– Молись своим богам. Ты должна уехать с нашего острова, немедленно.

Вождь дал ей сухую палку, чтобы она опиралась на неё, и они пошли к деревне. Василий, увидев её всю в ожогах, заплаканную и растерзанную, сразу всё понял. Они собрали свои вещи, и пошли на берег. Никто в деревне не вышел из своих хижин, чтобы проститься с ними, когда они проходили по улице. Через несколько часов пришёл корабль и за ними отправили шлюпку. Сарика всё время молчала. Она снова и снова переживала события этой ночи и тихо стонала. Василий почти всё плаванье провёл на палубе, она лежала в каюте и не хотела видеть никого. По ночам её начинали мучить кошмары, она кричала, пугая своими криками команду. Ей снилось, что вместо рук у неё длинные клешни, и она пытается спрятаться от преследовавших её жутких существ, которые отрывали её клешни, но взамен оторванных у неё отрастали новые. Утром она не могла подняться с кровати, и порой ей казалось, что это не просто сны, а это всё происходит с ней на самом деле. Василий пытался с ней поговорить, но она молча показывала ему глазами на дверь, и он облегчённо уходил на палубу, чтобы не видеть её измученного лица. Сарика чувствовала, как постарела и ослабла, но её это больше не беспокоило. Она не доставала зеркало, чтобы не видеть себя. Но она видела свои руки, которые сохли и становились жилистыми и грубыми. К тому времени, когда они доплыли до Портсмута, она высохла настолько, что казалось, что сильный прибрежный ветер поднимет ей и унесёт за собой в далёкие дали. Сарика закуталась в шаль, и скользнула за Василием, покидая корабль, даже не попрощавшись с капитаном.

Она сидела в номере гостиницы, пока Василий договаривался о переправе их через Ла-Манш. Во Франции, в порту Дюнкерк, они даже не стали заселяться в гостиницу, Сарика заставила его сразу нанять экипаж. Она забилась в угол кареты и ещё плотнее закуталась в шаль. Она всю дорогу торопила его и торопила, и Василий уже не узнавал её голос. Он стал тихим и сухим. Она готова была ехать даже по ночам, но их возница возмутился, сказав, что ему и его лошадям нужен отдых. Василий терялся в загадках. Конечно, какие-то догадки рождались в его голове, но он был не готов к тому, что произошло дальше.

Через две недели они приехали в Псков, им оставался ещё один день до Твери, но неожиданно Сарика почувствовала себя очень плохо. Они нашли на окраине постоялый двор, Василий перенёс Сарику на руках в их комнату, и хотел вызвать доктора. Сарика отказалась, но он решил не слушать её и собрался пойти за доктором. Тогда Сарика откинула шаль, и Василий отшатнулся, увидев перед собой то, во что превратилась его жена. Изнеможенное тело, казалось, сплошь состояло только из костей и сухожилий, обтянутых кожей, приобретшей коричневый оттенок. На голове у неё не было ни одного волоса. Василий вздрогнул. Не было больше её прекрасных пышных волос, некогда окаймлявших её милое лицо. Её шея раздулась, и казалось, что голова сидит прямо на плечах. Василий бессильно рухнул на пол. Сарика снова закуталась в шаль и отвернулась к стене. Потом она произнесла:

– Это проклятие. Вези меня в монастырь.

– Какой? – Еле шевеля губами, спросил он её.

– Любой! – Взвизгнула она – Любой, сейчас же! Слышишь!

Он пулей выскочил из комнаты. Всё плыло перед его глазами. Он бесцельно кружил по городу, стараясь привести свои мысли в порядок. Потом он очутился возле церкви, из которой выходил народ после службы. Он дождался, когда батюшка останется один и подошёл к нему. Сначала батюшка Тихон на него смотрел, как на умалишённого, так невероятны показались ему его речи. Потом они вышли в церковный двор, сели на лавочку, и батюшка заставил Василия ещё раз всё рассказать по порядку. Василий снова повторил ему свой грустный рассказ.

– Надо вам ехать к отшельнику Симону. – Сказал батюшка Тихон, подумав – Сильны его молитвы, слышит его Господь, и говорит с ним. Если кто вам и поможет, так только он. Я завтра с утра сам вас к нему отвезу.

