– Тогда что?

– Кажется, я облажался. Ещё вчера на самом деле. По-крупному.

– Но сегодня ты ничего не сказал.

– При свете дня я посчитал это не таким уж и значительным, и к тому же у меня всё равно был план, как всё исправить.

– Позволь, я угадаю. Он не сработал, ведь так?

– Именно.

– И это не может подождать до понедельника, когда мы снова встретимся на работе?

– Нет, думаю, что нет.

– Ну, тогда выкладывай, – тяжело вздыхает Гэбриел. Я чувствую себя благодарным за то, что он мой друг, и за то, что он вообще у меня есть, и выкладываю краткую версию последних произошедших со мной событий, не утаивая ни одной важной детали о том, как добра и великодушна была Кензи, и чем я ей отплатил. И как теперь она серьёзно обижена и не желает принимать мой дар, считай его платой за вовсе не нужное мне молчание, от которого меня лишь колотит и трясёт. Долгое время я жил в тишине и покое, и по идее именно за них я и должен цепляться, как умалишённый, но они резко стали мне противны, и теперь я хочу исключительно движения и жизненной искры.

– Я не собираюсь возвращать эту кроватку обратно в магазин, но и не хочу собирать её, если она нежеланна.

– Пойми, что дело не в кроватке, Ник, а в том, что всё гораздо-гораздо глубже, чем ты себе это представляешь. Если ты ещё сам не понял, то твои демоны снова пробудились, и на данный момент они контролируют тебя. А дальше в твоём распоряжении есть лишь два варианта. Либо ты изменяешь эту ситуацию и обретаешь над ними власть, либо, если тебе это не кажется возможным и осуществимым, рассказываешь про них девушке хотя бы в общих чертах. Чтобы в случае твоего очередного срыва она помнила, что лично с ней это вообще-то совершенно никак не связано. Не считаешь, что она заслуживает знать?

– Тебе стоило бы стать психотерапевтом.

– Ну тогда ты бы точно не смог обратиться ко мне среди ночи, и даже моя дневная консультация не была бы для тебя бесплатной.

– И то правда.

– Спокойной ночи, Ник.

– И тебе, – взаимно желаю я, но в трубке уже звучат гудки. Опуская телефон вниз в сжимающей его руке, я откидываю голову на стену огибающей заднюю часть дома террасы и, не веря в то, что вижу, снова и снова осматриваю свой собственный двор.

При необходимости я всегда кошу газон, но поскольку я часто не бываю дома, и в моё отсутствие поливать его некому, трава стала совершенно жёлтой и сухой. На улице вот уже несколько недель царит буквально удушающая без единого дождя жара, в прямом смысле выжигающая из травы все сочные зелёные и изумрудные оттенки. Но сейчас даже в абсолютно кромешной темноте я различаю почти до конца обновившийся покров, а это значит, что на протяжении этих двух дней Кензи более чем основательно заботилась о моём газоне. Скорее всего, достаточно обосновавшись здесь, она и обнаружила, как включить воду в форсунках, углублённых в грунт и зонально размещённых по всему участку с целью равномерного распределения живительной влаги, болезненно необходимой для травы, и теперь в отношении самого себя в моей голове обитают лишь сплошь нецензурные слова.

Лучше бы я сюда совсем не выходил. Ощущая глубинное недовольство, я бью левой рукой по поверхности, на которую опираюсь, когда через стекло в двери, ведущей на террасу, замечаю тёплый и яркий поток электричества, отбрасываемый на пол под моими ногами. Это только что включённая подсветка над разделочной зоной кухни. Вдохнув, я отыскиваю внутри себя мужество и смелость, которых, объективно говоря, мне вообще-то недостаёт, после чего, собравшись, возвращаюсь в дом, где обнаруживаю Кензи держащей в руках чайник и наливающей себе воду в стакан. При звуке моего появления, выражающемся в паре шагов и скрежете повёрнутой защёлки запертой на ночь двери, тело в халате нисколько не подскакивает, как будто его владелица знала или просто чувствовала, что я снаружи, и потому ни в коей мере и не испугалась. Но в то же время Кензи не производит единого движения, чтобы дать мне понять, что моё присутствие вовсе не секрет. И, возможно, именно отсутствие явной заинтересованности и толкает меня на невиданную доселе откровенность.

– Я тебя не ненавижу. Вернее, ненавижу не тебя. Ты просто попадаешься под руку.

