Участником Великой Отечественной был нападающий Василий Володин, родом из Свердловска, начинал играть в футбол, потом в русский хоккей на «Уралмаше». Сведений о нем немного, говорили, будто он не вполне удовлетворял тренеров и ему решили дать последний шанс — сыграть в родном Свердловске...

Другой нападающий Александр Моисеев пользовался большей известностью, играл уже четыре сезона за ВВС, забросил 39 шайб.

Маститым хоккеистом слыл левый крайний нападающий Юрий Жибуртович, он учился на третьем курсе Военно-воздушной академии имени Жуковского, имел звание капитана, было ему 29 лет, подумывал уже об окончании спортивной карьеры. Жибуртович получил хорошую хоккейную школу, действовал грамотно, с выдумкой, обладал сильным броском, за три сезона, проведенных в ВВС, забросил 22 шайбы. Потом кто-то вспоминал, что он, по обыкновению запаздывая, к Центральному аэродрому припустил бегом...

Вот они и все — команда летчиков ВВС.

В. Шувалов: Погибших было 19 человек, но останки положили в 20 наглухо закрытых потом гробов, поставили их на 10 студебеккеров, захоронили. Теперь там, близ аэродрома Кольцово, обелиск. Когда приходилось бывать в Свердловске, мы всегда приносили туда цветы. Вспоминаю, какой ужас пережили мои родители. Ведь они думали, будто я разбился вместе с командой, были убеждены в этом. Не верили телеграммам, которые я слал из Москвы. Пока не увидели на перроне вокзала в Челябинске, пока не пощупали руками — цел, невредим, жив! — все не верили. И не мудрено: никаких официальных сообщений ведь так и не последовало, имена так и не были названы. Теперь же, кто помнит о них, наших товарищах, память их в спортивном мире, боюсь, так и уйдет с нами, современниками. В спортивном мире ничего не предпринято, чтобы новые поколения знали о них...

Те времена нынешнему молодому человеку, вероятно, трудно было бы даже вообразить. «Самолет обледенел и врезался в землю. Бобров опоздал и остался жив. Не исключена диверсия!» Такими слухами полнились московские дворы. И ни звука со стороны официальных военных, гражданских или спортивных властей. Покров тайны, государственного секрета, который в те годы напяливали не то что на катастрофы — на любой пустяк в вящей бдительности перед происками империализма, граничил с идиотизмом. Но более всего в этом намеренном поддержании атмосферы невероятных слухов, домыслов и испуганных прогнозов чувствовалось обычное для сталинского режима пренебрежение людьми, их чувствами, переживаниями. Тогда, в 1950-м уже вновь стали привыкать, как в 1937— 1938 годах, то один, то другой человек, кого вы знали, с кем рядом жили, вдруг исчезал. Аппарат репрессий вновь ожил. Уже прокатилась волна погромов отечественной генетики, уже послали А. Фадееву на исправление «Молодую гвардию», чтобы усилить места о «руководящей роли» в и без того не перегруженной художественными достоинствами книге, уже прогремели расстрелы в финале целой серии процессов против бывших руководителей, партийных и государственных, в Чехословакии, в Болгарии... Поэтому по поводу необъявленной гибели команды ВВС люди терялись в разнообразных догадках. А тут еще, когда на «Динамо» выкатилась команда в знакомых желто-полосатых рубашках и диктор объявил все сплошь знакомые фамилии — Бобров, Виноградов, Шувалов, Жибуртович, Моисеев... тут и вовсе многие пришли в смятение. Вскоре, конечно, выяснилось, что Павел Жибуртович — брат погибшего Юрия, Анатолий Моисеев — однофамилец Александра, а Бобров...

Что же в самом деле Бобров, как он не попал в самолет? И до сих пор пересказывают старожилы трибун большие и маленькие легенды о его чудесном спасении. Одна из наиболее популярных — Всеволод Бобров загулял с приятелями в ресторане. Другая — просто проспал, опоздал. Предоставлю слово его тогдашним одноклубникам.

В. Шувалов: Бобров вовсе и не должен был лететь У него еще не были оформлены документы на переход в ВВС. Наш администратор Кольчугин собирался только получить подтверждение Спорткомитета о том, что Всеволод может играть за летчиков. Вот почему они и поехали поездом в Челябинск. А какая-то пьянка — выдумки.

Н. Пучков: Бобров никогда не вел аскетический образ жизни, ничто, как говорится, человеческое не было ему чуждо. Но я напрочь отвергаю предположение о том, будто застолье выдернуло его из цепочки смертников. Всеволод, надо заметить, как и некоторые другие, не любил летать. Когда можно, предпочитал поезд. А в тот раз тем более: у него еще не были выправлены по всей форме переходные документы в ВВС. Вот поэтому-то он оказался не в самолете, а в поезде.

