«Боец проспал весь день на верхней полке…» Боец проспал весь день на верхней полке. Не застелив постель, не съев лапши какой-нибудь, не сдёрнув гимнастёрки, Ну, или что у них поверх души. Спал до утра от самого Ростова. Мы даже взглядом не пересеклись. Устал боец смертельно. Что такого? Пусть спит. Вчерашний бой, ему не снись. «Пусть спит», – я повторила проводнице, Вздыхающей: «Оплачено ж бельё». «Пусть спит», – она шепнула. До столицы Мы сторожили это забытьё, Небытие, период переходный С того на этот свет – на свет дневной. Вот так, потусторонний и голодный, Проспал солдат обратный путь домой. И что с того, что, заходя несмело В плацкарт, я не спросила ничего. «Брат, на побывку? Как там было дело?..» Кто я такая – спрашивать его. «Я говорю ему: «Вам врут»…» Я говорю ему: «Вам врут». Он отвечает мне: «Врут вам». Брату ли брат или Бруту Брут — Время расставит всё по местам. Кто мы друг другу и – вообще: Кто за империю вдоль Донца, Кто – за свободу и шпик в борще — Всаживает шрапнель в отца. Ладно бы этот союз «и», Как он спросил там: «И ты, сын?» — Только в измене грешней в разы Принцепсом быть, возглавлять старшин. Отцеубийственный суицид — Прорва пробоин в твоей груди. Ждёт и тебя ледяной Коцит, К Данту с Вергилием не ходи. «Украина, прощай!..» Украина, прощай! Умираешь не собственной смертью. Истекаешь, безногая, кровью, ворованной нефтью, Изрыгаешь проклятья, ракетами вместо морфина Обезболить пытаешься совесть. Прощай, Украина. Возрастившая агнцев закланья, скрещённых с волками, Очернившая предков, ведущих в Россию веками, Ты была мне когда-то и люлька, и нянька Арина. Я любила тебя, я любила. Прощай, Украина! Я учила украинским песням русалок полночных, Я траву темно-русую слушала в водах проточных, В белоглазье омел, под каштанов паникадила, Я в лесные скиты меж дерев не боялась, входила. Я спускалась под землю твою – навестить первородных. Я пила молоко из исконных сосцов приворотных, О, платанов латунь! Древних буков шершавая глина! О, сиреневый чад над Печорой! Прощай, Украина. Неужели ты та, что учила влюбляться без меры, Над которой ломились от зірок небесные сферы? Но омела чернеет, цепляясь за ветки осины, А под веткой чернеет Иуда. И нет Украины. Закрываю глаза, не могу тебя видеть такою, Изрыгающей «Слава…», зигующей синей рукою В христианское небо. Я в смерти твоей неповинна. Ты – сама. Ты – сама. Ти вже вмерла. Прощай, Украина! «Наклонялась к лицу твоему, к тряпице…»
Наклонялась к лицу твоему, к тряпице, Застывала в вершке, не считая бронестекла. – Спи-спи, Богомудре Несторе! Что, не спится? Чернота пещерная перекинулась на пигмент чела, Гомонит лампада морзянкой вокруг ковчега, Шелестит во тьме то ли ряса, то ли плащ печенега, То ли пёрышком по пергаменту кто-то строчит. Ты узнал меня, Несторе? Я – сказать: Прозвенел набатный звоночек, и третий кочет Проорал над Лаврой, когда пришли повязать Вековых насельников, а склизкая дрозофила Занесла на Васильевский полкило тротила. Всё, что я могу: сдержать рычанье, кроша коронки. Призываю тебя в свидетели. Выводи из нор Черноликих своих преподобных, пиши колонки, Всё, что видишь, потому ты первый наш военкор. Покровитель, укрой своих – платом, стёртым о вешки Времени – на фронте и в тыловой кафешке. «Та земля, где цикадами ночь тиха…» Та земля, где цикадами ночь тиха, Где давал рассветный час петуха, Стёрта в прах построчно. И вполне возможно, что всполох крыл — Это те, кто взрывами из могил Воскрешён досрочно. Я ещё, бывает, и затяну Украинскую песню не про войну, Про плывущий човен. Он такой же старый, как тот оклад, Под которым лик на дощечке свят, Так же чист и чёрен. И плывут в куинжиевском свету По реке на огромном своём плоту И Петро с ключами От калитки райской, и сам Павло, И ещё моей там родни полно, А я их встречаю. Я пою, пою, и светло от звёзд. Но не Droga Mleczna, а Крымский мост, По всему, астрален. И вплывают в Корсунские врата, Кто пришёл домой на борту плота, Так сказать, с окраин. И живых, и мёртвых впишу в стихи, И ещё чтоб третии петухи, Ерихонски трубы, Чтобы Лжевладимир мотал на ус, Что теперь предел его наг и пуст, Как ни плачь в ютубы, Что ушли с холмов Лыбедь, Кий и Щек. А Россия – это и есть Ковчег, Берегущий запах Приостывшей печки в родной избе. А народа растраченного – тебе Не подарит Запад. Вот сошлись библейские времена: И потоп, и хворь, и война дрянна. Гаснет свет над хатой. Я пою, я иду на тысячный круг, Чтобы все воскресшие шли на звук Незамысловатый. |