– О, вот как? Думаете, я рада это слышать и быть грушей для битья? Впрочем, не стесняйтесь, продолжайте. Я всё равно здесь временное явление. Кого волнует, что я чувствую? – отвечает Кензи вопреки тому, что я и не надеялся на грядущий обмен репликами. Её слова полны сарказма, на который она не казалась мне способной, но я не зацикливаюсь на этом и говорю то, что вроде бы относительно сформулировал в своих мыслях.

– Конечно, я так не думаю. Но я не умею извиняться. Даже когда именно так и надо поступать. Я всего лишь хочу, чтобы ты кое-что узнала и поняла. Ты немного поведала о своём прошлом, хотя я и не настаивал, и ни к чему тебя не принуждал, и мне кажется, что ответить тебе тем же будет единственно правильной и справедливой вещью.

– И что же это?

– Ты мне кое-кого напоминаешь. Совсем не потому, что на неё похожа, но всё-таки это неконтролируемо.

– А почему бы вам не отыгрываться на ней?

– Потому что… Ну, потому что она не здесь, – после некоторого колебания несколько задыхающимся голосом, с размаху ударив по дверной ручке, позволяю себе признаться я, дав этим немного освобождающим словам сорваться с губ. Это даже близко не всё, а лишь вершина айсберга, но и она уже сковывает душу и тело арктическим льдом. О пережитом я никогда прежде ещё ни с кем не говорил, все, кто был должен, а именно Гэбриел, Эвелин и обе наши семьи просто знали каждую деталь, ну, за исключением одной, всплывшей гораздо позже, из сухого и почти не содержащего эмоций моего унылого и отчаянно-подавленного повествования. Подавляющую их массу в тот момент я словно отключил и заблокировал, и таким образом Кензи первая, с кем мне придётся действительно затронуть эту тему без существующих в режиме реального времени на то оснований, пусть и только частично.

– Но она должна была быть здесь, ведь так? Пустующее второе машиноместо в гараже предназначалось ей?

– Да и да.

– Может быть, это и бесцеремонно, но она вас бросила?

– Бросила через смерть, – подтверждаю я, ведь, как бы жестоко, чудовищно и кошмарно это не звучало, это в некотором роде тоже можно отнести к способу разрыва с человеком. В какой-то степени эгоистичному, безусловно болезненному для тех, кто остаётся в живых, но зато окончательному. Ничего неоспоримее такого варианта просто не существует.

– Мои… – начинает Кензи предсказуемую фразу, которую в своё время я слышал десятки раз, пока мне просто кивали или даже пожимали мою руку, но не заканчивает свою мысль, потому что я предостерегающе качаю головой.

– Не надо. Я не заслуживаю ни жалости, ни сочувствий. Ничего из этого. Её родители и сёстры да, но никак не я.

– Но почему вы так говорите? Ведь вы любили, а значит, достойны того, чтобы вам сопереживали.

– Нет, нисколько не достоин. Потому что убил её.

Глава 7

– Нет, нисколько не достоин. Потому что убил её, – подобного рода новости всегда пугают любого, кто их слышит, и вызывают у него страх за свою жизнь, а заложенный природой инстинкт самосохранения призывает собирать всё самое ценное, а сразу же после бежать и спасаться. Я не могу сказать, что после такого моего заявления Кензи просто спокойно пьёт воду, ведь из-за завязавшегося между нами разговора она так и не сделала ни единого глотка из отставленного в сторону стакана, но и с криками она явно не торопится никуда скрываться. Она словно знает меня и прекрасно понимает, что это лишь фигура речи, и что в действительности в этом смысле я никого в жизни и пальцем не тронул.

Не все копы без греха, но на мне крови нет. И Алекс я тоже не трогал. Она всё сделала сама. Когда годами принимала все необходимые лекарства и ни разу не отступала от рецепта, назначений и графика употребления препаратов, а потом вдруг решила, что любовь это панацея от всего, что только может быть, в том числе и от существующего психического нездоровья. Тайно покончив с медикаментозной заботой о себе, она утратила над собой всякий контроль и в декабре месяце ушла под ледяную воду прямо в зимней одежде, и на поверхности уже больше не появилась. Живой в последний раз её видели лишь проезжавшие в тот момент по мосту водители, а поскольку звонила она мне чаще, чем кому-либо ещё, и мой контакт находился в самом верху списка исходящих вызовов, узнав всё от своих коллег, я приехал на место как раз к моменту извлечения тела из воды и опознал в нём Алекс без всяких сложностей и сомнений. Но уже после проведения судебно-медицинской экспертизы узнал, что это не была она.