— Я тоже так думала, пока не вскрыла пакет. Вам нипочем не догадаться, что в нем было.

— Ручная граната?

— Платье!

— Могу себе представить. Вам следовало привлечь ее к суду.

— Да нет же! Слушайте. Не просто какое-то там платье, а эдакая маленькая желтая штучка, вся в оборочках и с кружевной пелериной. И еще эти дурацкие туфельки. И жемчуга!

— Жемчуга? Ничего себе.

— Вы что, не понимаете? Да она просто делала из меня посмешище.

— Здесь я запутался в ваших рассуждениях, Хани.

— Все это подошло бы какой-нибудь кукле Барби, а не особе вроде меня. Да надень я такой наряд, все бы просто со смеху покатились. Оно было таким…

— Женственным?

— Вот-вот. Именно таким. Дурацким! И легкомысленным.

— Нет чтобы прислать нечто из колючей проволоки и бритвенных лезвий.

— И вовсе не смешно.

— Ну и что же вы сделали с подарком?

— Я все запаковала и вернула ей.

Впервые за этот день он показался раздосадованным:

— И зачем же вы так сделали? Мне казалось, мы уже решили, что вы откажетесь от своих замашек.

— Но я же не швырнула в нее свертком!

— Как это мило с вашей стороны.

— Я только сказала, что ценю ее благородный жест, но принять подарок не могу, потому что ничего не дарила на ее день рождения.

— А уж потом швырнули в нее свертком.

Она усмехнулась:

— Дэш, я же исправилась! По-моему, все вышло очень прилично.

Он захохотал, потом поднял руку, и на мгновение ей показалось, что сейчас он взъерошит ей волосы, как делал это Джейн Мэри. Но рука его опустилась, и он пошел поговорить со своим конюхом.

Дэш выбрал для нее одну из полукровок, покладистую кобылу, зная, что Хани неопытна в верховой езде, себе же взял норовистого араба. Они поехали между холмов, солнце грело ей голову, и она чувствовала себя на вершине счастья. Дэш сидел в седле чуть ссутулившись, как человек, более привычный передвигаться верхом, нежели шагать по земле. Так они скакали некоторое время в доверительном молчании, пока ее потребность поговорить не одержала верх.

— Как здесь красиво! А сколько у вас земли?

— Она вся была когда-то моей, но потом налоговое управление отхватило изрядный кусок. Очень скоро эта земля станет частью Национального заповедника Санта-Моники. — Он указал куда-то в сторону каньона с отвесными скалами, протянувшегося справа ют них. — Здесь проходила северная граница моей территории, а вон тот ручей, впереди обозначал ее западный край. Летом он пересыхает, но сейчас по-настоящему красив.

— Но все равно у вас же еще много осталось.

— Как вам сказать. Думаю, сколько бы земли человек ни имел, ему всегда будет мало.

— Вы росли на ранчо?

— Где я только не рос!

— Ваша семья много разъезжала?

— Не совсем так.

— Что вы имеете в виду?

— Ничего особенного.

— Вам самому пришлось много поездить?

— Я уже сказал.

— Но вы же ничего не сказали.

— Так оно и есть.

Он уставился на линию деревьев, росших вдоль ручья. Хани внимательно всмотрелась в его профиль, отметив глубоко посаженные глаза и орлиный нос, высокие скулы и квадратную челюсть. Сейчас он сильно походил на монумент какому-нибудь национальному герою.

Все еще глядя вдаль, он наконец произнес:

— Я живу своей жизнью, Хани. И мне не по душе мысль, что она может стать достоянием всего света.

Она посмотрела на свои руки, лежавшие на передней луке седла.

— Вы думаете, что я все расскажу сценаристам, да?

— Насколько мне известно, такое уже бывало.

— Я и не собиралась им ничего рассказывать. Но просто во мне столько всего накопилось, а у меня нет никого, с кем можно было бы поделиться.

— То, что вы делаете, — это ваше дело, но мои дела касаются меня одного.

— Например, ваши отношения с Лизой.

— Вот именно.

— Да ведь Лиза просто молится, чтобы я рассказала сценаристам, как застала вас вдвоем в пикантной ситуации. — Лиза — девушка самолюбивая.

