— Я буду вести себя тихо! И могу испугаться, если буду спать одна.

— Ерунда. Ты не будешь бояться. — Он провел кончиками пальцев по губкам Рейчел. — Дедушка Гай будет сторожить тебя, пока сам не пойдет спать.

— Я хочу спать с Бекки!

— Не надо бояться, радость моя. Дедушка Гай будет рядом.

Наклонившись, он легко прижался губами ко рту Рейчел.

Эрик потер глаза и, расстегивая пуговицы рубашки, бросил взгляд на телефон, стоявший у кровати. Сколько раз за эти три недели, прошедшие со дня его возвращения, он хотел позвонить Хани? Сто? Тысячу раз? Благо еще, сказал он себе, что единственный во всем парке телефон находится в «Загоне», а там она его не услышит, даже если он в конце концов и поддастся искушению. Она уже как могла дала ему понять, что в состязании с призраком он неизбежно проигрывает, а унижаться у него не было желания.

Была почти полночь, а он был на ногах с пяти утра, «но, несмотря на сильную усталость, знал, что проспит всего несколько часов. Его новая роль требовала большой отдачи, как физической, так и духовной, и он еще не достиг в ней своего потолка, но, похоже, ему так и не удастся снять всю шелуху слой за слоем и пройти через все это, чтобы добраться до сути образа. Может, все потому, что он так и не смог собрать себя воедино с той ночи, когда буквально содрал перед Хани с себя кожу. Разве можно лицедействовать, пытаясь войти в душу другого, когда знаешь, что у тебя самого не осталось ни одной тайны, ни одного укромного уголка? Это все равно как если бы он оставил ей часть самого себя, и пока вновь не обретет целостности, так и будет плыть по течению.

Эта мысль в который раз больно ударила по его израненному самолюбию. Надо вычеркнуть ее из памяти, позабыть ее смех, тот смех, что звучал, когда она играла с детьми в больнице, изгнать видения той ночи, когда они были вдвоем, когда принадлежали Друг другу. А главное, надо забыть ее мягкое, нежное сострадание, обнявшее его в ту ночь, когда он, сняв маску клоуна, сбросил и все остальные маски.

Звонок в дверь прервал поток этих будоражащих мыслей. Он нахмурился. Его дом в Николс-Кэньон прятался на почти безлюдной дороге и едва ли представлял удобное место, чтобы заскочить на минутку. Направляясь из спальни к выходу, он не стал утруждать себя застегиванием рубашки. Подойдя к двери, глянул через глазок и быстро повернул ручку.

— Лили?

Зубы у нее стучали, лицо было бледным и помятым. Она изменила прическу, и теперь серебристо-белокурые пряди волос еще больше подчеркивали ее огромные и затравленные глаза.

Лили смотрела на него так, словно видела перед собой нечто отвратительное. Ее глаза впились в его расстегнутую рубашку, потом опустились на незастегнутый пояс джинсов. Губы задрожали.

— Где она?

Он устало провел рукой по волосам.

— Что ты здесь делаешь, Лили?

— Что ты с ней сделал?

Пошатнувшись, она ухватилась за дверной косяк, и он, начиная тревожиться, взял ее за руку:

— В чем дело?

Она попыталась вырваться, но он втащил ее в дом. Проведя в гостиную, толкнул на диван. Ее дыхание было неглубоким и частым, руки судорожно прижимали сумочку к груди. Схватив из бара бутылку бренди, он плеснул немного в стакан:

— Выпей это!

Ободок стакана звякнул о зубы. Сделав глоток, она закашлялась.

— Говори, что случилось? — требовательно сказал он. — Что-нибудь с девочками?

Она вытерла дрожащей рукой рот и нетвердо поднялась на ноги. Невольно он потянулся поддержать ее, но она отшатнулась:

— Где она?

— Кто?

— Рейчел! Я знаю, она у тебя.

Его сердце на мгновение замерло.

— У меня ее нет. Да скажи ты ради Бога, что происходит?

— Я тебе не верю! Ты увез ее от моего отца. Куда ты ее спрятал? Где она?

— Я даже не знал, что ты вернулась. Как же я мог ее забрать? И ты мне говоришь, что не знаешь, где она?

— Лжец! — взвизгнула она. Прошмыгнув мимо него, она побежала в глубь дома.

Последовав за ней, он наблюдал, как она распахивает дверь комнаты для гостей. Увидев, что она пуста, Лили двинулась в соседнюю, потом в следующую, и так, пока не достигла спальни. У него внутри все сжалось, и он застыл в дверях. Она стояла в центре комнаты, прижимая к груди сумочку, с полными животного страха глазами.

— Что ты сделал с Рейчел? — яростно шептала она.

Он взял себя в руки. Лили едва держится на ниточке здравого рассудка, и любое необдуманное слово может оборвать эту тонкую нить. Эрик осторожно вошел в комнату и спросил как можно спокойнее.

— Когда ты видела ее последний раз?

— Папа забрал ее на ночь, — нерешительно произнесла она, накручивая ремешок сумки на палец. — И Бекки тоже. Он и Бекки взял с собой. Я знала, что не должна была отпускать их, но я так устала.

— Все в порядке, Лили, — успокаивающе сказал Эрик, подвинувшись чуть ближе. — Ты все сделала как надо.

— Нет, не сделала! — Она начала всхлипывать. — Ты не понимаешь. Я никогда не говорила ему о тебе. Он не знал, что ты способен обидеть Рейчел.

— Я не обижал Рейчел, — тихо сказал он. — Ты же видишь, что ее здесь нет. Я люблю ее. И никогда не причинял ей боли.

— Лжец! — истерически вскрикнула она. — Папочка любил меня! Он меня любил, и он же меня обидел.

Эрик почувствовал, как зашевелились волосы на темени.

— Лили, о чем ты говоришь?

Он подался вперед слишком поспешно, и она тут же отпрянула:

— Не прикасайся ко мне! — Глаза у нее были дикими, зрачки расширились. — Ты и мне причинишь боль. Сделаешь со мной то же, что и с Рейчел!

Он застыл на месте.

Она заплакала.

— Она не любит, когда ты обижаешь ее… но не может остановить тебя. — Ее голос становился все тоньше и превратился почти в детский. — Ты говоришь ей не… поднимать шума… когда трогаешь ее. Не поднимай шума, радость моя! Я не сделаю тебе больно. Просто закрой глазки. Но она не может… закрыть глазки. И от тебя… разит виски!

— Лили, но я даже не пью виски.

— Она не любит… этого запаха виски! — Лили зарыдала. — И ей не нравится, когда… когда ты включаешь радио. — Она перевела дыхание. — И когда ты говоришь: «Просто закрой глазки и слушай музыку, Лили».

Страшная догадка осенила Эрика.

— Боже мой!

— И потом иногда… — Голос Лили перешел в шепот. — Иногда играла музыка… пахло виски… и те руки…

— О, моя девочка…

— Это как страшный сон, правда, иногда от этих рук бывало хорошо. — Лили дрожала, голос ее был едва слышен. — И в этом — самое ужасное. — Рыдая, Лили скользнула по стене и безвольно опустилась на пол, словно старая мягкая игрушка.

Эрик бросился к ней поддержать, помочь ей. Лили вскрикнула и вцепилась в сумочку.

— Нет! — завизжала она. — Не делай больше так!

Эрик вскрикнул от острой боли в боку. Отскочив, он увидел в руках Лили нож и понял, что она его ранила. Лили в ужасе тихо застонала и, выронив нож, уставилась на место раны. Превозмогая боль. Эрик смотрел на белое, как маска, лицо — он понял, что в сознании Лили прошлое сейчас переплелось с настоящим.

— Боже праведный, — прошептала она. — О Боже, нет… Что я наделала!

Эрик зажал кровоточащую рану рукой. Он надеялся, что нож задел только мышцу, но убедиться в этом у него не было времени. Сейчас он мог думать только о дочери.

— Рейчел сейчас у твоего отца? — настойчиво спросил он. — Она именно там?

Глаза Лили переполнял ужас, но безумия в них уже не было.

— О Боже, Эрик, — прошептала она. — Это был не ты! Это все он! Он делал это со мной, но я вычеркнула все из памяти. А теперь я позволила ему забрать девочек.

Эрик поднял ее на ноги:

— Едем!

Глаза Лили потемнели от страха.

— Ты весь в крови. Я порезала тебя!

— Я позабочусь об этом после. — Эрик схватил брошенную на кровать тенниску и прижал ее к ране.

— О Эрик! Прости меня. Что я наделала! О Боже, прости меня!

— У нас совсем нет времени! Надо успеть к ним прямо сейчас! — Однако, когда он тащил ее за собой из спальни, у него мелькнула мысль, что могло быть уже слишком поздно.