Мой коллега В. Пахомов в журнале «Спортивная жизнь России» все же утверждает на этот счет вполне безапелляционно, что, да, дескать, действительно, Бобров пировал вечером накануне, застолье оказалось довольно бурным, а когда обнаружилось, что он опаздывает, решил продолжать в том же духе — и вся недолга. Что же, возможно, В. Пахомову и впрямь известно нечто достоверное — его нередко приходилось видеть в окружении Боброва; вероятно, также, что они были достаточно близко знакомы, а посему есть резон в его вердикте. Но мне все же кажется, что и Шувалов, и Пучков не стали бы, за давностью лет по крайней мере, скрывать истинную причину, спасшую Боброва, и что им-то уж, многолетним товарищам и партнерам по игре, доподлинно все открылось с его слов. Впрочем, кто знает, кто знает...

Тот сезон 1950 года новая эскадрилья ледовых летчиков, заменившая канувшую в небытие (та, прежняя, по выражению Пучкова, всех-то заставляла пошевеливаться да поворачиваться), закончила на 4-м месте, едва не уцепившись за «бронзу». Зато потом... Об этом, как ни странно, редко вспоминают. Преображенная, заново родившаяся команда ВВС во главе с Бобровым, капитаном и играющим тренером, показывала искрометный хоккей, тактически оригинальный (тогда уже вполне проявились тренерские достоинства Боброва), неизменно побивала всех соперников, в том числе ЦСКА под водительством А. Тарасова. Три сезона подряд с 1951 по 1953 год экскадрилья ледовых летчиков заканчивала чемпионат Советского Союза на первом месте, оставляя за спиной столь же неизменно вторых армейцев. Слава Боброва, его команды, тройки гремела необычайно. Но должен заметить, что за ВВС, как за команду, не очень-то болели. Московский зритель, да и вообще российский, без почтения относится к принципу формирования команд способом пенкоснимательства, который так пришелся по душе В. Сталину. Но болели за Боброва, за Шувалова, за Бабича, за Виноградова. Болели за отдельных личностей из ВВС, за звенья. В некотором роде так проявлялась любовь к чистому искусству, свободная от ведомственных и даже сердечных приверженностей. Мне представляется такая черта наиболее симпатичной и ценной в облике подлинного тонкого любителя спорта.

О Боброве написана тысяча и одна ночь воспоминаний, исследований, и баек в том числе. Думаю, однако, что не лишены интереса некоторые подробности о его игре и характере, которые припомнили мои собеседники. Шувалов сам по натуре лидер, ему непросто было видоизменять привычную манеру бомбардира применительно к игровому поведению Боброва. Однако, по его же словам, он пошел на это, стал больше играть в защите, успевая и к завершению атак, когда убедился, что Бобров, оставаясь где-то у средней линии и не участвуя в обороне, удерживает при себе одного, а когда и двух соперников. Напомню, кстати, что, несмотря на свою двойную функцию, Шувалов в 1951 и в 1953 годах возглавлял список самых результативных нападающих. В последнем сезоне ВВС — 1952/53 год, когда, как полагают, по инициативе Берии разогнали и ВВС и ЦCKA, Шувалов забросил 53 шайбы, что можно считать внушительным показателем и в нынешние времена: ведь тогда календарных игр было значительно меньше.

В. Шувалов: Не сразу он примирился с тем, что я и сам могу забить. Потом дело у нас наладилось. Но надо подчеркнуть, он ненасытен был на игру, на голы. Порой даже забывал о целесообразности, что ли. С хоккея на футбол переходить было трудно, особенно икроножные мышцы болели. Бывало, с лестницы, извините, задом приходилось спускаться — так больно. В футболе у нас далеко не все получалось, в отличие от хоккея. Высшее достижение — 4-е место в чемпионате 1950 года, чаще опускались ниже. После ухода Гайоза Джеджелавы Бобров стал играющим тренером и в футбольной команде. Я играл центрфорварда и правого инсайда. У Боброва был властный характер, но он уже не всегда мог играть так же сильно, как прежде, до травмы, но почти вынуждал, особенно молодых, искать на поле только его. До смешного доходило. Анисимов Леха, помню, выходит один на один, в Ленинграде играли, мы ему — «бей же.», а Леха ищет Боброва, тот выходит на дальнюю штангу, пасует ему, вратарь перехватывает. К тому же иной раз тренеры ставили задачу путем антиигры выключить Боброва, который конечно же всегда может забить. Был такой защитник в минской команде, фамилия — Савось. Так он однажды так приклеился к Всеволоду, что не продыхнуть, — просто бегал рядом с ним, игрой не интересовался.