– Сначала позавтракаем, а потом звонить будешь, – смягчилась Алла Егоровна. – А кстати! Кофеварка тоже новая нужна!

– А что с ней?

– Все утро отключается сама по себе, – Алла Егоровна бросила взгляд на кофеварку. – Вот, видишь? Огонек не горит! Не греет, значит!

– Может, контакт какой отходит, – пробормотал Хлопочкин и, подперев гудящую голову рукой, с тоской посмотрел на притихшую кофеварку. Да уж, выдалось утрецо… Может и хорошо, что на дачу не поехали.

После завтрака Алла Егоровна перерыла свою корзинку с визитками, но телефонов слесарей по замкам так и не нашла. В итоге Виктор Иванович устроился на диване в гостиной с ворохом бесплатных газет с объявлениями. Мелкий газетный шрифт он не любил – приходилось надевать очки, – но хоть голова прошла, и на том спасибо.

– Может, по компьютеру посмотришь? – предложила жена, робко кивнув на доставшийся от сына старый ноутбук, покоившийся на укрытом вязаной скатертью столике. Хлопочкин в ответ только махнул рукой – мол, ну его! – и снова уткнулся в газету. С ноутбуком и вхолостую раздающим вай-фай роутером он пока не очень освоился.

Алла Егоровна тем временем провела ревизию на кухне, составила список продуктов и отправилась в магазин. Вернулась она не то чтобы слишком быстро, но все-таки гораздо раньше обычного.

На одеревеневших ногах она вошла в квартиру, прикрыла, но не заперла дверь, а после застыла посреди прихожей: рука с сумочкой висит плетью, кокетливая шляпка сбита набок, чуть подкрашенные губы дрожат.

– Что-то ты быстро… – с телефоном в руке высунулся в прихожую Хлопочкин. Позвонить по найденному в объявлениях номеру он еще не успел.

Едва увидев его, Алла Егоровна вдруг выпустила сумочку из ослабевшей руки и горько расплакалась.

Хлопочкин неуклюже засуетился вокруг, пытаясь привести жену в чувство. Помог раздеться, усадил на диван, накапал в стакан с водой противно пахнущего корвалола и заставил выпить. После каждого глотка Алла Егоровна пыталась что-то сказать, но зачатки фраз вновь и вновь захлебывались в рыданиях.

Наконец, когда стакан опустел, она дрожащим голосом пополам со всхлипами произнесла:

– Ви-витя… К-кажется, у меня это… Н-нача-лось… Сла… Слабоумие… С-старческоеееее…

Последний звук перешел в новое протяжное рыдание. Хлопочкин приготовил вторую порцию корвалола и сам отпил из стакана, прежде чем отдать жене. В семейной жизни, конечно, всякое бывало, но от этой необъяснимой драмы у него опять начало подниматься давление; он уже чувствовал, как тяжелеет затылок.

– Аллочка, ну… Ну в самом деле… Ну какое слабоумие? С чего ты это взяла? – опустив ладонь на колени жены, острым углом выпирающие сквозь юбку, Виктор Иванович пытался одновременно и успокоить, и расспросить ее.

– П-потому что… – ровные искусственные зубы Аллы Егоровны стукнулись о край полупустого стакана, – потому что… – в ее глазах плескалось отчаяние, но слез, к счастью, больше не было, – я не могу выйти из подъезда!

– Как не можешь? – опешил муж. – Закрыто там, что ли?

– Нет! – почти выкрикнула Алла Егоровна, вновь балансируя на грани истерики. – Я не могу выйти с нашего этажа! Кажется, что иду по лестнице, а на самом деле нет! А лифт не работает! Или, может, я забыла, как он работает! Это как в той передаче, Витя! Помнишь, позавчера? Где врачи рассказывали про слабоумие и про то, что стариков потом… в итер… в интернат…

Миниатюрная Алла Егоровна закрыла лицо руками и сжалась на краешке дивана, сделавшись совсем крохотной. Вновь послышались всхлипы.

– Ну что ты, Аллочка… В самом деле… – Виктор Иванович неловко обнял жену, притянул к себе. – Ну что ты себе такого напридумывала… Ну сломался лифт, времена такие…

– А лестница? – Алла Егоровна подняла на мужа заплаканные глаза. – С лестницей-то что?

– А лестница… А лестницу мы сейчас проверим! – решительно произнес Хлопочкин. – Давай, Аллочка, поднимайся. Пойдем.

Подхватив жену под руку, Виктор Иванович повел ее в прихожую.

– Вот, надень тапочки, – спохватился он, заметив, что Алла Егоровна босиком. Удовлетворенно проследил, как узкие ступни одна за другой скользнули в тапки. Давненько он не чувствовал себя таким… таким сильным. Настоящим отцом семейства. Впрочем, семейство давно разъехалось по разным городам и завело собственные семьи… Но Аллочка-то осталась! Такая же хрупкая, как и в юности.

Оказавшись в подъезде, первым делом проверили лифт. Действительно, не работает. У Аллы Егоровны отлегло от сердца.

– Вот видишь! – Хлопочкин тоже повеселел. Даже давление, кажется, отпустило. – А ты! Слабоумие какое-то придумала… Ну куда это годится! Ты ж у меня о-го-го еще! Нам еще жить и жить!

Спустились на один пролет, на площадку между этажами.

– Вот, пожалуйста, – прокомментировал Хлопочкин. – Никаких препятствий. Вот…

Виктор Иванович вдруг замолчал. Прямо перед ним была дверь его собственной кладовки: коричневая, блестящая свежей краской, с тем самым ключом, застрявшим в замке.

Была-то была, да только на самом деле никак не могла быть, ведь они с женой шли вниз, а кладовка находилась наверху!

– Мистика какая-то… – пробормотал Хлопочкин. – Двери одинаковые, что ли…

Еще раз искоса глянув на коричневую дверь, Виктор Иванович спустился ниже, на четвертый этаж. Бледная Алла Егоровна с ладонью, будто приросшей ко рту, следовала за ним по пятам. У подножия лестницы они оба остановились. Этаж определенно был четвертый, потому как находился под их пятым, но внешне ничем не отличался. Часто моргая, Хлопочкин уставился на синюю цифру «пять», намалеванную на стене напротив лифта.

– Да не может… Как же они, в самом деле…

Бессвязный монолог Хлопочкина прервало щелканье замка.

Дверь без номера рядом с синей пятеркой отворилась, и из квартиры вышел незнакомый парень с увесистым рюкзаком за плечами. Он коротко попрощался с рыжеволосой девушкой, оставшейся в квартире. По этим рыжим волосам Хлопочкин ее и узнал – это была соседка. Их соседка, с пятого этажа, из двадцать третьей.

Скользнув по ним коротким взглядом, парень поправил рюкзак и вызвал лифт.

– Не работает, – автоматически пояснил Виктор Иванович и сам удивился звуку собственного голоса. Алла Егоровна в подтверждение его слов мелко закивала, по-прежнему не отнимая руку от лица.

– Жаль, – коротко прокомментировал незнакомец и, обогнув их, поспешил вниз по лестнице.

Звук шагов размножился, переметнулся вдруг вверх и внезапно затих.

Одновременно обернувшись, Хлопочкины увидели того же парня, замершего на верхней площадке, у кладовки. Парень тоже смотрел на них, и лицо его продолжало удивленно вытягиваться.

Олеся с трудом разлепила веки. Спальню наполнял холодный алюминиевый свет пасмурного дня. Казалось, что оторвать неподъемную голову от подушки будет невозможно. Давило распластавшееся за окном серое, почти лишенное облачных очертаний небо. На его фоне плоские крыши соседних домов выглядели уныло и безжизненно. В такую погоду Олесе всегда хотелось поспать подольше и полениться, но воспоминание о вчерашнем вечере буквально подбросило ее над кроватью.

«У меня в квартире посторонний человек».

Не глядя больше по сторонам, Олеся выпуталась из одеяла, села в кровати и принялась торопливо переодеваться. Вчера она легла спать прямо в домашней пижаме (в ночнушке в присутствии чужака она чувствовала бы себя практически голой), а теперь надела джинсы и свитер. Необходимость ходить дома в «уличной» одежде удручала. Как будто в своей квартире она по-прежнему не была в безопасности. Как будто начавшееся вчера до сих пор не закончилось.

Оставить ночевать незнакомца – о чем она вообще думала?! Да, она знает его имя, и он старый приятель Васи…

«А кто теперь для меня Вася? Да никто!»

Сейчас, при свете дня, ни один из вчерашних «разумных» доводов не казался убедительным. Олеся не могла даже толком вспомнить их, и от этого становилось не по себе. Да, она испугалась той чокнутой старухи, это правда. Но приглашать к себе из-за этого незнакомого парня…