Она вздохнула:

— Ничего я не расскажу.

— Посмотрим.

Его недоверие рассердило Хани. То, что она когда-то рассказала пару вещей этим писакам, вовсе не значит, что она сплетница.

— Вы ее любите? — спросила Хани.

— Нет, черт побери, нет. Я ее не люблю.

— Так зачем же…

— Господи, Хани, в мире существует такое занятие, как секс для удовольствия.

Он отвернулся, и Хани стало интересно, удалось ли ей и в самом деле поставить его в неловкое положение.

— Это я понимаю. Я просто подумала…

— Вы подумали, что я слишком старый для этого. Угадал? Так вот, ставлю вас в известность, что мне всего сорок один год.

— Вы такой старый?

Голова у него дернулась, и она улыбнулась. Его раздражение улеглось. Хани залюбовалась причудливо раскинувшимися горами. Ее кобыла радостно заржала и повела головой.

— Хотите, Дэш, я сейчас же поклянусь, что все сказанное вами останется во мне?

— Хани, я ценю вашу искренность, но…

— Но вы не уверены, что я сдержу слово. Похоже, я это заслужила. Дело в том… если бы у меня был хоть кто-то, с кем можно было поговорить, мне не пришлось бы все время выворачивать душу перед сценаристами.

— Это уже начинает сильно смахивать на подкуп!

— По мне, так можете считать это чем угодно. Дэш тяжело вздохнул:

— Послушайте, мне кажется, вы чересчур любите поговорить, а у меня явная склонность к тишине.

— Должно быть, трудновато вам приходилось быть женатым на тех женщинах!

— Да по сравнению с вами они просто немые.

— Нашим писакам наверняка будет интересно послушать про вас с Лизой.

— Хани!

— Что?

— Напомните мне, что я должен поджарить ваши тылы.

— Вы уже делали это. Не думайте, что я позабыла.

Было уже три часа, когда они вернулись к амбару, дали лошадям остыть и передали конюху. Дэш проводил ее к машине, стоявшей вблизи масляного радиатора, частично скрытого живой изгородью из кустов жимолости. Хани так не хотелось, чтобы этот день кончался! Ей была просто невыносима мысль вновь окунуться в бесконечное нытье домочадцев. Тут в животе раздалось урчание, и она почувствовала прилив вдохновения.

— Дэш, а вам когда-нибудь приходилось испытывать страстное желание поесть домашних пирогов? Таких толстых и пышных — разломишь один, а из него вырывается струйка пара! А масло прямо-таки тает в его золотисто-желтой начинке. Потом наберешь немного теплого кленового сиропа.

— Я знал, что у вас скверный характер, Хани, но даже представить не мог, что вы вдобавок еще и садистка!

Они остановились у багажника автомобиля.

— По-видимому, я еще не говорила вам, что превосходно готовлю. Мои пироги получаются именно такими.

Но вид у него был явно недоверчивый.

— Что-то вы не очень смахиваете на любительницу стряпать!

— И тем не менее. Это лишний раз доказывает, какой из вас неважный знаток человеческих душ. Я уже сколько лет готовлю для своей семьи. Моя тетка Софи всегда слишком уставала, чтобы готовить не из полуфабрикатов, и к десяти годам у меня выработалось стойкое отвращение ко всем тем обедам, что рекламируют по телевизору, поэтому я начала пробовать готовить самостоятельно и уже в скором времени стала превосходным поваром. Я ничуть не привираю. Причем это просто обыкновенная домашняя еда.

Достав из кармана связку ключей, она как бы в рассеянности стала подбрасывать их на ладони.

— Ох, Господи, только подумала про эти пирожки, и сразу захотелось поскорее вернуться домой и испечь целый противень. Огромное спасибо за приглашение, Дэш. Я чудесно провела время!

Дэш сунул большой палец в карман джинсов и уставился в землю. Она покачала ключами. Он поковырял носком сапога в камнях. Она перебросила ключи из правой руки в левую.

— Думаю, если у вас вдруг появится желание проверить мои кухонные запасы и посмотреть, не найдется ли там все что нужно, я не стану возражать.

Она округлила глаза: