одну победу над подводниками Польши наши моряки себе на счет сумели записать. На том же, обратном пути, советские подлодки изменили свои позиции и прикрывали караван уже от немецких военных кораблей, если те сумеют выйти из Киля. Но, по какой-то непонятной причине, немецкие крейсера и эсминцы оставались недвижимыми. Причина нашлась через несколько лет: была проведена операция Коминтерна, в ходе которой удалось привести в негодность запасы жидкого топлива, хранившиеся в Киле. При этом получалось, что в море могли бы выйти только два эсминца, которые оставались исключительно на угле.
В первую очередь на погрузку шли два завода, проданные корпорацией «Сименс». Это завод по производству электрооборудования, в том числе генераторов для гидроэлектростанций (напомню, что Днепрогэс был обеспечено именно оборудованием этой корпорации, многие считают его проектом Сименс) и завод по производству авиационных двигателей, в то время производивший неплохие семицилиндровые Siemens Halske Sh 14 мощность 160 л. с., которые известны еще как Bramo Sh 14. Он применялся на многих самолетах того времени, его конструкция оказалась настолько удачной, что использовалась в авиастроении многих стран мира, в том числе в Польше, Югославии, Италии, США (их ставили на самолет Сессна Модель АS), Турции. Производился на этом заводе и девятицилиндровый Siemens Halske Sh 22 мощностью около 600–660 л. с. Это мотор был произведен по лицензии и стал переработкой Бристоль Юпитер IV, одного из самых удачных авиационных моторов тридцатых годов. Правда, как любая переработка (в первую очередь связанная с переводом его в метрическую систему) она имела множество недостатков, одним из которых стал не самый большой ресурс работы двигателя. Но инженеры Сименса обещали получить на нем очень хорошие результаты, а учитывая, что с заводом в СССР ехала и группа инженеров, которые должны были обучить советских моторостроителей, эти два контракта были для нас более чем выгодны. Тем более, что удалось договориться с Карлом Фридрихом фон Сименсом, который и возглавил корпорацию, что его заводы в СССР будут защищены от национализации, то есть корпорация имела твердую долю в 49%. Второй очередью пошли заводы по производству электрооборудования и медицинской техники (тех же рентгенаппаратов, в которых СССР испытывал большую потребность). Надо сказать, что Карл Фридрих был сторонником Веймарской республики, его откровенно пугала диктатура Гинденбурга. В тоже время его корпорация всегда с удовольствием вкладывалась в международные проекты. Правда, из-за этого и пострадала. Во время Мировой войны ее активы во многих странах (в том числе и России) были национализированы. Но найти с ним общий язык получилось. И это меня откровенно радовало.