Василий вернулся на постоялый двор, поднялся к своей комнате и прислушался. Потом он осторожно открыл двери и остолбенел. В углу комнаты стояло нечто, совсем не похожее на его жену, даже на ту, которую он увидел сегодня утром. Толстый коричневый панцирь покрывал её плечи и туловище, руки она прижимала к груди, что-то бормоча. Лицо её исказил страшный оскал, рот не покрывал острых зубов, глаза выкатились, радужки не было, и чёрная темнота настороженно смотрела из округлившихся глазниц. Существо дёрнулось, защелкало, но Василий предупредительно вытянул вперёд руку и заговорил. Он говорил и говорил с ней, сам не понимая, что говорит, и звук его голоса успокаивал её. До самого утра они стояли друг напротив друга, пока батюшка Тихон не постучал к ним в комнату. То, что открылось перед ним, он запомнил до конца своих дней. Они закутали Сарику в простыни, Василий отнёс её в коляску батюшки, и они отправились в путь. Сарика только первые минуты спокойно дала себя увезти, но только они въехали в лес, она начала вырываться, кричать, царапаться. Василий с батюшкой её покрепче связали, но она извивалась, стараясь свалиться с коляски. К обеду они подъехали к небольшой землянке, в гуще леса, на берегу узкого ручья.

Брат Симон был могучим старцем, с длинной и окладистой бородой. В его небесных глазах светилась мудрость и любовь, а улыбка его успокаивала сердца, измученные своими грехами и непомерными желаниями.

Василий снова рассказал свою грустную историю, и брат Симон развязал верёвки на Сарике. Она взвыла и соскочила, но он положил ей на лоб свою руку и что-то зашептал. Сарика устало замерла, а потом раздалось её всхлипывание. Совсем человеческое.

Брат Симон оставил Сарику в своей землянке, а Василий вернулся с батюшкой Тихоном в город. Он каждый утро приходил на службу и молился, чтобы Сарика или стала прежней, или покинула этот мир. Он написал родным письмо, написав только, что Сарика заболела, подхватив тропическую лихорадку, и они теперь в Пскове.

Батюшка Тихон раз в неделю ездил к брату Симону, и на все вопросы Василия только горько вздыхал. Василий и сам понимал, что надежды на то, что Сарика снова станет человеком, мало. Он корил себя за то, что не разгадал хитрости её, не остановил её. Но дело было уже сделано. Василий уже не думал об учёбе, о Москве, он стал помогать батюшке в церкви, полюбил всем сердцем службы, их неторопливую светлую радость. Батюшка ему давал брошюрки с житием святых, и он с жадностью читал их, и мирская жизнь отходила от него всё дальше и дальше.

И вот, когда в очередной раз батюшка приехал от брата Симона, он сказал Василию, что Сарика хочет видеть его. На следующее утро они с батюшкой снова поехали к брату Симону. У Василия было радостно на сердце. Он не знал, что ждёт его там, но он верил, что всё теперь будет хорошо.

Брат Симон провёл его в свою землянку. На широкой лавке, лежало маленькое тело его Сарики. Она была закрыта серой мешковиной, но он видел, что она не стала человеком. Брат Симон кивнул ему и вышел из землянки. Василий подошёл к Сарике и наклонился к ней. Она увидела его, и глаза её заблестели, наполнившись слезами:

– Прости меня. – С трудом сказала она, перемежая свои слова щелканьем, и у Василия сжалось сердце – Прости. Я умираю. Спасибо тебе, что не бросил меня и привёз сюда. А теперь уходи, и дай тебе бог мира и покоя твоему сердцу, и не поминай меня лихом.

Василий заплакал и вышел из землянки. Брат Симон подошёл к нему и взял за плечи:

– Проклятие, которое она получила от нечестивого, разрушило не только её тело, но и начало рвать её душу. Слишком поздно пришли вы ко мне. Но она уходит с молитвой и прощением. Крепись. Так для неё будет лучше. Я похороню её здесь, под берёзками. А ты молись за её грешную душу, молитва очищает не только того, за кого мы молимся, но и нас самих.

Вот так закончилась история венгерской графини Сарики, и пусть она будет предостережением для тех, кто ставит земные богатства выше богатства своей души.