Единственный глаз, свободный от повязки, был ярко-бирюзового цвета, она еще не видела таких — чистый, как кристалл, цвета мятного леденца.

— Никто не говорил мне, что «Ротари» планирует визит клоуна к нашим детям.

— Вот те на! А к шести часам я должен быть в Файетвилле, работать на благотворительном базаре, который устраивает там «Общество алтаря». Как мне повезло, что у вас не только красивое лицо, но и доброе сердце! А то я бы не смог заработать пятьдесят баксов, которые мне должны заплатить в «Ротари».

Он был дьявольски глуп, но так очарователен, что сестра не смогла устоять. Кроме того, послеобеденный дождь отпугнул посетителей, и дети могли немного развлечься.

— Я думаю, ничего плохого не случится.

— Это уж точно!

Она вышла из-за стола и повела его через холл.

— Как видите, у нас маленькая больница. В педиатрическом отделении всего двенадцать коек. Из них девять заняты.

— Есть кто-нибудь, о ком мне следует знать? — мягко спросил клоун; все следы озорства в нем исчезли.

Если она и сомневалась, можно ли пускать его в палаты без официального разрешения, то теперь сомнения ее исчезли.

— Шестилетний мальчик по имени Поль. Он в палате сто семь. — Сестра показала в конец холла. — Он тяжело болел пневмонией, а его мать слишком занята со своим приятелем и редко его навещает.

Клоун кивнул и направился прямо к указанной ею двери. Тут же сестра Грейсон услышала его голос, звучавший, как катящиеся камешки:

— Ну, привет, дружище! Я — пират Пэтчес, самый несчастный из морских волков, плававших за семь морей…

Сестра Грейсон усмехнулась и вернулась назад, к своему столу. Она поздравила себя с хорошим решением. В жизни бывают случаи, когда правила стоит и нарушить.

Эрик провел эту ночь, съехав с обочины грязной дороги на небольшую просеку, поблизости от границы Северной Каролины. Выйдя на следующее утро из фургона, одетый в те же джинсы и безрукавку, что и вчера, он почувствовал во рту металлический привкус — от плохой пищи и ночных кошмаров.

Эрик купил клоунский костюм неделю назад в магазине около Филадельфии и с тех пор останавливался в муниципальных больницах небольших городков почти каждый день. Иногда он предварительно звонил, уверяя, что он от местных властей. Но обычно Эрик просто следил за бело-голубыми указателями больниц, как это было вчера, и уговаривал его впустить.

Сейчас он никак не мог забыть маленького мальчонку во вчерашней больнице. Ребенок был худеньким и болезненным, со слабой синевой вокруг губ. Он наслаждался от всей души не разделенным ни с кем вниманием Эрика. Эрик оставался с ним все послеобеденное время, а потом вернулся вечером и показывал ему фокусы, пока ребенок не уснул. Но вместо того чтобы радоваться сделанному, Эрику думалось только о всех детях, которым он не мог помочь, обо всей боли, которую он не в состоянии успокоить.

Через безрукавку пробирала зябкая сырость. Разминая мышцы, Эрик посмотрел в серое стальное небо. Это уже чересчур для солнечной Южной Каролины. Может, стоит вернуться на дорогу I-95 и отправиться прямо во Флориду? В голову ему пришла шальная мысль на пару недель присоединиться к группе клоунов братьев Ринглинг, которые возвратились с гастролей в Венеции. Может быть, у него появится шанс выступить перед здоровыми детьми, а не только перед больными, как сейчас. Ему хотелось побыть с детьми, которые не страдают.

Эрик вернулся в фургон. Он два дня не был под душем, и нужно было остановиться в мотеле и помыться. В прошлой жизни он всегда заботился о личной чистоте, но после того, как потерял детей, стал не таким чистоплотным. Неряшливость проявлялась во многом, например в еде и сне.

