В 1270 году матери Людовика уже не было в живых, а его жена, по причинам, указанным выше, вряд ли могла осуществлять регентство, что касается его сыновей, то трое старших сопровождали его в крестовом походе, как и его родной брат Альфонс. Поэтому Людовик принял решение, принятое его прадедом, оставив управлять королевством знатного церковника и знатного барона: аббата Сен-Дени, Матье де Вандома, и Симона де Клермона, сеньора де Нель^[79].

Это, конечно же, были два человека, которым король полностью доверял. Матье де Вандом, ставший аббатом Сен-Дени в 1256 году, несколько меркнет по сравнению с Сугерием, с которым его объединяет лишь скромное происхождение. В отличии от своего выдающегося предшественника, Матье не оставил после себя ни одного произведения, которое было бы столь же значительным. Однако есть все основания полагать, что он в полной мере сыграл роль, ожидаемую от аббата Сен-Дени, роль высокопоставленного сановника Церкви королевства и привилегированного советника короля Франции.

Симон де Клермон более известен. Этот знатный барон происходил из рода древних графов Клермон-ан-Бовези, его двоюродным дедом был Рауль, граф Клермонский, коннетабль Франции, который умер в Акко в 1191 году во время Третьего крестового похода. Через свои семейные союзы Симон был тесно или отдаленно связан с большинством аристократических родов северной Франции, от Пикардии до Фландрии и от Иль-де-Франс до Нормандии. Он также был близким соратником Людовик, и его имя часто можно встретить в счетах королевского двора или среди членов Парижского Парламента. Его сын, Рауль, впоследствии станет коннетаблем Франции, а затем погибнет в битве при Куртре, но пока же он только что был посвящен в рыцари, на Пятидесятницу 1267 года, вместе с будущим Филиппом III и молодыми дворянами подрастающего поколения^[80].

Для удобства использовались термины регентство или регент, но официальный титул Матье де Вандома и Симона де Клермона делал их "теми, кто занимает место короля", (tenentes locum regis) то есть, буквально, его местоблюстителями. Это был первый случай, когда функции заместителей (лейтенантов) короля были охарактеризованы подобным образом и получили конкретное название. Их полномочия были очень широки. Они должны были председательствовать на заседаниях Парламента, назначать бальи и сенешалей, заслушивать и проверять отчеты королевских чиновников, следить за соблюдением прав короля, содействовать отправке денег королю за границу и обеспечить любые долги короля, которые могли возникнуть у итальянских банкиров или тамплиеров. Члены королевского Совета давали клятву при вступлении в должность, но за несколько дней до отплытия Людовик отменил эту клятву и приказал своим заместителям принести новую при свидетелях^[81].

В прошлый раз, уехав весной 1248 года Людовик вернулся во Францию только через шесть лет, в 1254 году. Когда в марте 1270 года Матье де Вандом и Симон де Клермон приступили к своим обязанностям, ничто не говорило о том, что они не выполняли бы их в течение нескольких лет. Был предусмотрен и вариант их собственной смерти до возвращения короля. В этом случае аббата Сен-Дени заменил бы Филипп, епископ Эврё, а Жан де Нель, сеньор де Фальви, сменил бы Симона де Клермона. К двум регентам был добавлен Этьен Тампье, епископ Парижский. В его обязанности входило обеспечение вакантных бенефиций, то есть церковных должностей, назначение на которые осуществлялось королем. Но Этьен должен был действовать совместно с канцлером Парижской Церкви, опекуном францисканского монастыря и настоятелем доминиканского монастыря в столице и если бы он умер, его место должен был занять аббат Сен-Дени^[82].

