Искаженные лица толпы прекрасно дополняли создаваемую мной картину будущего страшного суда.

Огонь лизнул мертвое дерево и пропитался его силой. Идиоты… какие же они здесь все сволочи и идиоты! Пока меня держали в удручающе пустом каменном мешке, в котором даже пыли не было, я действительно не мог ничего сделать. Потому что камень – не мертвый. Он просто очень медленный и лишь оттого кажется неподвижным. Если бы меня придушили или обезглавили прямо там, как хотел обладатель белого плюмажа и все его совы-прихвостни, у них бы получилось. Но кое-кто захотел справедливости для преступника! Честного суда и последующего «очищения» души! Ха! Я, наверное, еще как-нибудь поблагодарю ее. Искренне поблагодарю, а потом… потом видно будет.

«Пять, шесть – у меня для вас, гниды, есть весть».

К моим ногам они сами бросили силу смерти аж дважды. Мертвая древесина, срубленная. Та, жизнь которой прервали насильно, остановив движение соков. А теперь ее еще и жгли, убивая второй раз все, что успело в ней завестись.

Я не маг огня, тут вы все правильно вычислили. Но… Всегда есть одно маленькое, но очень значительное «но». Хотя нет. В вашем случае это – одно. Большое. Но! Которое полностью перевернет наши с вами судьбы.

Огненная стена вырвалась вверх и в стороны, извиваясь в такт моему смеху. Колодки, в которые меня запихнули, тоже были деревянные, и ускорить их смерть в пламени уже ничего не стоило, хотя и пришлось перетерпеть боль. Ничего, залечу. Все залечу. А вот вы… вы, церковные падальщики, сейчас сгорите заживо! Точно так же, как только что хотели сжечь меня. И как удобно, что вы разлили эти волшебные благовония, не так ли? Толпа будет искренне думать, что вы просто исчезаете в божественном свете, да! Хм, чудесный запах… пусть я и предпочел бы чувствовать смрад ваших тел. Такой же, какой чувствовали вы, сжигая мой дом и близких.

Я с наслаждением смотрел, как воет и катается по помосту боров в макитре, как разбегается с визгом толпа, которой тоже подпалили хвосты. Как золотое воинство с дикими криками умирает в пламени, наполняя его новой силой. Умирайте! Умирайте же, твари божьи! Питайте мой огонь своими жизнями и болью! Я практически счастлив!

Только вот… что это? Почему там, около одной из трибун, моя сила наткнулась на препятствие? Собрав энергию с догорающих трупов, ударил в ту сторону еще раз. Послышался невнятный женский вскрик, и я снова облегченно выдохнул. Теперь точно все. Жаль, что у меня нет больше времени на просмотр столь благословенного и буквально греющего душу и сердце зрелища. Нужно уходить, чтобы не стать жертвой своей же волшбы. Все равно мне больше никто не мог помешать. С каждой сгоревшей тварью мое пламя становилось только сильнее, никакие щиты паладинов не спасут. Это место выгорит дотла! Площадь, храм, а главное – вся верхушка проклятого ордена и хорошая такая часть их тупой бараньей паствы.

А у меня найдутся дела поинтереснее, чем разгребать пепел. Кстати, куда пойдет после сегодняшней казни одна святая идиотка? Надо будет немного выждать, а потом проследить. Ее-то огонь не тронул – я постарался сознательно. Пусть теперь живет с этим, избранная… дура. Пусть живет и каждую секунду вспоминает, что именно натворила своими благими намерениями. По крайней мере, пока снова не попадется на моем пути!

Шатт возьми, обидно.

Я откинулся головой на полусгнившую солому, вдыхая запах мокрой земли, помоев и собственной крови. Где-то наверху, в ветках полузасохшего дерева, орала ворона. Видно, уже предвкушала обильную и питательную трапезу, не чета обычному мусору.

«Кар! Кар!» звучало скорее как «мясо! Мясо!». Знаете, я даже не обижался на эту птицу.

Но до чего же досадно и глупо. Глупо подыхать от ножа в спину, когда мог бы захватить мир. Ну, может, не весь. Зачем мне такая морока? А вот изрядный кусок точно.

Еще немного – и я бы основал новый темный дол, собрал тех, кто еще выжил в этой священной резне, устроенной фанатиками. Хотя не… собирать не стал бы, обойдутся! Я сам справился, и они сумеют, если есть хоть зачатки силы и усердия. А мне никто не нужен! Это был бы мой дол, мой дом, мой…

Кха… Кровь на губах, медный вкус на языке. Дерьмово. Значит, легкое все же пробито. Сдохнуть в выгребной яме – демонов «господин плюмаж» хохотал бы до колик, если бы не откинул копыта раньше. Обидно… или нет?

Весь месяц, как только схлынуло опьянение после фейерверка смерти, я таскался по кабакам, как неприкаянный.

Месть свершилась. В покоях темных богов для моих родителей и сестры отныне будет гореть камин, который станут топить душами их убийц.

Все хорошо. Я сумел. Справился.

Только дальше-то что?! Зачем теперь жить?

Я прикрыл глаза и хрипло, зло засмеялся. Смех перешел в судорожный кашель. Шатт! Больно.

Допился, алкоголик. Смысл жизни он потерял, истерик недорезанный. Тьфу, теперь-то уже вполне дорезанный. Выжег всю верхушку церкви и вылез живой из самой глубокой жопы мира. А тебя порешили простые уличные бандиты, позарившись на пухлый кошель.

Мысли уплывали в туман, но упрямая злость все не давала отключиться. Пш-ш-шла! Шаттова птица, я еще не сдох! И возможно, даже… выживу… всем… назло…

– Господин, вы меня слышите?

Ну все. Предсмертные видения пожаловали. Точнее, пока только голос. Подозрительно знакомый голос!

– Господин… хм. Нет, не отвечайте. Лучше молчите, с таким ранением разговаривать нельзя. Хрюша, фу! Беги и принеси мою сумку.

Веки словно свинцом налились, но изумление было столь велико, что я их все-таки поднял. Даже несмотря на то, что это стоило последних сил.

Надо мной склонилась она. Дура. Прекраснодушная идиотка. Гребаная святая сволочь.

Ослепла, что ли! Не видишь, кого тебе мертвые боги под ноги послали?!

И в следующую секунду понял: не видит! И правда не видит!

Глаза святой сволочи были едва прикрыты полоской алой ткани, явно оторванной от подола когда-то строгого орденского платья. А под повязкой проглядывали пустота и след от ожога.

Какого шатта?! Кто посмел?!

Слепая. Она слепая!

И тащит меня из помойки исключительно потому, что не видит, кто перед ней. Как там говорили эти больные праведностью идиоты? Неисповедимы пути богов.

За прошедший месяц стала уже почти привычна мысль, что я – не совсем я. То есть тело было почти мое – при ощупывании не ошибиться, с моей тактильностью и умением запоминать ощущения. Но все равно разница вылезла сразу.

Во-первых, я стала моложе. И худее. Такой я себя помню лет в семнадцать, наверное. А еще у меня обнаружились длинные волосы, ужасно неудобное платье из шелка и страшный ожог на месте глаз.

Вот так… даже попав из своего мира в чужой, я, увы, осталась слепой. Собственно, ожог был и у моего прошлого тела. Но не такой свежий. Мой давно зажил.

Обидно, конечно, до чертиков. Нет, спасибо, что живая, да. Только как бы не помереть прямо сразу. Потому что, когда я очнулась после удара мотоциклом, вокруг меня было не только привычно темно, но еще и очень шумно. Причем шум был неправильный.

Короче говоря, меня в тот момент почти парализовало. Не тело парализовало, а мозг. И когда на меня кто-то рявкнул из темноты: «Убирайся, чтобы тебя здесь больше никогда не видели! Не смей приближаться к храму, ты этого недостойна!» – я послушно встала сначала на четвереньки, потом на ноги, машинально пощелкала и поняла, что под ногами у меня грунтовка, за спиной какое-то большое здание и толпа людей, а впереди пустота. В эту пустоту я и побрела.

– Но, господа, разве святая не спасла нас, закрыв собой от огненного проклятия? – раздался неуверенный шепот откуда-то сбоку.