Через полчаса Эрик внезапно ощутил, как повело руль, и понял, что проколол шину. Он съехал на обочину двухрядного шоссе, выбрался из фургона и пошел назад за домкратом. Снова пошла мелкая морось, и сначала он не разглядел выщербленный деревянный указатель, прислоненный к пальме в стороне от дороги. Но спустившая шина была вся в грязи, и когда Эрик снял ее, шина выскользнула из рук и покатилась в кювет. Подняв шину и разогнувшись, он увидел указатель. Буквы поблекли, но Эрик смог разобрать:

Парк развлечений на Серебряном озере. Ему почудилось в этом названии что-то знакомое, но он не смог вспомнить откуда. Вспомнить удалось, лишь когда он затягивал последнюю гайку на запасном колесе. Не об этом ли месте так часто рассказывала Хани? Он вспомнил, как она потешала компанию историями о том, как росла в парке развлечений в Южной Каролине, рассказывала о пароходике, который затонул, и о знаменитых американских горках. Он был почти уверен, что речь шла о парке развлечений на Серебряном озере.

Эрик прикрепил крышку ступицы и снова посмотрел на указатель. Джинсы его намокли и испачкались в грязи; вода с волос капала на шею. Ему нужно было принять душ, нужны были чистая одежда и горячая еда. Но в этом нуждалась большая часть человечества, и, стоя на месте, он размышлял, существует ли еще этот парк на свете. Состояние указателя вызывало сомнения на этот счет. С другой стороны, чего в жизни не бывает!

А может, парк развлечений на Серебряном озере еще и открыт? И быть может, им нужен клоун?

— Хани, дождь припустил! — кричала Шанталь. — Сейчас же кончай работать!

Со своего насеста на самой верхушке «Черного грома» Хани взглянула на фигуру сестры, высматривавшей ее из-под маленького красного зонтика.

— Спущусь через несколько минут! — прокричала она вниз. — Где Гордон? Ведь я сказала ему, чтобы он тут же возвращался.

— Он неважно себя чувствует, — крикнула Шанталь. — Ему нужно немного отдохнуть.

— Мне все равно, пусть даже он помирает! Скажи, чтобы вернулся!

— Сегодня же Господень день! В такой день нельзя работать.

— С каких это пор вы оба стали соблюдать церковные праздники? Вы просто не любите работать в любой день!

Шанталь надулась и ушла, но Хани это мало волновало. Свободная жизнь Гордона и Шанталь кончилась. Она вбила еще один гвоздь в помост, который делала на вершине деревянной горки. Хани ненавидела дождь и ненавидела воскресенья за то, что работы по ремонту американских горок в такое время замирали. Будь на то ее воля, бригада рабочих трудилась бы семь дней в неделю. Они не были членами профсоюза и могли работать дольше.

Не обращая внимания на дождь, она продолжала сбивать части помоста. Ее удручало, что она недостаточно сильна для более тяжелой работы, например для ремонта трассы. Под руководством нанятого ею специалиста бригада потратила два месяца на то, чтобы снять старую трассу и починить рамы там, где они были повреждены. К счастью, большая их часть оказалась в порядке. Бетонные основания были установлены в шестидесятые годы и не нуждались в замене. Всех беспокоили трещины в поперечных балках, на которые опиралась трасса, но их оказалось не так уж много, как они опасались.

Все же перестройка всей трассы оказалась громоздким и дорогим проектом, и скоро у Хани кончились деньги. Она ума не могла приложить, где взять деньги на новые цепи подъемника и двигатель, который все еще не был установлен, не говоря уже об электрической системе и пневматических тормозах, которыми нужно было заменить старые, ручные.

Дождь усилился, и подмости стали совсем скользкие. Хани неохотно перелезла через край и начала долгий спуск по раме, которую использовала как лестницу, пока не был готов помост. Ее тело больше не содрогалось от ужаса, пока она совершала трудный спуск. Она стала тонкой, мускулистой и страшно устала от двух месяцев тяжелой мужской работы — семь дней в неделю и часто по четырнадцать часов в день. Ладони ее покрылись мозолями, а также множеством ссадин и царапин от обращения с инструментами, которыми она в конце концов научилась недурно пользоваться.