В 1248 году Бланка Кастильская все еще носила титул королевы Франции (или, по-латыни, regina Francorum, королевы Франков) и похоже, что она использовала только свою личную печать, ведь по сути, ей не требовалось ничего другого, чтобы придать полную законность изданным ей указам. В 1270 году этот вопрос встал в ином свете. Будут ли заместители короля использовать свои соответствующие печати для подтверждения государственных актов, изданных от их имени королевской Канцелярией? Станут ли они скреплять печатями документы, один как аббат Сен-Дени, другой как сеньор де Нель? В XIII веке королевская Канцелярия по-прежнему использовала только одну печать, называемую sceau de majesté (печать величия), поскольку на ней был изображен король, восседающий троне, с короной на голове, скипетром в левой руке и флер-де-лис (геральдической лилией) в правой. Естественно, король взял с собой в поход и королевскую печать, так как сохранилось множество актов, датированных его пребыванием в Эг-Морт или лагере под Карфагеном скрепленных этой печатью. Для заместителей, оставленных королем, была изготовлена другая печать — sceau à la couronne (коронная печать). Поле печати занимает корона, с зубцами в виде флер-де-лис, прекрасно символизирующая абстрактную сущность королевской власти, которую во время отсутствия короля осуществляют его заместители. Корону окружает легенда: Sceau de Louis, par la grâce de Dieu, roi des Francs, en action dans les régions d'outre-mer (Печать Людовика, милостью Божьей, короля франков, пребывающего в заморских землях) и в легенде, таким образом, не упоминаются его заместители, так как они действуют только по поручению короля^[83].

Печать, использовавшаяся регентами королевства в 1270 году. Вверху — сама печать: корона с зубцами в виде флер-де-лис и легендой S\ignum\ Ludovici Dei gr[aci\a Francor[um\\ reg[is], in partibus transma-rinis agentis (Печать Людовика, милостью Божьей, короля франков, пребывающего в заморских землях). Внизу — оборотная сторона печати, которую специалисты называют контр-печатью: щит с несколькими флер-де-лис.

Перед своим первым отъездом в 1248 году Людовик собрал в Париже баронов, которые оставались дома, чтобы те поклялись хранить верность ему и его детям во время его отсутствия. Не похоже, что Людовик сделал то же самое в 1270 году. Несомненно, положение изменилось. В 1248 году воспоминания о первых годах правления короля и спорного регентства Бланки Кастильской были еще свежи, как и война с Плантагенетами. Двадцать лет спустя королевская власть значительно укрепилась, и Парижский договор 1259 года урегулировал конфликт с королем Англии. Так что Людовик мог уехать со спокойной душой.

Заместители короля не были предоставлены сами себе. Из Эг-Морт, а позже из Туниса, Людовик поддерживал с ними регулярную переписку, насколько позволяли расстояния. 19 мая, находясь в Ниме, король, например, попросил их позаботиться о назначении новых комиссаров для урегулирования разногласий между духовенством и горожанами Лиона. Находясь в отъезде король-крестоносец продолжал наблюдать за своим королевством. Как и в 1248 году, он даже взял с собой реестр, содержащий документы, необходимые для функционирования королевской Канцелярии, образование которой восходит к Филиппу Августу^[84].

Движение к Эг-Морт

Во время принятия Орифламмы в Сен-Дени, а затем в Венсене, во время прощания с королевой, хронист Примат описывает сильные эмоции, охватившие собравшихся. "Была большая тоска, и было пролито много слез, как дворянами, так и простыми людьми, которые там были", — пишет он о благословении, полученном королем и его сыновьями в Сен-Дени. Было "много рыданий, вздохов и слез", и несколько дней спустя, в Венсене, во время прощания с королевой. В обоих случаях эмоции, безусловно, были искренними, но нельзя не увидеть в них продолжение попытки драматизации, которую мы наблюдаем с момента принятия креста в день Благовещения в 1267 году. Разве король не стоял на коленях у подножия кресла аббата в Сен-Дени, перед тем как монахи собрались на капитул? Не просил ли он, стоя на коленях, молитв монахов или монахинь в различных монастырях, которые он посещал? Такое показное смирение граничит с чистейшей гордыней, но следует признать, что Людовик умел это красиво подать^[85].